— Да. С бензином. Хорошо, что напомнил — прервал я настоящего гражданина, великой страны. — Вот тебе двадцатка, попробуй где нибудь залить.

— Двадцатки много. Что ты. И десятки хватит.

— Бери, бери! Мне в поезде ещё дадут.

— Ну, если так. Тогда спасибо. Я возьму. У нас сам знаешь, как зимой с деньгами.

На прощание я отдал Палычу ресторанский коньяк. Оставлял бутылку для наведения мостов с каким нибудь начальством, а она не понадобилась. Не тащить же её обратно. Взамен получил приглашение навещать знакомый мне дом, в любое время дня и ночи, крепкое рукопожатие, и пожелание успеть до темноты. Да, иду практически в неизвестность. Вероятность, что там уже всё исправили и поезд уехал, огромна. Хотя, лично я в этом сильно сомневаюсь. Какое то нехорошее чувство, после сканирования мозга ответственного железнодорожника, проснулось во мне и усиливается с каждой минутой, ни в какую не желая принимать мои, возможно и не очень серьёзные, доводы. Неужели и в самом деле сбывается предупреждение Аркаши? Если так, то можно считать, что мне жутко не повезло. В самый решающий момент оказаться у чёрта на куличках, в поезде, без какой либо поддержки извне. Не лучший вариант, для торжественной встречи пришельцев из космоса. Чур меня чур. Всё, что угодно, только не это.

Дрезина тронулась точно по расписанию. Ехала медленно с остановками, но, как и обещали, высадили меня ровно через тридцать пять минут. Ну, может быть, чуть чуть попозже. Главное не в минутах, главное в том, что направление правильное указали, а минуты я наверстаю, всё таки знаю, куда иду.

Сил у меня достаточно, желания вагон, опыт хождения по шпалам появился. Три километра это не двенадцать, плюнуть и растереть, глазом моргнуть не успею, как покажется московский состав. Ну, а там… Встречай страна героя. Так думал я на первом километре. Немного успокоился на втором, а после третьего снова завёлся. Пошла четвёртая тысяча метров, а поезда, как не было, так и нет. Когда же встретил обрезанные рельсы, а с противоположной стороны меня встречала тишина и пустота, на смену нетерпению пришло негодование, безбрежное, как самый мощный, Тихий океан.

— Сукины дети! — сбросив первый пар, выдал я наружу понятные, всему русскому люду, слова. — Я тут, значит, глаз не смыкаю. Бегаю, вдоль и поперёк. А эти сволочи записки даже не оставили. Развели, как лоха и барахлишко с сапогами прихватили. Не-ет, со мной такие номера не проходят. Я ваш паровоз пешком догоню, куда бы вы его не загнали. А уж там не обижайтесь. Козлы! Хватит, поиграли в героев. Припомню я вам, девятнадцатый год. Бронепоезд им подавай! Собаки! Порву, как Тузик грелку!

Взглянув на часы, обнаружил на них очень страшное время. Почти половина пятого. Через двадцать, тридцать минут начнёт сгущаться темнота, завоют волки и поминай, как звали.

— Инопланетян испугался?! — мысленно усмехнулся я. — Да тут свои быстрее сожрут и не подавятся.

С надеждой посмотрел назад. Сколько тут до Рамони? Четыре пешком и километров восемь на дрезине. Итого: примерно двенадцать.

— До Пчельников не меньше, но там я хотя бы знаю к кому идти — вслух произнёс я, уже определившись с тем, куда мне топать.

Три километра пробежал, скрипя зубами и беспрерывно матерясь, по знакомой железной дороге. Ещё два в быстром темпе шёл без остановок, примерно полтора шагал — устало, а у седьмого плюнул на всё, сел на рельсы, открыл сумку и вынул из неё сардины. Устал и жрать хочу, хоть волком вой. Открыл их, хитро присобаченным к банке ключом и начал лопать, в полной темноте и одиночестве. Заморских сардин хватило лишь для того, чтобы немного успокоиться. Открыл вторую и с не меньшей скоростью употребил по назначению содержимое, накладывая мелкие рыбины на сладкие вафли, с очень тёплым названием — «Артек». Вкус получался специфический, но ел с удовольствием, вспоминая добрым словом Женьку, заставившим взять такое неописуемое добро.

— Ну, а ты, дядя Коля… — оскалился я, жемчужно белыми клыками. — Лучше мне на глаза не попадайся. Осерчаю.

