Катька протянула наманикюренную лапку, взяла ручку.

— А мне чем писать? — сказал Доник. — Дай мне свою, зачем тебе две?

Катька было согласилась: у нее теперь в каждой руке было по ручке. И Доник только тут заметил, что ручки были совершенно одинаковыми — обе фирменные, черные, с какой-то рекламной надписью. Катька такую ручку на той неделе выменяла у себя в группе на пару австрийских колготок, если не врет.

Катька тоже заметила, что намерена отдать брату фирменную ручку. Она замерла — и глаза ее с бешеной скоростью носились между ручками, стараясь решить задачу: какая ее?

— Ты что, шутишь, да? — спросила Катька, наконец, поняв, что во всем виноват Доник.

— Честное слово, — сказал Доник, который сам безмерно удивился. — Я думал, у меня твоя. Что ты мне оставила.

— Да ты что! Я же ее на колготки выменяла.

— А эту?

— И эту.

— А не слишком много?

— Тебе рано знать! — сказала Катька, которая наконец-то решила для себя трудную проблему. Обе ручки перекочевали к ней в сумку, за ними — лист, вырванный из тетрадки. Никакого письма, значит, Борис не дождется, и обе ручки тоже останутся у Катьки. И уже сейчас, если ее спросить, она искренне скажет, что получила за колготки две ручки.

Две ручки — и дело с концом. И она уже сама в это верит.

Доник и тут спорить с Катькой не стал по причине полной безнадежности. Он полез к себе в сумку, отыскал там тридцатикопеечную, старую, почти без пасты, ручку, а чем она хуже?

Катька схватила сумку и пошла в другую комнату к телевизору — не хотела оставлять ручку в распоряжении брата — наверное, уже планировала, как одну из ручек снова променяет на колготки. Потом — ну совсем как ребенок прибежала снова, вытащила из-под кровати коробку с туфлями и открыла, чтобы насладиться.

— Пошла бы куда-нибудь, — сказал Доник. — В кино, а?

— Мешаю?

— Еще как!

Тут Катька издала клич индейца на тропе войны. Доник даже подскочил от неожиданности. Катька сидела на полу, и перед ней стояли две совершенно одинаковые коробки. Обе открыты, в обеих — синие туфли.

Катька растерянно пощупала один туфель, потом вытащила туфель из другой коробки, приложила к первому и стала очень похожа на обезьянку, которая старается составить две палки, чтобы достать банан.

Доник хотел пройтись по поводу ее раннего маразма, но тут она обратила к нему убийственный взгляд и спросила голосом директора школы:

— Это что за штучки?

— Ты что? — удивился Доник. — Какие штучки? Сама засунула, а на меня говоришь.

— Ты зачем надо мной издеваешься? — Катька готова была заплакать. — Ты зачем мне настроение портишь? Сначала с ручкой, а теперь с туфлями?

— Чесслово, я думал, что ты две пары купила, — честно сказал Доник.

— Но если тебе не нужно, ты отдай обратно.

— Кому отдай?

— У кого взяла.

— Но я же одну пару взяла!

— Одну пару себе оставь, — сказал Доник, — и будет хорошо.

Катька не поняла этой логики и гневно заявила:

— Сейчас же убери одни туфли. Я не хочу из-за тебя в криминал попадать.

Доник хотел было засмеяться, но в этот момент взгляд его упал на пол, и он увидел, что там стоит только одна, и притом пустая, коробка из-под туфель. Это было как в сказке.

— Какой криминал? Какие туфли? — спросил Доник, улыбаясь, хотя он сильно испугался. Но когда люди сильно пугаются, они часто начинают улыбаться. Человека засасывает в болото, он ручками машет и улыбается: извините, нечаянно!

Тут Катька тоже поглядела себе под ноги и сразу успокоилась. Ей так хотелось думать, что у нее двоилось в глазах, а теперь обошлось, что она сразу поверила в то, что второй коробки и не было.

— Я тебе когда-нибудь голову оторву, — сказала она Донику.

— За что? — Доник подошел к тому месту, где только что стояла вторая коробка. Ему показалось, что он увидел какое-то легкое движение — нечто быстрое и маленькое скользнуло под диван.

— Не трогай! — Предупредила Катька. — Я тебе этого никогда не прощу.

