Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Ребята, велосипедисты, ответили на эти слова довольным гулом, словно цепные псы.

— Ну куда ты пошел, дурак? — остановил сержанта Берия. — Сначала поднимись в штаб. В архив. В отдел внешнего наблюдения. Пускай тебе там дадут рапортичку на японского генерала. Через него отыщешь эту девку. Ты понял?

— Так точно, товарищ министр!

— Исполняй.

Берия поднялся по широкой лестнице. Ему всегда мерещилось, что эта лестница освещена неверным светом прожекторов, стоят пулеметы и пирамиды винтовок. По лестнице спешат люди с красными повязками на рукавах. Часовые курят цигарки… Ждут Ленина.

Берия поднялся по лестнице. Впереди маячила спина сержанта.

Он прошел к себе в кабинет.

У двери стоял часовой Василий, фамилию Берия забыл.

— Доктора привезли? — спросил Лаврентий Павлович.

— Доктор здесь.

— Приведите сразу. Ну, чего вы цацкаетесь!

Сам уселся за стол. Стол был пуст. Он и в Кремле не любил на столе бумаг.

Почему-то старая гвардия, бывшие сотрудники, никак не могла отделаться от грубых манер. Впрочем, грубость требовалась, чтобы подавить первую линию сопротивления арестанта. Задержанный должен понимать, что здесь он козявка, дерьмо, ничтожество.

Но Лаврентий Павлович в последнее время потерял интерес к формальным правилам игры, и страдания отдельных людей его перестали забавлять. Сегодня, например, с этим повешенным претендентом. Ничего не шевельнулось в душе. Висит, и хрен с ним!

Когда часовой втолкнул Леонида Моисеевича, Берия с укором сказал ему:

— Дурак, старого человека обижаешь. Иди отсюда, без тебя поговорим.

Часовой сразу ушел, даже каблуками не щелкнув, такая распущенность царила в этих местах. Впрочем, и это не самое главное.

— Садись, Моисеич, — сказал Берия. — В ногах правды нет.

— Спасибо, Лаврентий Павлович, — сказал доктор. Доктор всегда ходил в халате, пожелтевшем, не очень чистом, он раньше служил у императора Киевского вокзала, потом попал в плен к бандитам, они продали его Калининскому Голове. Врачи всегда нужны. И так, меняя хозяев, Леонид Моисеевич добрался до Ленинграда, а там попал в руки Лаврентия Павловича. Лаврентий Павлович полюбил его, насколько мог полюбить другого человека, но доктору о своей любви никогда не говорил и даже не намекал. Он был уверен, что признание в любви так обезоруживает, что тебя любая ворона заклюет.

Берия был к доктору требователен.

Теперь ему предстояло выполнить ответственное задание.

Другого для этой цели не найдешь.

Предварительно он прощупал Леонида Моисеевича и почти не сомневался в успехе. Но придется не спускать с доктора глаз. Он очень мягок, добр, совестлив, а потому ненадежен.

— Итак, мы отправляем экспедицию на тот свет, — сказал Берия. — Все готово. Ты ждал этого момента?

— Я чувствую себя неловко, — сказал доктор. — Как баран на бойне. А может, это старый козел?

— Я не понял, — сказал Берия.

— На бойне есть специальный козел. Когда приходит стадо овец, его выпускают к ним, и он говорит: пошли, там кормить будут! И ведет их под нож.

— Ночи не спишь, думаешь? — спросил Берия.

— Я тут давнее многих, — сказал доктор. — Я за облаками потолок видел.

— Не говори глупостей. Если надо, я другого козла найду.

— Я рад.

Доктор встал, он держал руки перед собой, сплетя пальцы. Жалкий человечишка. Но вызывает жалость. Куда денешься от собственного доброго сердца?

— Вакцина готова?

— Мне нужны помощники, я не закончил испытаний. Найдите хотя бы одного медика, профессионала.

— Все тебе будет. Отправляйся в институт и жди. Не уходи, не спи, не гуляй. В любой момент — через час, через сто часов — я буду у тебя.

— Что час, что сто часов, — сказал доктор. — Кстати, я написал стихи.

— Читай!

Что час, что сто часов.

Когда умчалось время,

Оставив пустоту и тяжесть в голове…

— Резинка от трусов! — перебил доктора Берия и засмеялся.

