Она сопроводила капитана в штаб бригады, сдала дежурному офицеру арестованного. Путь бывшего капитана — в штрафной батальон и оттуда в рядовые, если выживет. А ей — отписываться и отчитываться в штабе. И продолжать свою неблагодарную, ненавидимую армейцами работу — очищать авгиевы конюшни офицерского корпуса. Начальник политотдела фронта снабдил ее для этого всем, по его мнению, необходимым: собственным приказом и аппаратурой скрытой записи для представления материалов в военно-полевой суд. И — выкручивайся, как знаешь.

— Приютили бездомных девочек! — заметил один из штабных офицеров, не стесняясь ее. — А они вместо благодарности нам сейчас яйца открутят.

— Все бабы — суки! — охотно подхватил другой. — Правильно раньше делали: взяли город — мужиков в расход, баб оприходовать. Вот так и надо по жизни! А у нас развели дурдом. Бабы командуют!

— Вот именно! — резко сказала она. — Разнылись, как бабы! Хочешь, чтоб называли немецким выкидышем или русским дебилом? Не хочешь — забудь слово «грачка», что сложного? Обращаться по званиям в училище не обучили?

— Нас много чему научили! — усмехнулся офицер. — А вас, похоже, нет. Пули на фронте со всех сторон летают, девочка, запомни.

И офицеры ушли, подарив на прощание многообещающие взгляды. Ну и… не привыкать, примерно так и работали в Копейке. Страна очень тяжело отучалась от национализма, от воровства и кумовства, от садизма и обыкновенной начальственной тупости. Но все же избавлялась — тяжело, жестоко и с кровью. Спартаковцы всегда, в любую минуту находились на переднем крае этой борьбы, в определенном смысле тоже на фронте. Ничего, она добьется того, что при ее виде офицеры будут просто козырять, обращаться «товарищ майор» и, главное, заниматься делом, а не отпускать сальные шуточки и грязные намеки.

Новый начальник комендатуры неловко ей улыбнулся.

— Коля! — не сдержала она удивления. — Тебя-то за что сюда?

Старший лейтенант пожал плечами. Понятно, армейский бардак и лень, никто не стал заморачиваться отправкой офицера вслед убывшему на расформирование полку. Случайное, но очень удачное решение — со старшим лейтенантом штурмовики уже сработались. Сам офицер, правда, так не считал. Манеру действий штурмовиков он посмотрел изнутри и с содроганием предполагал, что его ждут веселые денечки.

— Ну что, приступим к соблюдению социалистической законности и охране порядка? — ободряюще улыбнулась она.

— Началось! — вздохнул старший лейтенант. — Где комендантская рота и где социалистическая законность? У нас война, не заметила? Охраняем военные объекты, ловим диверсантов и стреляем на поражение!

— Коля! — вздохнула она. — Коленька! Спорим на что угодно, что главной нашей проблемой будут мародерство в винно-водочных магазинах и пьяные выходки десантников? А главной задачей тебе начальство поставит какую-нибудь ерунду типа… м-м-м…

— Не спорю, — криво усмехнулся офицер. — Уже поставили. Ерунду. Не допускать наличия телефонов у личного состава. А разбитые водочные магазины уже видел. Прямо возле штаба.

— Поэтому — соблюдение социалистической законности и охрана порядка! — твердо сказала она. — Как и положено любой силовой структуре единственного в мире социалистического государства. Так что в первую очередь озадачься добротным, вместительным помещением для содержания задержанных. Тренированных, вооруженных и сильно пьяных задержанных. Все понял?

— Есть озаботиться, товарищ майор политических войск, — сдался старший лейтенант.

— Но и диверсантов не забываем, — дополнила она. — Потому давай-ка присядем к карте и сообразим маршруты патрулирования, систему постов и снайперских засад. И не делай скорбное лицо, сам сказал о стрельбе на поражение. Потому — снайперские засады, и никак иначе.

— Что это такое? — грохнул ладонью по столу командир бригады. — Что — это — такое?! Кто скажет?

Офицеры посматривали на стопку фотографий под властной лапищей командира и благоразумно помалкивали.

