— На наш век хватит, — сказал рикша. — Хотя умные люди говорили, что это от тех, кто к нам идет. Слишком их много стало за последнее время. Раньше, бывало, едешь-едешь по Невскому, от Московского вокзала до Зимнего, и ни одного человека не встретишь. А теперь — смотри! Ты уже привык? А я еще не привык. Не сегодня-завтра новые рикши потребуются. Ведь люди стали переезжать с места на место, транспорт нужен. Потом мы трамвай пустим.

— На какой энергии?

— Без энергии, будут велосипедисты трамвай возить, до революции это называлось конкой.

Навстречу проехали два самокатчика. Они ехали на больших самодельных самокатах. Отталкиваясь ногой. Ехали и разговаривали. Оба нестарые. С рикшей они раскланялись.

— Вот видишь, — сказал рикша. — А я что говорил?

— Кто они такие? — спросил Леонид Моисеевич.

— Служба внешнего наблюдения, — ответил рикша. — Я их знаю. Сам помогал им машины делать, но в штат, как они звали, не пошел. Зачем мне в штат идти? Я — птица вольная.

За Московским вокзалом, уже у Литейного, они встретили цыганку. Та стояла посреди мостовой и кричала:

— Кому судьбу? Гарантирую точность и долговременность. А ну, соколики, стройтесь в очередь за судьбой!

— Это тоже внешнее наблюдение? — спросил доктор.

— Не думаю, — серьезно отозвался рикша. — На что ему крикливая цыганка?

Цыганка некоторое время бежала вприпрыжку за коляской рикши.

Они выехали на канал Грибоедова у Сенной площади. Набережная была узкой, неровной, асфальт в выбоинах, кое-где проходила полоса булыжника.

— Вылезай, — сказал рикша, он уже познакомился с доктором, даже расспросил, кого ищет, хотя доктор не стал говорить, зачем ему нужна Чумазилла, которую рикша, оказывается, знал. — Вылезай и пойдем дальше пешком, а то я по этим колдобинам свою телегу сломаю. А она мне дороже твоих удобств, сам понимаешь, источник существования. Не будет кобылы, сам сдохну от голода.

Это была шутка, наверное, отработанная, привычная.

Леонид Моисеевич пошел вперед. Сначала он хотел было распрощаться с рикшей, но рикша обещал отвезти его обратно в Смольный, как только доктору удастся отыскать своих знакомых, но ждать не хотел — предпочел погулять в своей компании.

Они пошли дальше.

Рикша не задавал лишних вопросов. Он даже объяснил:

— А меня улица научила, дикая жизнь на свежем воздухе. Если ты очень настойчив в вопросах, люди думают, что ты — враг. Потому что рассказывать о себе и своих занятиях опасно. Тот, кто узнал, где спрятана куча золота, и никому не сказал, — останется жив и богат. Ты меня понял?

Рикша оставил коляску — надоело ее толкать по буграм набережной.

— Ничего, — сказал он, — никто не возьмет. Здесь людей и не бывает. Ты кем раньше был?

— Врачом.

Леонид Моисеевич предпочел бы, чтобы рикша оставил его в покое, но, с другой стороны, вдвоем спокойнее. Леонид Моисеевич давно не уходил так далеко от родной лаборатории, и ему казалось, что в темных провалах между домами таятся разбойники, намеренные перегрызть ему глотку.

— А я руководил учреждением. Честное слово. Приходил каждый день в свой кабинет — дубовые панели по стенам, стол с тремя телефонами — и думал: ну почему я не стал велосипедистом-гонщиком?

Вдали показался мостик — он угадывался во мгле.

Доктор заглянул в канал. Вода в нем была черной, бездонной, но в ней замерли клочки человеческой жизни: старый башмак, консервная банка, бутылка…

— А у тебя здесь баба живет? — спросил рикша.

Леонид Моисеевич взглянул на него. Пригляделся.

Волосы белыми космами по плечам. А глаза такие прозрачные и светлые, словно летнее небо над Северным полюсом.

Страшные глаза.

Доктор не смог ответить на глупый вопрос рикши.

— Познакомишь? — спросил рикша. — А то у меня так давно бабы не было — страшно подумать.

— Вы ничего не сможете, — сказал доктор.

— А вот грязных шуток я не потерплю! — взревел рикша. — Ты можешь поплатиться, понял? Меня в Москве в цирке хотели показывать с научными целями за неутомимость, не веришь?

