Гитлер отошел к окну. Мягкие склоны гор уже освобождались от снега. Небо было синим, весенним и чистым, как бывает только в горах.

Конечно же, Сталин, как тертый бандит, чует, что главная опасность для него таится именно в Гитлере. Конечно, он суетится, уничтожая соратников, объявляя их фашистскими шпионами. Конечно, под Сталиным, под его сапогами лежит гигантская империя, где бесплатно с рассвета до ночи трудятся миллионы запуганных рабов… Интересно, а почему он всегда ходит в сапогах? Наверное, это комплекс человека, изгнанного из духовного училища и не прошедшего в молодости очищающего горнила войны. Этот Сталин фактически не воевал, на него не падали снаряды, и в него не целился враг. Тогда понятно, почему он всегда ходит только в сапогах и военной форме. Ну что ж, мы заставим тебя использовать форму по назначению — в России отвратительные дороги, когда ты будешь бежать в Сибирь, тебе пригодятся твои сапоги…

— Сталину пригодятся сапоги, когда он будет бежать в Сибирь, — произнес Гитлер вслух, и Ева, оторвавшись от вязания, сказала:

— Конечно, Адольф.

Что же он строит там, в полярной ночи? Почему именно немецкий город? Неужели это на самом деле репетиция удара по рейху? А не стоят ли за этим городом другие, куда более страшные и могущественные силы — силы космического пламени, найденные еврейскими магами и колдунами? А может быть, город создан для ритуального сожжения в расчете на то, чтобы перенести заразу этого огня на настоящую Германию?

Гитлер обеспокоился. Как человек, предпочитавший верить в то, что исполняет волю магов и пользуется их тайной и молчаливой поддержкой, он допускал, разумеется, и существование вражеской магии, правда, до тех пор, пока это отвечало его интересам.

Гитлер прошел к телефону и приказал немедленно соединить его с рейхсмаршалом авиации.

Геринга отыскали в Берлине, он был у себя в управлении лесничеств, эту второстепенную должность он исполнял, пожалуй, увлеченней, чем прямые обязанности.

— Герман, — спросил Гитлер. — Я хочу знать, что делается для разведки объекта, о котором мы говорили вчера.

— Я надеюсь, что мы сможем принять меры в ближайшие дни.

Несмотря на то что это была специальная правительственная линия связи, собеседники предпочитали не говорить открыто.

— Не в ближайшие дни, а сегодня, вчера!

Геринг засмеялся, и Гитлер отвел от уха трубку, чтобы не слышать этого смеха. Герман родился летчиком и солдатом, он хороший товарищ, верный, надежный член партии, но никогда не станет умным человеком.

— Я нашел машину, — сказал Геринг. — Мною вызваны для беседы надежные пилоты.

— Привлеки к делу Канариса и Шелленберга, — сказал Гитлер. — Они в курсе дела, каждый сможет тебе чем-то помочь, если они проникнутся духом крайней важности этой миссии для судьбы рейха. Ты понял меня?

— Да, мой фюрер. — Геринг не смеялся. — Я сделаю все от меня зависящее.

— Где находится твой самолет?

— В Лапландии, — ответил Геринг.

После короткой паузы Гитлер вспомнил о «Ханне» и рассердился на себя настолько, что, холодно попрощавшись с Герингом, повесил трубку.

О «Ханне» должен был вспомнить он сам, а не Герман! Ведь создание ее было предпринято по идее фюрера, когда стало понятно, что в ближайшие годы или месяцы придется воевать на Крайнем Севере. Для того чтобы отрезать Россию от возможных союзников, следовало захватить Скандинавию и установить контроль над Северным морем, что требовало создания хорошо поставленной воздушной полярной разведки.

Год назад заводы Хейнкеля, разрабатывавшие модель скоростного торпедоносца дальнего действия «Хейнкель-115», двухмоторного гидроплана, поднимавшего до десяти тонн и имевшего скорость более 350 километров в час, получили задание на базе этого гидроплана разработать самолет-разведчик, который в дополнение к существующим качествам мог бы погрузить резервный запас горючего для дальнего перелета, садиться и взлетать как с суши, так и с любого озера или реки, а также подниматься до высоты в 6–7 километров. Первый из этих гидропланов, снабженный всем, что могло понадобиться для полетов в сложных полярных условиях, был назван «Ханной».

Тогда же встала проблема — а откуда же он будет совершать полеты над Норвегией, Баренцевым и Карским морями, Исландией и Гренландией? Базирование «Ханны» в Любеке было невыгодно. Для того чтобы добраться до целей, гидроплану пришлось бы пересекать Балтийское море, Скандинавию или Финляндию, что почти наверняка лишало полеты секретности.

