Из одного дома, окружавшего маленькую площадь по периметру, вдруг выскочил ребенок. Зачем он это сделал, когда на улице были враги, непонятно. То ли нервы не выдержали постоянного напряжения и ожидания того, что его рано или поздно найдут, то еще почему, но он выбежал и помчался к лесу. Один из легионеров среагировал мгновенно — бросок, и пронзенное копьем тельце упало на траву. Лицо варвара закаменело. Я понял, что еще мгновение и вся его выдержка, и так подвергшаяся сегодня серьезному испытанию покинет его. Поэтому я убрал пилум от его груди и покачал головой. Сказать, что кельт удивился, это ничего не сказать. Он ошарашено уставился на меня, когда я полностью игнорируя его секиру, наклонился к крыльцу и поднял скутум одного из убитых триариев. Распрямившись, я ткнул пальцем в варвара, а потом указал ему на дом. В ответ он только ухмыльнулся и еще крепче сжал в руках свою секиру. Видно не совсем правильно меня поняв. Покачав головой еще раз, я указал на смеющихся триариев, и потом снова на его дом. Ткнул пилум в землю и, выставив, пустую ладонь в знак мирных намерений, приложил ее к груди. Не отдал честь, а именно приложил. Набор жестов. Я понимал это, но как еще донести до варвара, не знающего нашего языка, свою мысль я не ведал. На этот раз он просто молча смотрел на меня, а я все старался понять, что же происходит у него в голове, что он понял для себя. Потом до меня дошло. Секира слишком огромна для боя в помещении, с нею там не развернуться и, по сути, выходило, что я толкаю его в ловушку. Не мешкая, я медленно вынул из ножен свой гладиус, и рукоятью вперед протянул ему. Поначалу напрягшийся было варвар, в полнейшем недоумении уставился на меня своими синими глазами. Как это все выглядело с его стороны даже представить трудно. Сумасшедший римлянин? Солдат пытающийся спасти свою жизнь и надеющийся сдаться в плен, не смотря на все те зверства, которые учинил в этой деревне? Молодой парень, у которого не выдержали нервы? Кто знает. В любом случае, слегка поразмыслив, он выдернул у меня из руки клинок, слегка оцарапав ладонь, и отступил в темноту помещения, сжимая его в свободной левой руке. Практически в тоже время меня заметил один из ветеранов и, указав пальцем, что-то в полголоса сказал своему командиру.

— Эй, ты! Кто таков? — спросил центурион, в компании своих бойцов подходя ко мне. Его я знал. Он командовал соседней с нами центурией.

— Гастат пятой декурии, второй центрурии, третьего манипула, — отрапортовал, вытянувшись и ударяя кулаком себя в грудь.

— Ты смотри, а мы-то думали из вас уже никого в живых не осталось, — ухмыльнулся незнакомый мне триарий.

— Что вообще произошло? — спросил я, — Последнее что я помню, это то, как остатки моего десятка прижали к стене одного из домов. Все погибли, а меня оглушили в висок, то ли хотели взять в плен, то ли думали, что убит — я не знаю.

— Повезло тебе, — ответил центурион, — вашей центурии больше нет. Мы прибыли как раз тогда, когда от вас уже почти ничего не осталось. Прибыли одновременно с отрядом варваров, будь они не ладны, — сплюнул он на землю, — почти сотня кельтов. Откуда только и взялись. Пока мы с ними разбирались, вторая центурия уже перестала существовать. Хотя дрались вы неплохо, надо сказать, когда мы вошли в деревню, живых там практически уже не было.

— Да, — согласно кивнул, тот самый улыбчивый триарий, — нам оставалось только зачистить остатки и хорошенько повеселиться.

— Повеселиться значит, — протянул я.

— Да ты не переживай, парень, какие твои годы, — хлопнул он меня по плечу, — нагуляешься еще с лихвой!

— А почему вас так мало? — спросил я, — Или есть еще кто-то в деревне.

— Никого больше нет, — покачал головой, до этого стоящий молча солдат, — все, что осталось от первой центурии ты видишь сейчас перед собой. Нашего манипула больше не существует.

— Так, хватит разговоров, — приказал центурион, — Тит, Кезон, проверьте этот и соседний дома, нам пора возвращаться.

— Не нужно, — вставил я, — этот дом я уже проверил.

— Лишним не будет, — отмахнулся он, — вперед.

