Я мягко, стараясь не шуметь, выпустил воздух через едва приоткрытые губы, и вовремя прищипнул себя за нос, умоляя не расчихаться. Лежащий в ногах рюкзак становился всё тяжелее и неудобнее, так и подмывая сменить позу и выдать себя ненужным шорохом.

С одной стороны, Пикири явно покрывал непутёвого дружка-терюнаши, закопанного в глубину повозки в окружении чуть более мёртвых спутников. С другой — говорил воякам чистую правду, честно выполняя возложенные храмом обязанности.

Потому что — несмотря на всю обрывочность познаний, — даже бледношкурый Ланс фер Скичира когда-то слышал, как тряхнуло небогатые южные районы во время крупнейшей (до этого дня) войны казоку лет пятьдесят назад.

Тогда, правда, «отличились» не ракшак, а казоку-хетто западных округов. Объявили захваченные территории чуть ли не свободной от власти смирпов землёй. А затем обнаглели до того, что не пускали на подконтрольные улицы не только «тупомордых», но и знахарей, чуть не выморив половину «подданных» и не только.

Нискирич как-то рассказывал мне об этом воспоминании детства. Как быстро захлебнулись от нагрузки местные крематории, как печи взялись плавиться от нагрузки, как закрылись многие погребальные салоны, а на улицах стали копиться трупы. Жуткая история была, въедающаяся в память калёным клеймом…

Вскоре, по словам вожака — тогда совсем юного крысеныша, по норам пополз весьма заразный хвостолом, за неделю превративший относительно благопристойные районы в худшие вариации окраин Нижнего Города.

А когда часть обитателей «вольницы» взялась по старинной традиции сжигать трупы родственников на воде притока Ек-Вишаль-Кулхади-Утким-ек-Нишан, эпидемия чуть не врезала в челюсть всему гнезду.

Сейчас, конечно, всё было немного иначе.

Но если (и об этом сааду Пикири как раз пытался предупредить старшего упрямца на блокпосте) казоку Бонжура приподзакроют двери своих крематориев… если ненамеренно впустят в комплеблоки болезнь и повторят ошибку прошлого, надменно отказавшись от поддержки санитарных служб гнезда…

Чуть ли не единственным местом в Бонжуре, где умерших по нелепому древнему обычаю опускали в землю, остался пятак под Наростом (и то лишь потому, что там у Нискирича фер Скичиры была прикопана родня). Остальных законы предписывали отправлять только в огонь. А если в масштабах полноценной войны в двух крупных и густонаселённых районах гнезда, то исключительно через печи промышленных масштабов…

Я часто заморгал и постарался стряхнуть капли пота так, чтобы не катились в глаза. Отпустил нос, кончиком пальца смахнул с бровей солёную влагу. Пикири продолжал вещать. Правдиво, убедительно, мощно.

Масла в огонь ситуации подливала откровенно барахлившая «мицуха», лишавшая стабильного централизованного планирования и кланы, и ракшак. И потому я был готов спорить на огромную сумму, что смирпы не посмеют рисковать. Равно как и зубастые защитники их интересов и кошельков.

Наконец пунчи Пикири умолк; коровы бездумно мычали, перепуганные и глохшие от взрывов. Прошло ещё несколько томительных секунд, но вот ракшак что-то провизжал, взрыкнули двигатели бронированных фаэтонов, и я отнял вспотевшую ладонь от рукояти башера на поясе.

По асфальту снова зацокали тяжёлые копыта рогатых. Младшие сааду затянули прерванные траурные напевы, и процессия двинулась дальше.

Я прикрыл глаза и постарался угомонить расшалившееся сердце, задышал глубоко и редко. В голове, несмотря на шум, скрип, подвывания служителей «Выжидательного Созерцания» и оглушительное мычание любимчиков Когане Но, снова заиграл «джаз».

Поёрзав, я попробовал расслабить напряжённые плечи. Попробовал лечь ровно и удобно, насколько вообще позволял проклятущий короб. Попробовал насладиться ритмично-рваными аккордами в голове.

И в тот же миг осознал, что эта сложная, неоднозначная музыка явно была из числа тех, что лучше всего воспринимаются именно в гробу. Что ж. Значит, время получать удовольствие, ведь не всем выпадает подобный шанс, не так ли?