Доник выпрямился.

— Покажи туфли, — сказал он.

Он в волшебство не верил, а верил своим глазам.

Катька туфель ему не дала, но показала издали.

— Обрати внимание, — сказал Доник, — обе правые.

— Что? — Катька перепугалась. — Что ты говоришь! Ты не представляешь, сколько они стоят!

— Да не в стоимости дело!

Катька сблизила туфли и сказала с облегчением:

— Ты шутишь, да?

И Доник увидел, что туфли в ее руках — парные. Только что были правые, а уже стали — один правый, другой — левый, как положено.

— Я ничего не понимаю, — сказал Доник.

— А я понимаю, — сказала Катька, — что тебе надо поменьше своими физическими опытами заниматься. И тебе спокойнее, и людям.

— Нет, — сказал Доник, — дело не в этом. Но в чем — я еще не знаю.

— Не знаешь, думай! — предложила Катька. Она поставила коробку на трюмо, чтобы не выпускать из поля зрения.

Значит, у Катьки возникло настроение провести ревизию ее ценностей.

Она открыла ящик под зеркалом, стала пересчитывать бутылочки и флакончики, нюхать, бормотать что-то. Иногда до Доника доносились ее слова:

«Совсем духов не осталось»… «А где помада? Я вас спрашиваю — где помада? Вот моя пома-адочка»…

Но больше Доник ее не слушал. Он быстро сделал завтрашний английский и открыл «Динамику» Моранди, перевод с итальянского, ему Виктор Аркадьевич на неделю дал. И сказал, что без этой книги на олимпиаде делать нечего. В этом была хитрость — оба переводчика Моранди были в жюри олимпиады. Другой бы не догадался, а хитроумный Виктор Аркадьевич всегда узнавал обстановку вокруг олимпиады и говорил, что порой это важнее, чем сами соревнования. Недаром из его школы человек восемнадцать были уже лауреатами.

Не глядя, Доник подвинул к себе листок бумаги, брошенный на столе Катькой, и принялся выписывать из Моранди — для себя, потому что знал, если выпишешь — лучше запоминается.

Откладывая ручку, он заметил, что по рассеянности снова взял Катькину ручку. Он отбросил ее как маленькую гадюку и тут вспомнил, что собирался засветло обследовать место высадки пришельцев.

Он поднялся, проходя мимо сидевшей перед зеркалам среди своих сокровищ Катьки, протянул ей ручку и сказал:

— Не разбрасывайся.

— Ты что! — возмутилась Катька. — Зачем в сумку лазил?

— Я не лазил, — сказал Доник и поспешил прочь, чтобы не тратить время на перебранку.

— Только ненадолго, — сказала вслед бабушка, — скоро обедать.

Барбос увязался было за Доником, но Доник его не взял.

— Машин много, — сказал он коту, — задавят еще тебя.

Барбос смотрел на него так выразительно, что Доник пошутил:

— Я буду осторожен. И если мне предложат улететь на Альдебаран, я категорически откажусь.

При дневном свете сквер казался совсем другим. Куда меньше — мельче.

Трава уже пожухла, и листва тополей стала почти серой — во всем чувствовалась осень. Сквер был неухоженным, хотя сюда многие ходили утром на обеих лавочках сидели мамаши и бабки с колясками, а вечером сюда приходили собачники или любители распить. Мать уверяла, что когда-то сюда ходили целоваться — но Доник такого не застал.

Доник сразу прошел на то место, где погиб космический корабль — он думал, что какой-то след останется — примятая или выгоревшая трава.

Нет, ничего такого не было. Через поляну по траве шел ежик, спокойно шел, не таясь. Еще год назад Доник обязательно бы поймал ежика, притащил бы домой. А сейчас он только сказал ему:

— Шел бы куда подальше, попадешься малышам, замучают.

Он взял ежика, который вместо того, чтобы свернуться, спокойно лежал теплым животом на ладони и смотрел на Доника, и отнес его к густым кустам. Там отпустил. И подумал — какой красивый ежик! Вот вроде был глупое существо — колючки растут из спины, ноги короткие, а все равно красивый.

И тут Доник понял, что он не найдет на месте приземления никаких следов. Ведь взрыв был не обычный, а имплозивный.