На юго-востоке, по левую руку от меня небо продолжали расчерчивать разногустые столбы чёрно-серого дыма. Десятки медлительных ветростатов, словно стаи сказочных зверей, в вялом испуге тянулись в разные стороны от зоны боёв; некоторые были определённо подбиты, а один прихлопывал огромными лоскутами вспоротого брюха, которыми в итоге и зацепился за мачты на крыше высотки.

К месту моего выполза из Такакханы бойня ещё не подступила.

Но пустые прилавки и тротуары, суета подозрительных хвостатых в подворотнях да приглушённые взрывы в соседних кварталах намекали, что скоро фанга засвистят и здесь.

Дороги тоже избавились от суеты, и лишь время от времени по ним с дикой скоростью проносился одинокий гендоист. Детские площадки выглядели осиротевшими. Во всех окрестных комплеблоках обитатели нор начали заколачивать окна.

Я расстегнул ленты безопасности, извернулся и стянул пальто. Сорвал шторку с водительского окна, снял пропотевший чёрно-жёлтый жилет и угнездил его под рукой.

С каждой секундой выбор украденного транспортного средства представлялся всё более неудачным — ворваться на этой вистар от мира фаэтонов в точку противостояния ракшак и разъярённых бонжурцев казалось равносильным призыву расстрелять её с обеих сторон…

Перебравшись через торговую площадь, я взял курс на запад. Двигаться старался без лишней суеты, но и не с черепашьей скоростью. И уже на следующем свороте в квартал комплеблоков меня встретил местный аналог «сухой петли».

Непривычно пустынную проезжую часть заступили не меньше десятка силуэтов — крепкие, плечистые, почти все с ассолтерами на груди. И без какого-либо намёка на опознавательный знак казоку.

Я выставил жилет в окно, сбавил скорость; одновременно вынул «Наковальню» из кобуры и аккуратно пристроил у бедра; очень-очень медленно приблизился к живой цепи через дорогу.

Выключил двигатель.

— Меня зовут Ланс фер Скичира из казоку «Дети заполночи», и моим отцом считается Нискирич фер Скичира! — громко, но без вызова бросил я в открытое окно. Вторая рука всё ещё лежала на бортовой консоли в приятной близости от рукояти башера. — Кого имею честь лицезреть перед собой⁈

Морды троих ближайших чу-ха исказились, будто им дали понюхать свежей мяты. Один прочертил на горле охранный знак, второй мелко сплюнул под собственный хвост. Третий едва слышно прошипел: «терюнаши!», и мотнул башкой в сторону.

Сейчас я смог разглядеть, что одеты патрульные были вполне пристойно, а сбоку — в тёмном проулке, замаскированный тряпками и жестяным листом, — громоздилась тренога тяжёлого супрессора.

Вместо открытого ответа на мой вопрос ещё один хвостатый — крупный, неторопливый, определённо Коготь или близко, — неторопливо прошаркал к жёлтому «Хиндаба» у обочины и столь же неспешно открыл багажник. Вынул одноцветную же шляпу-котелок, с многозначительным оскалом натянул на макушку.

Я выдохнул сквозь сжатые зубы и облегчённо убрал руку от башера.

Что ж, пусть и неофициально, но союзники «Диктата Колберга» тоже готовы втянуться в драку. Это радовало. Это безумно радовало.

— Пусть будет чистым небо над казоку-шин «Жёлтых котелков»! — кивнул я, переложил жилет на колено и потряс скрещёнными пальцами.

— Пусть процветают «Дети заполночи» и их мудрый казоку-хетто, — с прищуром и лёгким поклоном ответил безымянный Коготь. Бережно вернул шляпу в общее хранилище, закрыл. И вдруг добавил, едва заметно покачав головой: — Ты в безопасности, терюнаши. Но должен знать, что ещё несколько лет назад я говорил братьям, что твоё появление в гнезде несёт большие беды.

Я с пониманием кивнул. Молча, нужно заметить.

Ох, до чего же мне хотелось ответить на эту колкость… Но усталость от погони, необходимость как можно скорее вернуться к Ч’айе и подступающий фронт настоящей бойни намекали, что лучше смолчать.

— Твоя честность достойна уважения, пунчи…

— Чем «Жёлтые котелки» могут помочь терюнаши?

— Мне нужно как можно скорее и без происшествий добраться до Пузырей.