Все они стояли слегка под углом к дверному проему, поэтому не могли видеть того, что происходит внутри полутемного помещения. Как только нога первого триария ступила на порог дома, изнутри вылетела секира на длинной рукояти, и с ходу врубилась ему между ног. От воя раненного солдата зазвенело в ушах. Следом за секирой вылетел и сам кельт, молниеносно пронзивший моим гладием горло второго нападавшего. В тот же момент я ударил пилумом снизу вверх, под подбородок так любящего развлечения ветерана. Ненависть, до сих пор кипевшая в моей крови, нашла свой выход. Весельчак безмолвно осел на землю. Центурион же, выпучив глаза, резко отскочил назад:

— Ты что творишь, сволочь?!

Теперь нас было трое против двух. Кельт, если и удивился моему поступку, то виду не подал и времени даром не терял, вовсю наседая на двух оставшихся в живых легионеров. Мне же достался их командир. Отойдя от первого удивления, он молча закрылся щитом и пошел на меня выставив меч. Свое личное оружие я отдал варвару, поэтому просто выдернул пилум из мертвого тела и, тоже закрывшись щитом, ушел в оборону. Центурион с яростью атаковал, с ходу отведя мое копье в сторону и навязывая неудобный для меня ближний бой. Отскочив назад я ударил копьем снизу вверх метя под кирасу, однако, его открывшийся было при атаке бок, моментально прикрыл щит. Закрывшись щитом и постоянно разрывая дистанцию, я пытался достать его своим более длинным оружием в шею или хотя бы по ногам, но мне просто не оставляли на это шансов. Центурион не зря носил свое звание, по сравнению с ним я был еще щенком. Удар и отход. Удар и отход. Опять мимо. Противник резко сокращает дистанцию, ударом ноги отводит в сторону мой щит и вонзает меч в живот. Все. Вот и конец. Возвращая отведенную руку на место, я ломаю ему щитом запястье. Центурион рычит от боли и выпускает меч. А не надо было его так глубоко в меня втыкать, успел бы тогда спасти руку. Ярость — не всегда хороша в бою. Так говорил мне отец.

Не мешкая, я всадил ему копье в единственное незащищенное место — выставленную вперед ногу, чуть выше колена. Яростный рев, удар скутумом сверху вниз — и я остаюсь без оружия, держа в руках обломок копья. Не страшно, мне уже нечего терять. Я пнул его в поврежденную ногу и, дождавшись, когда противник опустится на одно колено, зверским его ударом ногой в щит опрокинул его на землю. Не мешкая я запрыгнул ему на грудь и, подняв над головой щит, обеими руками опустел его на горло. Хруст позвонков, тишина. Теперь точно все. Щитом он закрыться так и не успел, мешали мои ноги, но почему не выставил покалеченную руку? Переведя мутнеющий взгляд в сторону, я обнаружил стоящего рядом со мной варвара, державшего свою ногу на второй руке центуриона, и злобно оскалившего рот в улыбке. Он был весь забрызган кровью, а могучие руки сжимали в своих ладонях уже два гладия. Ран на теле видно не было, если не считать за таковые пару неглубоких царапин на груди.

— Спасибо, — сказал я, сходя с уже мертвого тела центуриона и опускаясь на землю.

Кельт молча смотрел на меня. Потом повернул голову к лесу, посмотрел на свой дом, и перевел взгляд на мою рану в животе. Лицо его слегка потемнело.

— Ты еще огорчись тому, что на одного римлянина станет меньше, — против воли расхохотался я, — уходи, мне уже ничем не поможешь.

Кровь продолжала вытекать из раны на животе. Я ей не мешал. Зачем? Только дольше мучиться придется. Подтащив себя поближе к телу поверженного врага, я облокотился на него и вздохнул. Двух центурий больше нет. Двух центурий славного легиона, на деле оказавшегося обычными убийцами. Что ж, может оно и к лучшему. Вряд ли на этом закончится вся эта бессмысленная резня, но все что мог я уже сделал. Я сделал свой выбор и не жалею об этом. Отец может мной гордиться: я жил по чести, и ушел с честью. Мне не о чем жалеть. Я свободный человек…

Неожиданно мне в руку уперлось что-то холодное. Открыв глаза, я увидел стоящего рядом со мной на коленях кельта. Он совал мне в руку мой гладий. Ну, да, каждый воин должен уходить с оружием в руках, а мои руки пусты. Что ж, спасибо. Я взял из его рук холодную рукоять, и крепко сжав пальцы, положил меч себе на грудь.