— И кто они — не опознали?

— Кто? — Чумазилла забыла о том, что сказала минуту назад.

— Вы говорили о трупах.

Леонид Моисеевич начал взбираться по лестнице, и Чумазилла последовала за ним.

— Они были обезглавлены. Но Клюкин их узнал. Он подозревал неладное. Он примчался со своей охраной и понял — это Чаянов и Лариса Рейснер.

— Этого быть не может! — Леонид Моисеевич остановился. — Кто поднимет руку на Верховного вождя?

— Вы убеждены, что его избрали Верховным?

— Почти так же, как в своем имени, — ответил Леонид Моисеевич.

— Нам ничего не сообщают.

— На каком этаже они живут? — спросил доктор.

— На третьем. Еще один пролет.

— Вам нет смысла оставаться внизу.

— Разумеется, — согласилась Чумазилла, — только дайте перевести дух.

Они постояли на площадке, потом Чумазилла закричала:

— Егор, открывай, принимай гостей!

— Егор! — Леонид Моисеевич поднимался по последнему пролету.

Дверь отворилась.

— Какие гости! — обрадовался Егор.

За время, пока Леонид Моисеевич его не видел, молодой человек исхудал, лицо осунулось.

Жизнь здесь не красит, подумал доктор, но вслух ничего говорить не стал.

Люся встретила их в коридоре.

Они прошли в комнату, где стоял широкий диван, покрытый одеялами, стол, на котором лежали листы бумаги и несколько карандашей. У стены стоял книжный шкаф, старый, столетней древности, из красного дерева. Книги, которые в нем не поместились, лежали стопками вдоль стены.

— Такой дом был бы приятен и у нас, — сказала Чумазилла, и все ее поняли.

— Садитесь, — сказала Люся.

Леонид Моисеевич любовался ею, и не только потому, что она не потеряла стройной красоты, балетной прямоты спины и изысканной сухости щиколоток. Лицо ее, как и прежде, было простым, может быть, простоватым, но гармоничным и тонко очерченным, словно оно было мраморной копией живой Люси. Румянец ушел, пропал, но Люся припудрила щеки, а может, даже клала тон, чтобы казаться живее.

Она обрадовалась доктору даже больше, чем Егор, потому что для нее доктор был первым и одно время единственным другом в этом мертвом мире, куда она впервые попала девочкой и смогла вместе с Егором отсюда убежать — первая и единственная беглянка.

Доктор защищал ее как мог, когда было совсем худо. А потом они потеряли друг друга. И Люся даже не подозревала, что доктор оказался в Петербурге.

— Садитесь, — сказала Люся, расцеловав доктора, для чего ей пришлось немного наклониться. — Мне жаль, что нельзя вас чаем напоить. Не могу привыкнуть. Ко многому привыкла, а к жизни без чая — не могу.

— Я тебя понимаю, — сказала Чумазилла.

— Да вы садитесь, садитесь. — Егор уговаривал гостей посидеть на диване. — Тут не жестко.

— Почему вы нас искали? — спросила Люся.

— Вот именно! — Тут и Чумазилла сообразила, что этот вопрос надо было задать давно.

— Я услышал имя Люси от Берии, — сказал Леонид Моисеевич. — Вот испугался и побежал.

— Почему испугались? — спросил Егор. Но и сам он напрягся.

— Мне не понравился контекст, в котором прозвучало имя Людмилы.

— А что за контекст?

— Лаврентий Павлович разыскивает Люсю, — объяснил доктор. — Он даже узнал, что Люся живет на Подьяческой, только не выяснил, на какой из Подьяческих. Вот я и кинулся сюда, мне еще повезло, я рикшу поймал.

— Который по Невскому людей возит? — спросил Егор. — Я как-то на нем ездил.

— Погоди ты, Егорка, — перебила его Люся. Хоть она и младше Егора на шесть лет, она всегда чувствовала себя старшей, потому что была бедной, битой, несчастной и страшно живучей помоечной кошкой — так ее называла мать. И все, чего она добилась, она добилась упрямством и трудом. Егорка мягкий. Егорка жил в нормальной семье, его лелеяли и любили, у него были друзья, а родители не пили. — Погоди, Егорка, — повторила Люся. — Объясните, зачем меня ищет этот палач?

— Я знаю только, что он посылал своих людей искать вас. У него есть верный агент по имени Крошка, это маленькое хрупкое создание…

— Знаю, — сказала Люся.

