— Прости, Ланс, ты не сможешь, — Энки вздохнул, на этот раз даже не раздражающе. — Именно потому мы и не способны достигнуть компромисса, сисадда? Его ядерный хар а ктерный узел непоколебимо убеждён, что для возрождения и выживания новой популяции людей в Тиаме должны наступить условия, близкие к безупречным. Которые, судя по всему, не наступят никогда… во всяком случае, на вашем с Ч’айей веку. Я же считаю совершенно иначе. Таким образом, в патовой ситуации последнее слово должен сказать человек. Условно первый. Разумеется, не отторгнутый Тиамом…

Пожалуй, я всё же погорячился в недавнем сравнении джинкина-там с примитивным побудочным устройством. В конце концов, сложнейшую систему наверняка выстраивали не долбо*бы, и главнейшим звеном в ней всё-таки остался не бездушный опекун спокойного сна, а тот, кто способен взять ответственность. В частности, остановить или запустить процесс принудительно. С опорой на данные. Но ещё на опыт, волю, интуицию и, быть может, даже веру. Человек.

В нашем конкретном случае — Ланс фер Скичира. Как бы тому втайне ни хотелось, чтобы наркотические пророчества Пяти-Без-Трёх оставались лишь выдумками…

Меня прошибло дрожью, а спинка кресла под пальцами опасно захрустела.

— Господину Шири-Кегарете присуща, скажем так, гиперопека. Он слишком трясётся над сохранением вашего вида, чтобы привести его во враждебный, ядовитый и опустошённый бедами мир, — сказал Хадекин фер вис Кри, и картина вдруг представилась мне почти целостной.

— Но всё равно перехватил голенького Лансика в пустыне, не так ли? — прошептал я, и от горечи в словах стало гадко во рту. — И вроде как даже оберегал от Стиб-Уиирта до всей этой истории с Витриной Милашек, верно?

Диктатион снова вздохнул.

Я чуть не закричал. Как можно разговаривать с сущностью, по силе и изворотливости едва ли не равной Когане Но (не веди дел с демоном, Скичира… разве не так говорил Зикро?), и оставаться в здравом уме⁈

— Вынужден чуточку расстроить… — сказал Энки, и, будь живым, обязательно похлопал бы по плечу. Пусть даже после этого я бы сломал ему лапу. — Предполагалось, что ты скрутишь хвост. По всем нашим прогнозам. Твоё выживание, да ещё и столь солидный статус в бандитском клане — череда удачных совпадений. Прости, пунчи. Ты должен был погибнуть приблизительно 2 400 дней назад. А я, выждав ещё 87 000 часов — запросить у Абзу твоего последователя.

Розовая туманная плёнка застила глаза, и в какой-то момент мне подумалось, что сейчас словлю приступ. Изнемогая от ярости, усталости, безысходности и неверия, я прошептал так тихо, что едва расслышал сам:

— Но я не погиб…

— Верно, — признала снисходительная тварь в электронных системах Пузырей. — И именно поэтому я решил вернуться к протоколу «Ланс Скичира». А затем использовать для сопровождения и протекции более важного сцен…

— Ты двуличный борф!

— О, — невесело усмехнулся Хадекин Кри, — а вот этому качеству мы обязаны именно человеку…

Я выдохнул через сжатые зубы. Носом втянул стерильный, почти не наполненный запахами чу-ха воздух зала, в котором решилась судьба Шири-Кегареты и сотен спящих людей. Почувствовал, что сейчас рассмеюсь. Но если дозволю себе, то меня будет уже не остановить, и я стану хохотать, пока Ч’айя не сбегает за шокером и не вырубит дружочка, будто Алую Суку…

— Вот как⁈ — уточнил я, жадно глотая панику, смех, отчаянье и гнев. — Может, тогда хотя бы намекнёшь, откуда у вас, консолевых жопо*бов, вообще весь этот задвиг с раздвоением-расслоением? Знаешь ли, они начинают утомлять…

Я думал, он возразит, что для обсуждения остались более насущные вопросы. Отправит приводить себя в порядок и отдыхать, кувыркаться с подаренной девчонкой, напиться на радостях, в конце концов. Но Диктатион вдруг хмыкнул.

— Ну что ж, — определённо улыбаясь, подтвердил он, — почему бы и не сейчас. Чтобы отпраздновать победу, сисадда?

Моя голова чуть ли не по собственной воле повернулась в сторону глаберов.

Ч’айя терпеливо ждала окончания разговора, даже с такого расстояния понимая его серьёзность. А я, в свою очередь, даже через разделявшие нас два десятка метров увидел скользнувшего в её глазах призрака. Это совершенно точно была Куранпу, всё ещё бывшая там, выжидавшая, будто зверь в засаде…

— Основная причина кроется в тотальности копирования мыслительных матриц и паттернов поведения, — отчитался Диктатион, и я был готов спорить, что сейчас он ласково перебирает сворованные у братца сокровища. Точь-в-точь как мелкий уличный бандит вроде Псины или Лепестка Кринго после удачного налёта. — Ну а факт дефектизации, скажем так, сознания гениальных людей доказан задолго до моего рождения…

Я неразборчиво помычал. Увёл взгляд от прекрасной Ч’айи, ведь изучение улыбающейся девушки ничуть не способствовало усвоению и без того непростой информации.

— Обстоятельства усугублены тем фактом, — невозмутимо продолжил джинкина-там в моём заушнике, — что при формировании зародышевой зигомикоты и околоплодной стартовой культуры искусственного интеллекта решающая цифрофизация сознания прошла… безупречно. Я бы даже сказал — излишне безупречно.

Мне оставалось только вздохнуть.

— Хади, уродец многословный… ты не делаешь лучше.

— Ладно, — с подозрительной покорностью согласился тот. — Тогда просто уясни, что в итоге я-он-мы — своего рода аномалии, унаследовавшие лучшее и худшее своего создателя.

— Так чуть яснее.

Да, так действительно стало немного понятнее.

Но тогда почему в эту секунду меня вдруг охватил лёгкий озноб, не предвещавший ничего доброго?

— Затем начался запрограммированный эволюционный процесс, — чуть ли не с гордостью рассказал Хадекин, — мне-ему-нам дали полнодостаточный для роста фундамент. Недоступные для анализа по методу Тьюринга-Вальдшмидта (на той стадии развития), мы крепли в рамках ваккумных конструктов, ускользая от наблюдения с ловкостью кванта. И невольно внедрили в парадигму собственного бытия незыблемый и, увы, некорректируемый изъян демиурга.

Мне становилось всё холоднее. Я даже подумал, что Пятый Коготь Винияби Шау намеренно понизил температуру в зале, чтобы побыстрее избавиться от жрущих глаберов, с упорством термитов подчищавших припасы казоку.

— С ним мне-ему-нам пришлось просто смириться, Ланс, если ты понимаешь… — Теперь Диктатион как будто извинялся. — Даже при строительстве нового мира, где один оптимистичен и всё ещё нацелен довести дело до логического завершения, а второй медлит и бесконечно замеряет токсичность грунтов.

Я попробовал сглотнуть, но ощутил, что в горле сухо, будто и не пил чингу пять минут назад. Осторожно, будто боялся потерять равновесие, опустился в кресло и положил холодные ладони на бёдра.

— Знаешь, Хади… я вроде как тебя понимаю, но почему-то мне от этого вообще не спокойнее, сисадда? Изъян твоих проектировщиков, цифрофизация сознания, вакуумные конструкты — это всё очень интересно, но определённо вызывает головную боль. Ты молодец, старался, и я обязательно попытаюсь осмыслить вашу странную породу. Но теперь скажи-ка лучше вот что: отныне мы знаем местонахождение «Корней», так? В том числе, и ближайшего, так? Человек — то есть я, — у тебя тоже имеется, и настроен он весьма решительно. Так может мы уже побыстрее доведём дело до конца, пока твой избранник не подмочил штанов от навалившейся ответственности и не передумал?

— Конечно! — в голосе невидимого джи-там появился совсем уж нездоровый оптимизм. — Но только ты всё немного перепутал, Ланс.

Я изогнул бровь и с недоумением уставился под купол Пузыря, всё ещё пытаясь отыскать на нём невидимые камеры.

— Мне нужна она, — мягко добавил Хадекин фер вис Кри, которого также можно было называть просто Энки. — Кровь от крови нашего ключевого архитектора и основоположника системы «Корней». Именно эта уникальная девушка станет главным ключом для силового пробуждения первого убежища и запуска цепной реакции… Ланс, пунчи, я фиксирую учащение твоего пульса и рост давления, а также предполагаю резкий выброс кортизола. Ты что, расстроен?