Уложив левую руку на груди, я активировал «болтушку». В темноте скрипучего гроба её вспыхнувший экранчик показался таким ярким, что заставил болезненно зажмуриться. Полистав базу контактных ячеек, выбрал Сапфир.

Как она там? Далеко ли, в безопасности ли? Может, стоило связаться с ней раньше? Или хотя бы проверить активность «Ломкой горечи»? Байши, да ведь за минувшие пару дней я даже не выяснил, жива ли здорова синешкурка Пияна! И, что главное, не вернулась ли к опасному прокламаторству⁈

В тесноте трупного ящика прозвучал шёпот горячей клятвы узнать о судьбе Сапфир прямо сегодня же, но чуть позже. А пока я бросил в её ячейку вызов на очень важный разговор — если говорить едва слышно, то за стоном повозок и раненых, да бесконечным нытьём угоняемых животных меня не услышит даже самый ушастый ракшак.

Вызов оставался безответным. Минуту. Ещё одну.

И это несмотря на то, что присутствие подруги в Мицелиуме было подтверждено. Убедившись, что общаться со мной Сапфир не намерена (оставалось верить, что лишь сейчас, а не вообще), я переключился на запись голосовых сообщений.

— Привет, детка… байши… привет, Сапфир… да байши! Привет, Пияна. Я понимаю твоё нежелание говорить со мной. Но у меня есть важное сообщение. Предполагаю, что ты можешь вспыхнуть и оборвать, но прошу, выслушай до конца.

Я задумался под нарастающие и стихающие звуки «джаза»; прислушался сквозь скрип десятков гробов и недовольную перекличку рогатых. Конечно, впечатление могло быть ошибочным, но, похоже, процессия покидала Глянец, как я и просил Пикири — над Седьмой улицей, без сворота на Роки-Фор-магистраль.

Я приблизил «болтушку» к губам и зашептал:

— То, что я скажу дальше — не слухи, а проверенная информация. Бонжур собираются раздавить. Смять старые порядки и насадить новые, ничуть не лучше «заполночных», но это всё потом. А сейчас наши улицы попытаются поджечь. И совсем скоро Нискирич кое-что сделает, чтобы остановить этот пожар, сисадда? Поверь, он сделает это не ради процветания «Детей заполночи» и не ради прочих казоку. Это ради района. Скичира и его Когти сойдутся на переговорах с «Вёрткими прыгунами», сисадда? Должен быть заключён временный мир и союз, судьями станут «Жёлтые котелки». В эту спайку призовут все прочие мелкие кланы Бонжура, а ещё всех, кто хочет дать отпор «Уроборос-гуми» и ракшак.

Я облизал пересохшие, но при этом солёные от пота губы, пожалев, что так и не обзавёлся трубочкой, как у Чим-Хана, чтобы прямо сейчас глотнуть из заветной фляги. Вздохнул. Закончил:

— И если ты… если Моноспектральная Чапати ещё верховодит своей станцией… или прямо сейчас взвешивает за и против, то я прошу её сделать так, чтобы об этих новостях узнал весь Бонжур. Чтобы те, кто не собирается воевать, прятались или уходили на запад района, к геджеконду и за каналы, сисадда? Сделай это, прошу. Если не для меня, так для Бонжура.

Подумал, и всё-таки добавил:

— Мы не можем остановить то, что началось. Но можем максимально обратить в свою пользу…

Интересно, Сапфир распознает неуверенность в голосе бывшего друга?

Байши, теперь мне ещё сильнее захотелось глотнуть паймы…

Отключив гаппи, я снова попытался угадать, где сейчас нахожусь.

Судя по звуковым фрагментам из-за пределов шумового кокона процессии, мы вывернули на окраину Тысячи Дорог. А ещё стало заметно, что вот теперь-то сирены воют без стыда и скромности — слева и справа, с севера и востока, пронзительным плачем опутав будто бы всё гнездо, как рой жутких кусачих насекомых.

В памяти в очередной раз невольно проступили воспоминания того злосчастного утра, когда всё началось. И если бы я только не ответил на назойливый вызов заспанной синешкурки, то многие славные чу-ха…

…повозка остановилась.

По пластиковой крышке гроба заскрежетало, это младшие сааду начали разбирать маскирующую пирамиду. Сквозь щели пробился солнечный свет, а затем крышку сняли, и он ворвался внутрь в полную силу, заставив зажмуриться.