Знаю, что злость, не самое лучшее качество в характере любого человека, а тем более считающего себя настоящим мужчиной, но именно благодаря ей я добрался до знакомого перекрёстка. Не будь её, точно присел бы у какого нибудь, очередного столба и покемарил там минут сорок, пятьдесят, под ветер, на морозце. А чем бы это закончилось, только всевышнему известно. Но стерпел, не поддался соблазну. Дотопал.

Пчельники встретили полутёмными окнами домов, плотным дымом над заснеженными трубами и беспричинным лаем, привязанных к будкам, собак, что на них было совсем не похоже.

— И с чего это их так растащило? — подумал я и тут же, вспомнив про число, обрадованно встрепенулся. — С праздником вас, гражданин Алёхин. Сегодня же Новый год. А в селе сейчас старый провожают, вот собаки дополнительный паёк и отрабатывают. Им, наверняка, с праздничного стола, чего то перепало.

— Да — выдохнул я тяжело. — Один я, как пёс бездомный, вдоль чужих заборов болтаюсь. Нет, не так я думал встретить, свой первый Новый год. Совсем не так.

У дяди Васи тоже два окна светились, небось коньяк армянский пробовать решил. Прошёл в калитку, собаку он не держит. Быстро добежал до дома. Стучу. И тут же слышу, как кричат в ответ:

— Заходи! Открыто!

Открываю двери, захожу. В сенях темно, но свет из горницы, хотя и тусклый, дал направление. Иду за ним.

— Вот это номер — заметив, кто припёрся, сказал мне Палыч и приветственно махнул рукой.

— Не прогонишь? — вытирая нос замёрзшей ладонью, в ответ ему, тихо говорю.

— Ну, не скажу, что ждал тебя. И врать, что сильно рад, очередному появлению, тоже не хочу. Но раз ты здесь, то значит там, у вас, совсем хреново?

— Там — я пальцем ткнул, себе за спину. — Нету никого. Пришёл на место, а состав того… Тютю.

— Это ж, что? Пока мы тут старались, бегали, искали… Дорогу сделали и он…

— Нет. Там всё без изменений. Как и раньше. Рельсов нет, рабочих тоже. Ну, а поезд. Даже не пойму. Похоже он сюда, в обратку дёрнул. Ты, кстати, как? Не видел, он у вас не проходил?

— Когда? Я дома час, не больше. Мне знаешь тоже там, помучиться пришлось.

— Что, поломался?

— Нет. В кювет слетел. Сам виноват. Ну, а чего ж… Я асс теперь. Педаль под пол, ну и… Короче, трактором обратно доставали.

Пока я раздевался, Палыч без умолку матерился. Он вспомнил всех: железную дорогу, машинистов, того дебила, что меня сюда послал, всех святых, их матерей и прочих персонажей русского эпоса. Закончив с ними, плавно перешёл к автомобильной дороге, которую сегодня почти целый день преодолевал. Разошёлся не на шутку, но его остановил сосед, такой же, как и дядя Вася, одинокий. Его он ждал, когда на мой стук кричал: — «Открыто».

Ни радио, ни телевизор в доме, само собой, не работали. Пришлось мне выступать в роли курантов и отсчитывать последние десять секунд уходящего года. Ровно в двенадцать выпили, по старой русской традиции и не какого то там бутылочного коньяка, а обычного, домашнего самогона. Потом плотно закусили, поздравили друг друга, ещё выпили, поговорили про жизнь, снова выпили, ещё закусили. После пятой рюмки я окончательно оттаял душой и телом, поблагодарил двух друзей за компанию и после того, как получил дозволение у хозяина, полез на ещё вчера освоенное мной, самое тёплое место, в этом гостепреимном жилище. На сегодня с меня хватит, ничего больше не хочу: ни поездок, ни пеших прогулок, ни выяснений, когда и, что дадут. Даже есть больше не хочу. Нажрался. Всего и по самое горло. Не лезет больше.

Встали поздно, когда я проснулся Василий Палыч ещё спал, хотя за короткими, белыми занавесками, уже вовсю светило яркое, зимнее солнце. Посмотрел на часы, вот уже который день, круглосуточно болтающиеся у меня на руке и удивился.

— Красиво погуляли — глядя на малоподвижные стрелки, обрадовался я новому дню. — На дворе почти половина второго, а мы дрыхнем, как ни в чём не бывало.

Ловко спрыгнув с печки, обул сапоги и в скоростном режиме выбежал на улицу, где у моего знакомого находился туалет. Долго там не задержался, подразумевая, что за мной могут занять, но когда вернулся в дом, хозяин так и продолжал сопеть в две дырки. Заворочался он лишь с началом работы умывальника, которым я воспользовался, залив в него два ковшика свежей воды.