Честный хмыкнул, изогнул бровь и покосился на худенького йодда за левым плечом. А я только сейчас заметил (и изрядно ошалел), что тщедушный коротышка держит в зубах дымящийся оковалок, скрученный из тонких листов расплющенного «бодрячка». Точь-в-точь, как один известный зеленоглазый пасюк.

Байши, по всему выходило, что я несколько… недооценивал истинное влияние Нискирича Скичиры на Бонжур и его обитателей…

Через две минуты мы продолжили движение — мой истрёпанный обстоятельствами «Спитц» в хвосте ведущего «Барру» с лаконичным значком «Котелков» на водительской дверце.

Управлял фаэтоном союзников тот самый худосочный боец-курильщик, выбранный Честным. Рядом с ним разместился ещё один громила с ассолтером наготове, специально снятый с «сухой петли» для сопровождения терюнаши. Оба хвостатых едва ли были рады открывшимся перспективам побыть няньками, но если недовольство и выражали, то тайком.

Невысокая скорость позволяла осмотреться, и увиденное удручало.

Несмотря на открытый контроль казоку, грабежей и внутренних беспорядков всё же избежать не удалось, даже на окраинах соседствующего с Бонжуром Колберга.

Почти все витрины скрывались за тяжёлыми решётками или ставнями, менее удачливые скалились зубьями разбитого стекла. Мусорные операторы определённо положили на работу хвост, потому что вдоль обочин росли не только песчаные наметы, но и скопления повседневного бытового хлама.

То тут, то там бесноватую шпану и почуявших волюшку напёрсточников преследовали казоку-йодда в самых разных цветах. Били, подчас нещадно, отбирали награбленное и разгоняли по норам; иногда даже стреляли и отнюдь не для острастки.

На пересечении Ви’ччи-Колберг и 31-ой улицы «Барру» прокатил мимо сгоревших, ещё дымящихся фаэтонов, неподалёку от которых распластался разбитый (и вскрытый, словно консервная банка) тетронский кастура.

На следующем свороте я заметил у обочины труп хвостатого, а чуть дальше — ещё один, причём уже немного занесённый песком.

Не могу заявить, что для нашей части гнезда таковое было уж совсем редкостью. Но сейчас в сгоревших транспортах и убитых чу-ха виделось что-то… инопричинное… опасно-чуждое, способное опрокинуть Юдайна-Сити, словно шаткий стол с фишками для игры в моннго.

И всё же взрывы за кормой стихали, как и трескотня супрессорных очередей.

Спустя пару кварталов и вовсе стало казаться, что никакого противостояния нет, а малочисленность чу-ха на улицах и у подъездов объяснялась чем-то иным, не настолько зловещим, как ввод ракшак в жилые районы.

А ещё через двадцать минут наша скромная колонна из двух фаэтов миновала кольцо старинных фабрик. Прошла проверку на усиленном блокпосту, на почтительной скорости подползла к куполам Пузырей.

Я смутно помнил, как прощался с сопровождающими «Жёлтыми котелками», желал им удачи и благодарил… как пронёсся мимо встречающего Винияби Шау с его шикарными складками многочисленных подбородков… как летел по коридорам, почти не обращая внимания на указатели, двигаясь по памяти и наитию… и в себя пришёл только на пороге комнаты, лицом к лицу с Ч’айей.

Девчонка стояла у стола с консолью, правой рукой вцепившись в спинку кресла так, что посветлели костяшки. Я охнул, вздохнул, сделал робкий шаг вперёд.

Она улыбнулась, тоже подалась ко мне, и обняла… но не жарко, без огненного пульса Куранпу, а бережно и нежно, как обнимают хорошего друга после долгой разлуки.

— Куо-куо, детка.

По всем канонам качественного драматического шоу тут должна была заиграть торжественная, отчасти надрывная и проникновенная музыка. Но в жизни так не бывает, даже у самых талантливых мемоморфистов.

За порогом по-прежнему не было ничего, кроме протяжных сирен на дальнем фоне; кроме перебранок криитов, всё ещё зашивающих бреши после штурма кукуга; кроме командных окриков Когтей, в шлюзовых залах приводящих воинство в боевую готовность.

— С возвращением, Ланс…

Прокашлявшись, я заставил себя отпустить её. Отстранился. Улыбнулся как можно безмятежнее, и бросил с нарочитой ленцой: