– Представим ситуацию: товарища Сталина убили, и есть след убийцы. Вы рванёте по следу? А немцы своего Гудериана обожали не меньше. Знаете, как меня били, когда я сдался на блокированном складе? Если бы не плотная зимняя одежда на мне да они не мешали бы друг другу, убили бы.

Лётчики мгновенно оценили ситуацию.

– Так может, пойдём уже? – тревожно осматриваясь, предложил старлей. Остальные тоже напряглись.

– Вот именно.

Отбегать я не стал: свёрнутую шкуру понёс стрелок, а сидор с консервами и котелком – штурман. Вторую буханку хлеба я нарезал на четыре части, и каждый свой кусок сунул за пазуху, чтобы не замёрз, как если бы в сидоре был.

Так и рванули по полю прямо днём. Иногда я замирал и в бинокль изучал горизонт. Пока чисто. Так и двигались. Тут поля, снег почти смело, солома торчала – в общем, лётчикам бежалось за мной вполне комфортно, хотя от них уже пар шёл, всё же мне на лыжах легче. Километров семь отмахали, с двумя перерывами. Два-то летуна ничего, хорошо темп держали, а штурман-младлей послабее, ему часто отдых требовался.

Наконец нам овраг попался, спустились в него. Впереди дымы, но не бои – то ли деревня, то ли какая немецкая часть. До наших ещё идти и идти.

– Всё, не могу больше, – выдохнул штурман и осел на снег.

– Ждите здесь, я за машиной. Там, похоже, немцы, угоню что-нибудь и подъеду. Увидим, что попадётся. Тут по полю и на грузовике можно гонять.

Оставив летунов (пусть в себя придут), я рванул дальше по дну оврага, который тянулся почти в нужную сторону. А дальше у рощи действительно стояли немцы. Ремрота, как я понял: видел брызги сварки, потом и кувалдой работали. Как раз пробовали на ходу отремонтированную машину. Немцы любят комфорт, в такую холодину они вряд ли покинули бы тёплые дома деревушки, которая была рядом. Но в том и дело, что большая часть работ шла в огромном шатре, там внутри стояли насколько машин, дымила печка вроде буржуйки. Вот в таких комфортных условиях они и работали, а снаружи старались быстро перебегать из одного тёплого помещения в другое. Только часовые маячили на охране, да и тех каждый час меняли.

А восстановленной машиной был немецкий танк четвёртой модели, так что выбор, что угонять, передо мной не стоял. Танк как раз подогнали к заправщику и, не соблюдая технику безопасности, не глуша, начали заправлять. Заправщиком выступал грузовик с бочками топлива в кузове.

К полю, где я укрылся, особого внимания не было, посты стояли со стороны рощи, оттуда проще подобраться. Были также два пулемётных гнезда с круговым обзором, вот они меня больше всего напрягали. Убрав лыжи, я покинул овраг и медленно полз, постепенно приближаясь к немцам. Поле было изрыто следами гусениц: видимо, его использовали как танкодром для проверки техники. Мне это было на руку: на ровном снежном насте меня быстро заметили бы, а так я полз в колее гусеницы, внимательно отслеживая обстановку и замирая в случае опасности.

Заправка закончилась, и танк поехал в мою сторону. Когда он поравнялся со мной, я вскочил и запрыгнул на корму, чуть не сорвавшись под гусеницы. Прижавшись к башне, пополз к передку. Из открытого люка торчала голова водителя, увенчанная наушниками. Я выстрелил в него из «глока» и, перебравшись к нему, просто столкнул на пол. Танк так прямо и полз, удаляясь в поле. Водитель должен был свернуть к стоянке техники, но по понятным причинам не мог этого сделать.

Тут танк наехал на кочку и меня хорошо так тряхнуло. Чёрт, маскхалат кровью испачкал. Я повернул к своим и помчал, набрав скорость до тридцати километров в час. За мной облаком взметнулся снег. А тревоги не было: машина в зимнем камуфляже и, похоже, меня не увидели. Либо никто не понял, что «четвёрку» угнали. Может, решили, что водила просто дополнительный тест устроил машине, поэтому и не обеспокоились. Даже когда я покинул импровизированный танкодром (дальше старых следов гусениц не было), тревогу всё ещё не подняли. Свой же на машине катается, чего беспокоиться?