И тут же рикша улыбнулся и продолжал совсем другим тоном:

— Испугался, доктор? Я люблю людей пугать. Если людей не пугаешь, они тебя уважать не будут. А в сущности, люди должны быть братьями. И мои шутки могут показаться шутками дурного тона. Прости, доктор. Вот и Подьяческая. Тебе какую из них нужно?

— Вроде бы Большая, — сказал доктор. — В угловом доме должна жить моя знакомая. Навес над подъездом.

— В этом?

— Кажется, в этом. Вы подождете здесь?

— Не хочется мне тебя отпускать, — сказал рикша. — Могут и убить. Я лучше на лестничной площадке подежурю. Вы разговаривайте, мне ваши дела не интересны. Но охрана необходима. И ты не думай, что я слишком бдительный.

— Хорошо, — сдался доктор. — Подождите здесь, в подъезде.

Но заходить в подъезд не пришлось. Чумазилла как раз спешила им навстречу через мостик от Телеграфа.

Где-то она добыла синее пальто, широкое, но короткое. Ее туалет дополнял желтый берет и большие мужские ботинки.

— Здравствуйте! — закричал Леонид Моисеевич. — Вы меня помните?

— Как же не помнить, Леонид Моисеевич.

— А меня ты точно знаешь, — сказал рикша.

— По-моему, вы рикша, — сказала Чумазилла, — наша городская достопримечательность. Не имела чести на вас ездить, не по карману.

— А я бы на тебе съездил, — ответил рикша. — Я еще этого удовольствия не забыл.

— Оставим это, — строго сказала Чумазилла. — Я не выношу сексуальных домогательств даже в скрытой форме.

Непонятно, за что ее назвали Чумазиллой. Может, потому, что у нее пышные густые черные брови и усики над полной верхней губой.

Но она не кажется грязной.

— Роман откладываем, — вздохнул рикша.

— Что вас привело, Леонид Моисеевич? — спросила Чумазилла, будто не видя его спутника.

— Мне надо поговорить с вами конфиденциально, — сказал доктор. — Мы можем отойти?

Чумазилла удивилась.

— Вы не хотите при рикше разговаривать? Так чего же вы его сюда притащили?

— Вот именно, — подтвердил рикша. — А то получается, что притащил, защити, говорит, спаси, говорит, от разбойников, а теперь отказывается от признания.

— Так случилось, — сказал доктор. — Этот товарищ и в самом деле мне помог, а мне еще надо вернуться в Смольный.

— Тогда зайдем ко мне.

Доктор пошел к дому Чумазиллы, открыл дверь в подъезд и чуть склонился, приглашая Чумазиллу войти.

— А я как же? — крикнул вслед рикша.

Дверь в подъезд захлопнулась.

Чумазилла остановилась.

— Теперь вы можете рассказать?

— Мне нужен адрес Людмилы Тихоновой, — сказал Леонид Моисеевич.

— Зачем?

Чумазилла поджала губы и сощурила большие глаза. Видно, полагала, что так она выглядит страшнее.

— Можете ее не защищать, — сказал доктор. — Но я боюсь, что им с Егором может угрожать опасность. Клянусь вам.

— Постараюсь поверить, — сказала Чумазилла. — Давайте я вас провожу.

— Далеко отсюда?

— Не очень.

— Как бы мне отвязаться от рикши?

— Прикажите ему ждать здесь.

Когда они вышли снова на набережную, рикша стоял возле двери в подъезд.

— Значит, так, — обратился к нему Леонид Моисеевич. — Вы ждете меня здесь. Отсюда ни шагу.

— Это приказ? — спросил рикша.

— Считайте, что приказ, — сказал доктор.

— Слушаюсь! — Рикша усмехнулся и уселся на край тротуара.

Чумазилла повела доктора по Большой Подьяческой.

До дома с надписью «Salve» было шагов сто от угла. Рикше было несложно за ними наблюдать.

Но его не было видно.

Они вошли в подъезд.

— Я не могу гарантировать, — сказала Чумазилла, — что ваши друзья сейчас сидят дома. У нас был такой сложный и радостный день! Концерт, беседы… А по дороге сюда все очарование было погублено. Возле Биржи мы натолкнулись на обезглавленные трупы. Кто-то хотел, чтобы его жертвы погибли безвозвратно.

В подъезде было сумрачно, масляная краска полотнищами отваливалась от стен, и казалось, что пахло скисшим супом, хотя запахов в Чистилище не бывает. Струйка рыжих муравьев бежала по стене, как струйка крови.