Гюндюз не упал, а осторожно, мягко лег так, чтобы спрятаться за парапетом, хотя это уже не играло никакой роли, и еще многие стреляли в него, а он этого не чувствовал. Рефик с товарищем успели убежать, а Андрей вдруг потерял все силы. Он отступил от окна и сел в кресло. Его стало подташнивать, и было очень жарко.
Андрей закрыл глаза — но тут же открыл, потому что дверь распахнулась и вбежал подполковник Метелкин, который был фатом, пижоном, бездельником, но не трусом, и, когда понял, что Гюндюз и его помощник убиты, решил узнать, кто же начал все это сражение, кто неведомый помощник и, возможно, спаситель.
Вид комнаты Андрея свидетельствовал о страшном разгроме, потому что были сорваны жалюзи и занавески, шнуром лампы все стащено с кровати, а посреди этого беспорядка в кресле полулежал археолог Андрей Берестов, почти в беспамятстве.
Второй прибежала Аспасия, которая была фаталисткой и полагала, что ее нельзя убить, а когда ее убьют, она уже об этом знать не будет. Быстрее Метелкина, который стоял в дверях и старался сообразить, кто и почему начал сражение, она поняла, что это сделал Андрей, и потому с порога приказала Русико принести воды — чистой воды и бинт — и сама, хоть Метелкин и был врачом, не допустив никого, промыла небольшие раны Андрея, забинтовала руку и густо намазала йодом голову. Андрей пришел в себя и был счастлив видеть обеспокоенное и оттого очень простое и ласковое лицо Аспасии — такое лицо Аспасии мало кто на свете видел и увидит, это было беззащитное лицо, Глашино лицо, только для самых родных людей, которых на самом-то деле у Аспасии почти не осталось. Андрей постарался улыбнуться, и Аспасия сказала ворчливо:
— Не подымай голову, все вы тут с ума посходили.
Полковник Баренц уселся верхом на стул, обернув его спинкой к Андрею, — подпер подбородок кулаками, и поза его была задумчивая и располагающая к общению.
— Разрешите полюбопытствовать ваше имя и отчество, молодой человек, — сказал он.
Андрей ответить не успел и расположения к откровенной беседе с незнакомым полковником Баренцем не почувствовал.
Аспасия заразительно рассмеялась, и, сообразив, видно, что здесь смешного, рассмеялся и подполковник Метелкин, главный ветеринар трапезундского участка. Баренц повернул сухое, без мяса, лицо туда, сюда — не любил, если все что-то понимают, а он, грозный начальник контрразведки Черноморского флота, чего-то не понимает.
— Простите! — сказал он громко и вызывающе.
— Так он же Берестов! — смеялась Аспасия. — Андрей Берестов! Тот самый, которого они прошлый раз убивали!
— Как так Андрей Берестов? — строго спросил Баренц.
Соучастники принялись объяснять полковнику причину всеобщего комедийного недоразумения, а внимание Андрея было привлечено появлением профессора Авдеева, который с порога грозно спросил:
— Что это такое, Берестов?
А за ним вплыла зрелая красавица тридцати шести лет и спросила еще громче и удивленнее:
— Андрей, когда вы это все успели? Мы же с вами только что расстались.
— Успел, — смущенно сказал Андрей.
— А госпожа профессор, — смеялась Аспасия, — госпожа профессор думает, что господин Берестов буйствовали по пьяному делу!
— Ах, что вы! — вальяжно поднял руку Метелкин. — Вы ошибаетесь, мон шер! Ваш юный друг проявил себя героем.
Авдеевы не успели еще сообразить, в чем заключался героизм их молодого сотрудника, как солдаты снизу, не придумав ничего лучшего, внесли в комнату Андрея, и без того набитую народом, окровавленное тело убитого Османа Гюндюза, при виде которого госпожа Авдеева упала в обморок, а Метелкин начал выталкивать солдат с телом в коридор.
— Тебе легче? — спросила Аспасия Андрея.
— Мне совсем легко, честное слово, — сказал Андрей.
— Ой, только не влюбляйся в меня, — сказала Аспасия тихо, — я же не могу твоей любви ответить, а тебя хорошая девушка ждет, такая девушка, что я тебе завидую, какая девушка тебя любит.
Андрею было неловко, что Аспасия заглядывает в его мысли.
— Я совсем не это имел в виду, — вскинулся он.