Я чуть было не проехал мимо своих, но они поднялись и замахали руками. Я свернул и подкатил, остановившись на кромке оврага. Летуны быстро подбежали к танку, я открыл люки, мёртвого немца выдернули и сбросили в овраг. Выдал всем наушники, чтобы между собой можно было общаться, и мы покатили дальше уже вместе.

– Всё взяли? – уточнил я по внутренней связи.

– Я только шкуру бросил, – сообщил стрелок, пока штурман отчитывался, что сидор при нём.

Я тут же развернул танк, да так круто, что всех на броню положил, выговаривая стрелку за шкуру: мол, моя, нашёл что бросать, лучше бы сам остался. Вернувшись к оврагу, покинул бронемашину и сбегал за шкурой, с ней вернулся. Они думали, я её на корму забросил, а я в хранилище убрал. Ворча, что некоторые не ценят чужого имущества, забрался в машину и погнал прочь.

Только тут взлетела сигнальная ракета: похоже, немцы забеспокоились. Но мы уже быстро катили прочь. Летуны в башне устроились: старлей на месте командира, штурман на месте наводчика, стрелок ниже их всех, на месте заряжающего. Но ему и теплее: это самое шикарное место, там от двигателя тепло идёт. Сидор убрали на место стрелка-радиста. Пока старлей держал округу под внимательным контролем, остальные двое изучали саму бронемашину. Вердикт был очевиден: танк не имел боезапаса – ни снарядов, ни патронов.

– А что вы хотели? Танк после ремонта, экипажа не было, а без них боезапас не загружают. Да ладно, главное, не пешком идём. Согласитесь, лучше ехать, и без морозного ветерка. До наших километров тридцать с хвостиком, часа за два доберёмся.

Так мы и катили по полям, держась подальше от дорог. Десять километров нормально прошли, а потом в овраг съехали, летун его пропустил: всё вокруг белым-бело от снега, его и не видно. Подняться обратно не смогли: склон крутой. Пришлось по дну оврага пробивать колею, пока не нашли место получше, чтобы с разгону подняться на ту сторону, что была нам нужна. Полтора часа потеряли в этом овраге.

Ещё километров пять проехали, и вдруг старлей воскликнул:

– Никак люди?! Не пойму, далеко.

Остановили бронемашину, парни сразу выбрались, по личным надобностям, а я, высунувшись по пояс в открытый люк, в бинокль глянул, кто это.

– Это наши, тоже летуны. Залегли на снегу, как будто не видно их. Близко подъезжать не буду, а то ещё палить начнут со злости. Кто-нибудь сбегает, опознается и приведёт. Вместе дальше поедем. Уж двоим место найдём.

– Это да, – подтвердил старлей. – Кстати, шкуры я на корме не видел, похоже, потерял.

– Да ты что?! – подскочил я. – Вот ведь невезение!

Только мы тронулись, как нас тряхнуло – не сильно, но чувствительно. Я с испугу даже остановил танк, воскликнув:

– Что, минное поле?!

– Гони, нас «мессеры» атакуют! – заорал старлей.

Я наддал газку, а тот руководил. Мы виляли то вправо, то влево, уходя от атак пары «охотников».

Иногда по нам попадали – словно горох рассыпался по броне. Мы крутились как могли, правда, движок чадить начал: перегрел, видать. Наконец немцы потянули в сторону своих, и мы двинули дальше.

– Танк бросать придётся, – сообщил я. – Уверен, о нас уже сообщили, штурмовики наведут, раз уж погода лётная. Интересно, как они в такой мороз самолёты смогли поднять, там же вроде обледенение идёт?

– Наверное, в ангаре отогревают – и сразу на взлёт, – предположил штурман. – На их аэродроме быстровозводимые ангары были. Я видел, когда мы их бомбили дня три тому назад.

– Вот уж чего я не ожидал, так это вражеской авиации. Удивили. Видать, так сильно найти меня желали, что смогли поднять самолёты. Скорее всего, посты наблюдения нас видят, вот и навели. Значит, план такой: доедем до вон того леса чуть дальше (надеюсь, немцев там нет, дымов не вижу), оставлю вас, а сам направлю танк в поле и покину его. Пусть катится, а немцы его бомбят. Вон, кстати, летуны нас ожидают, поняли, что свои.

– До наших далеко? – уточнил старлей.

– Да километров десять будет.