Генерал снова просмотрел снимки. Пьяные десантники на фоне выбитой двери магазина, из вещмешка торчат бутылки. Как для доказательства на суде снимались, уроды! Еще компания в тельняшках. Пьяные, разумеется, двое тащат третьего. Еще. Этот, для разнообразия, офицер. Раскинул руки, недоумок, и пытается задержать медсестру. Еще. Снова офицеры, но верхом на броне, у каждого по бутылке, и шифровальщица из штаба бригады скромненько сбоку присоседилась. Еще. Пьяные, но это само собой разумеется — ломятся в закрытый магазин. Еще…

— Я понимаю, что для бригады вот это зафиксированное количество проступков — мелочь, — тяжело сказал генерал. — Но это — я. Я свой. А со стороны по снимкам бригада выглядит сборищем пьяных бандитов! Хотите знать, как называется эта сторона, а? Начальник политотдела фронта и его дружок военный прокурор! Снимки наверняка не только у меня на столе лежат, у них в первую очередь! Вы что творите? Не понимаете, что в случае чего следом за мной пойдете осваивать месторождения Крайнего Севера? Чистки в армии не закончились, они только начинаются, если кто не в курсе! Какой придурок пустил политические войска во внутренние дела бригады?!

— Приказ начальника политотдела фронта, — негромко напомнил начальник штаба.

— Приказ, — задумчиво сказал генерал. — И вы его выполнили. Мои бы так выполняли. Я что приказал? Я приказал загнать их в комендантскую роту, чтоб через день на ремень, чтоб дышали по приказу — по моему приказу! А вы, боевые, мать вашу, офицеры, позволили девчонке иметь вас в любой позе — и фотографировать при этом…

Офицеры отводили глаза. В армии — единоначалие, и решение принимал сам командир бригады, но кто решится сказать это деспотичному Бате? Решительных Батя давно в бригаде вывел.

— А ведь у нее, кроме снимков, на нас имеются еще и рапорты, — многозначительно сказал командир бригады. — Неуставные отношения. Избиение офицерами подчиненных. Или вот конфетка военному прокурору — доведение до самоубийства.

— Он сам, — угрюмо сказал командир автобата. — Девушка у него изменила.

— Ага, — согласился Батя с улыбочкой. — Застрелился. Сам. А акт медицинского освидетельствования от нечего делать к рапорту приложен. Очень грамотный акт, не подкопаешься. Это как? У нас в морге проходной двор, да, или экскурсии водим?

— Тело комендачи привезли, — неловко сказал начальник медслужбы. — На выстрел, наверно, прибежали. А у эсэсовцев каждый второй со специальной медицинской подготовкой, могли сами освидетельствовать. Их старшая до войны операционной сестрой поработала, она могла…

— Шустрая девочка, — сказал начальник штаба. — Слишком шустрая. А работает против нас.

И наступила настороженная тишина.

— Господа офицеры, вы чего? — недоуменно спросил в тишине командир вертолетного полка. — Девочка просто выполняет свои обязанности. И хорошо выполняет, мои бы офицеры так работали. Спартаковцы, между прочим, две диверсионные группы перебили на подходах к моим летунам! Наблюдателя взяли! И в городе порядок держат, не прогибаются ни под кого! Когда «тюльпаны» гонки на гражданских трофейниках устроили, они им из «реактивок» колеса отстрелили и под конвоем на губу пешком погнали!

Офицеры удовлетворенно похмыкали. То, что соседи-артиллеристы получили по самолюбию, конечно, грело душу, но…

— Она нас топит! — раздраженно сказал командир автобата. — Мы по процентам небоевых потерь в пределах нормы, а по ее рапортам получаемся хуже всех!

— Может, просто прикрыть ваши бухаловки да «присяги»? — зло сказал командир вертолетчиков.

— Твои, что ли, не пьют?!

— Моим некогда, у нас боевые вылеты каждый день!

— Так на боевых выходах и наши полосатики не пьют, — заметил командир бригады. — У тебя всё, полковник? Позиция понятна, больше не задерживаю, иди, готовь своих ангелов к боевым вылетам.

Полковник коротко козырнул и вышел. Отошел от зала совещаний, встал у окна и от души выругался. Хлопнула дверь. Командир авиагруппы встал рядом с ним, задумчиво уставился на панораму южного городка, разбитого «тюльпанами», но все равно яркого, солнечного, как будто праздничного. Абрикосы прямо на улицах, надо же…