Помогла стратегия Сталина, который полагал, что для безопасности его страны необходимо как можно дальше отодвинуть ее границы от жизненных центров, не понимая, что этим он удлиняет коммуникации, и без того безобразные в России. Сталин начал требовать у вполне лояльной к нему Финляндии ее южные, самые плодородные и густонаселенные провинции — так называемый Карельский перешеек. Якобы для обеспечения безопасности Ленинграда от той же Финляндии. С каждым днем ноты и ультиматумы Москвы в адрес Финляндии становились все агрессивнее — и финляндские руководители понимали, что самой Финляндии не выдержать напора России, она не продержится и недели. Потому начались переговоры между финским правительством и правительствами других европейских стран — Финляндия просила помощи у Швеции, Англии, в то же время неофициальная военная миссия посетила Берлин. В финской армии были сторонники мира с Германией, хотя высшее командование во главе с Маннергеймом относилось к такому союзу сдержанно, не столько из-за недоброжелательства к фашистскому правительству или к Германии, как потому, что надеялось избежать войны и рассчитывало на поддержку Лиги Наций, Великобритании и Швеции.

Но все же после тайных переговоров между финскими и немецкими генералами было достигнуто соглашение о том, чтобы переправить на север Лапландии самолет-разведчик «Ханна», который мог принести пользу обоим государствам: и Германия, и Финляндия были крайне заинтересованы знать, что же происходит в полярных областях России.

Осенью «Ханна» успела совершить три пробных полета, но с наступлением полярной зимы ее полеты потеряли смысл. Озеро, на котором она стояла, замерзло, и, хоть «Ханна» была амфибией и могла, поджав поплавки к брюху, выпустить шасси, морозы, дурная погода и невозможность фотографировать ночью делали ее бесполезной. Может, поэтому Гитлер за зиму забыл о гидроплане.

Гитлер сел за письменный стол и стал рисовать гидроплан, реющий над горами. В том, что «Ханна» есть и готова к полету, он увидел благоприятный перст судьбы.

Отношения Германии с Финляндией были настолько нестабильными и антигерманские настроения среди финнов, несмотря на русскую угрозу, так очевидны, что пребывание «Ханны» в Лапландии было одним из самых тщательно охраняемых секретов финских ВВС. Разумеется, и разговора о том, чтобы к отлету гидроплана из Берлина прибыли высокие чины, быть не могло. Канарис, Шелленберг и генерал авиации Мильх попрощались с пилотами в особняке управления А-6, которым руководил Шелленберг, — скромном двухэтажном доме на окраине Берлина.

«Хейнкель-115» не мог взять на борт всех людей, которых желали бы послать руководители разведки: приспособленный специально для полетов в высоких широтах и даже выкрашенный в белый цвет, чтобы легче сливаться со льдом, лишенный опознавательных знаков, гидроплан был переоборудован таким образом, что все свободное пространство было занято запасными баками с бензином. Конструкторы остроумно расположили запасные баки в громадных, похожих на гусиные лапы поплавках и заменили ими торпедные аппараты. Масляный бак буквально вползал в тесную кабину — более трех человек «Ханна» вряд ли разместила бы и обогрела в дальнем перелете. Зато при крейсерской скорости более трехсот километров «Ханна» могла пролететь без посадки до десяти тысяч километров.

В особняк управления А-6 были вызваны трое: первый пилот, ас Испании, кавалер Испанского креста подполковник Юрген Хорманн, оберфельдфебель штурман-наблюдатель Карл Фишер, отобранный авиационной разведкой как опытный воздушный фотограф, имевший опыт работы за линией фронта в конце Первой мировой войны, и второй пилот, сотрудник ведомства Канариса, именовавший себя по старой памяти капитаном, Иван Васильев, самый старший в экипаже по возрасту, ставший летчиком еще в 1912 году в русской армии, уже тогда завербованный немецкой разведкой, ибо, будучи на полетах в Бремене, проигрался в карты и не нашел ничего лучшего, как совершить глупейшую, даже наивную попытку ограбить небольшую ювелирную лавку, и был пойман через час после преступления. К этому греху, не столько страшному, как позорному для поручика, прибавился и другой, когда он совершил неудачный побег из полицейского участка. Спутники Васильева по гастролям и даже его механик так никогда и не узнали, где он провел три дня, сам поручик объяснил свое исчезновение романтическим приключением, а попреки товарищей, которых он заставил поволноваться за свою судьбу, он с ходу отмел. За эти три дня германским абвером поручику была вручена сумма, равная карточному долгу, не более того.