— Вот и замечательно, вот и мило, — сказала гречанка. — Мы с тобой потом обо всем поговорим.
Русико помогла Метелкину увести обмякшую профессоршу, а сам Авдеев, движимый любопытством, остался, потому что жаждал узнать, что произошло на территории его экспедиции.
Тем временем полковник Баренц, отмахнувшись от профессора, которому пришлось беседовать с Суреном Саркисьянцем, отвел Андрея к окну и попросил рассказать, что и как тот видел. Слушая, он не выказывал ни осуждения, ни одобрения действиям Андрея. Подошла Аспасия.
— Ведь ты был на виду, — сказала она. — Это только чудо, что Осман в тебя не попал, — он в монету попадал с десяти шагов. У меня метка есть, только в таком месте, что нельзя смотреть.
Баренц приподнял бровь — он умел это делать аристократически.
— Теперь они не сдадутся. Пока мы их всех не выведем, не сдадутся, будут мстить за Османа, — сказала Аспасия. — Жалко. Я бы могла его не убивать — зачем ворошить гнездо ос?
— Но они же стреляли в тебя?
— А может, в русского полковника? — спросила Аспасия, не стесняясь того, что Баренц стоял рядом и все слышал.
Она смотрела на Баренца открыто, даже весело — она была как охотник, приманивающий тигра. И Андрей с жуткой и безнадежной грустью понял, что он никогда не будет тигром, хищником, которому готова отдаться Аспасия, потому что таковы ее правила игры.
— Простите. — Баренц легко выдержал ее взгляд. — Сейчас у меня есть вопрос к молодому человеку.
Баренц отвел Андрея на два шага в сторону, насколько позволял шкаф. И хоть не дотрагивался до Андрея, тому казалось, что спиной вдавлен в стенку шкафа.
— Я искренне благодарен вам и постараюсь отплатить добром за оказанные мне услуги, — сказал он формально. Глаза у полковника Баренца были светлы и холодны, как кусочки обкатанного волнами агата. — И рассчитываю на вашу дискретность. Я здесь неофициально.
— Ну конечно, — сказал Андрей, смешавшись.
— Надеюсь, что мы с вами еще встретимся и поговорим за доброй чаркой вина, — сказал Баренц с облегчением — он поверил в искренность Андрея. Наверное, понял, что тот не опасен. — Я хотел бы задать один нескромный вопрос, и вы вправе мне не отвечать.
— Пожалуйста, — сказал Андрей, стараясь оторвать свои глаза от настойчивого взгляда Баренца и увидеть, что делает Аспасия.
— Берестов. Андрей Берестов — это ваше настоящее имя?
— Разумеется! Какое же еще!
— И кто-нибудь может это подтвердить?
— Да кто угодно! Хотя бы профессор Авдеев. Он три года назад читал мне лекции в Московском университете.
Баренц оторвал взор от Андрея и кивнул в сторону профессора. Профессор допрашивал Аспасию, и та с удовольствием в лицах показывала, какой здесь произошел бой.
— И вам неизвестны ваши однофамильцы? — спросил Баренц.
— Клянусь честью, нет. Но здесь я столкнулся с недоразумением и понял, что однофамилец у меня есть. В Севастополе.
— Вот именно, — сказал Баренц. — Он чуть постарше вас, а может, и вашего возраста, повыше вас ростом, волосы русые, лицо правильное; сложен пропорционально.
— Такому описанию соответствуют тысячи людей, — сказал Андрей.
— Вы правы, — сказал Баренц. — Спасибо. Большое спасибо за беседу. Позвольте задать последний вопрос: вам что-нибудь говорит фамилия Беккер? Николай Беккер?
— Мы с ним вместе учились в гимназии.
— Ну разумеется! Все объясняется так просто!
И он быстро покинул комнату, лишь на секунду задержавшись возле Аспасии и кинув ей короткую фразу. У Андрея сжалось сердце, потому что он увидел, как быстро Аспасия подняла голову к Баренцу, как послушно кивнула.
Впрочем, утешил себя Андрей, у них общие дела, им же предстоит снова совещаться, как провозить табак и прочую контрабанду. А ведь непосвященный никогда не догадается, что связывает этих людей — лощеного полковника контрразведки, греческую красавицу, армейского ветеринара, убитого турецкого бандита… Для полного комплекта не хватает крестьянского сына Ивана Ивановича.