— Я вас не понял, — удивился доктор.

— Я тоже стихи писал. Когда мальчиком был. Бедным мальчиком. Сто часов — резинка от трусов. Иди.

Доктор не уходил. Он ждал главного ответа.

— Тебе что-то непонятно? — спросил Берия.

— Я, боюсь, могу подвести вас, Лаврентий Павлович. И погубить невинного человека.

— Погубим — другого пошлем. Важен не человек, важно дело.

— А в чем оно заключается?

— Это государственная тайна.

— А что эти люди будут делать там, наверху?

— Выполнять мое задание, — ответил Берия. — Что еще они могут делать там, наверху?

— Но я надеюсь, что это не преступно?

Берия рассмеялся.

— Преступление — это только точка зрения на поступок, — сказал он. — Для тебя преступление, для меня геройский подвиг во благо нашей многонациональной Родины. Теперь иди.

Доктор пожал плечами. Он ничего не добился, хотя был убежден, что становится соучастником преступления. С этой мыслью он покинул кабинет.

Берия не спешил. Он подошел к окну. По асфальтовой, в трещинах, прямой дорожке шел к воротам маленький сгорбленный человек в белом халате. Он шел в туман.

И вокруг была пустота и безнадежность.

— Ничего, — сказал Берия. — Ничего особенного. Мы с этим справимся.

Доктор остановился, оглянулся, видно, сообразил, что ему некуда идти, и повернул к Смольному.

Берия крикнул:

— Василий, веди сюда Крошку.

Василий услышал. В такой мертвой тишине трудно не услышать.

И побежал по коридору. Трусцой, медленнее шага.

Тут же заглянул сержант, принес папку с делом генерала Мидзогути Кодзи.

Берия раскрыл папку, начал читать.

Он многое знал. Сейчас искал организацию. Подполье. Опасность. Связь с той самой девицей, которую взяли на берегу. А он так и не выяснил, кто помог ей убежать. Наверное, ее хахаль. А может, у них есть боевики?

Вошла Крошка.

Создание чуть больше лилипутки, но лицом — хорошенькая маленькая женщина. У нее была какая-то таинственная любовная история, то ли с большим мужчиной, то ли с настоящим лилипутом меньше ее самой.

Она попала сюда не так давно, в ней сохранилась сила, может, потому, что для поддержания ее маленького организма не нужно было большой энергии.

Берия увидел ее на улице, приказал привести к себе. Он вдруг ощутил желание и думал, что, овладев Крошкой, снова станет мужчиной. Оказалось, что желание не было подкреплено силой. Крошке все равно было лестно. Она любила мужчин и такого серьезного, в очках и шляпе, которую он не снимает даже в постели, полюбила страстно.

Не то чтобы Лаврентий Павлович доверял ей, но она была ему ближе всех, они даже порой лежали в постели часами, и им было приятно.

Настоящее имя Крошки было Зинаида. Зинаида Дурних. Она говорила, что это немецкая фамилия, а Берия понимал, что хохлацкая.

— Садись в углу, — приказал он, — и читай. Ты должна знать все про этого японского генерала и его свору. Пойдешь к нему, вотрешься в доверие. Немедленно.

Генерал рассказал Егору, что его письмо отправлено наверх и, видимо, дошло до адресата в тот день, когда пошел дождь.

Это было немыслимо.

Некоторые прожили по двести лет и не подозревали, что дождь может сюда пробиться. И хоть все понимали, что небо здесь настоящее — ведь поднимались же вверх воздушные шары и уходили на высоте во мглу и непроницаемые облака, но до потолка не добрался еще никто, что означает, что потолка, конечно же, нет — там, наверху, небо. Условное небо, как условна жизнь.

А когда легкий дождик пронесся по городу, подгоняемый легким ветром, тревога охватила всех жителей Ленинграда.

Человек свыкается, смиряется с постоянной бедой, рабством, болезнью, но любое неожиданное смещение событий и появление новых бед пугает, как бы плохо ни жилось. Казалось бы, галерный раб может мечтать лишь о смерти, но, когда поднимается буря, в днище галеры обнаруживается течь, он пугается больше, чем капитан. Может, и потому, что он прикован к скамье и лишен возможности прыгнуть за борт.

2286
{"b":"841804","o":1}