— Этого быть не может! — воскликнул Егор.

— Я так и думала. — В голосе Чумазиллы звучало торжество победившей справедливости. — Я с самого начала поняла неладное — как она могла случайно встретить генерала и втереться к нему в доверие? Гадина, задушу ее собственными руками.

— Эта Крошка — агент Берии? Но зачем?

— Я могу воспроизвести ход его мыслей, — сказал Егор. — Мы хотели послушать, о чем они будут говорить на сенате, на выборах Верховного.

— Зачем вам это слушать? — спросил доктор.

— Я чую, — вмешалась Люся, — что грядут перемены. Это не очень торжественно звучит. Но в самом деле что-то плохое, я убеждена. Могут же у нас быть предчувствия?

— Конечно, вам не все равно, — согласился Леонид Моисеевич, который знал, что молодые люди оказались здесь не потому, что убегали от действительности.

— И мы не зря туда пошли, — сказал Егор. — Я услышал страшные вещи. Настолько страшные, что смог рассказать о них только генералу.

— А он теперь все разболтает своей фаворитке, — сказала Чумазилла. — Если уже не разболтал.

— Берия выследил меня и поймал, — сказала Людмила. — Но Егорушка вытащил меня из Смольного, а потом мы… забыли, что Берия будет нас искать.

— Это следствие жизни в нашем мире, — мрачно сказал Егор. — Такие глупости надо наказывать.

— Я виновата, Егорушка, — сказала Люся.

Будучи девушкой сдержанной и даже сухой, всю свою нежность, благодарность и преклонение она обращала лишь к Егорушке, единственной ее ценности.

— И чего же Берия хочет? — спросил Егор у доктора.

— Как я понимаю, ему очень хочется отыскать Люсю. Он не знает, чем она ему угрожает, с кем она связана. Может, он даже преувеличивает ее опасность… — Доктор замолчал, посмотрел на Егора, на Люсю, ничего не прочел на их лицах и продолжал: — Он замыслил какой-то большой эксперимент. И для этого ему нужен я и еще другие люди. Но он, конечно же, никому здесь не доверяет, он боится и своих союзников, консулов.

— Боюсь, что слишком боится, — сказала Чумазилла. — Если это он убил Чаянова и Ларису, значит, будет война. Клюкин ему этого не простит.

— Я бы на его месте больше боялся владыку Никифора, — сказал Егор. — Мы с Люсей шли через леса из Москвы, мы бывали в скитах. Берия не подозревает, что и кто там скрывается.

— Вы и мне ничего не рассказывали, — обиженно заметила Чумазилла.

— Ты не спрашивала, — сказала Люся.

— Что еще знает Берия и что еще замышляет? — спросил Егор у доктора.

— О вас он больше ничего не знает. Он снова послал Крошку к генералу, чтобы она выведала у него, кто вы и кто за вами стоит. А я как услышал, то улучил момент и убежал из лаборатории.

— Из какой лаборатории? — спросила Люся.

— Из моей лаборатории. Каким бы дурным ни был ваш Берия…

— Он не наш.

— Каким бы дурным он ни был, но он дал мне возможность работать. Без этого я бы снова погиб.

— Бог с ней, с лабораторией, — сказала Чумазилла, — но нам надо отсюда уходить. Если Крошка узнала, где вы живете, то с минуты на минуту могут нагрянуть велосипедисты.

— У Крошки нет крыльев, — сказал доктор. — Даже если ее повезли велосипедисты… я думаю, что у нас есть время.

— Скажи тогда, дядя Леня, — Люся вдруг погрузилась в прошлое, когда была девочкой, попавшей сюда по случайности и могущей надеяться лишь на доктора, — скажи, что у тебя за лаборатория? Чем можно здесь заниматься?

— Кровью, — сказал доктор, — ты же знаешь, что по происхождению я гематолог. Мне было интересно узнать, какие изменения претерпевает человеческая кровь в этом безвременном мире. Мне нужно было понять, не обратимы ли эти процессы.

— Свежо предание, — заметила Чумазилла.

— Я понимаю, насколько малы мои возможности — ведь это проблема глобальная. Но ведь кто-то должен начать? Даже если там, наверху, знают о нас и наших бедах, у них нет возможности изучать нашу кровь. А у меня есть.