— Что-то Тамара задерживается, — заметила Калерия.

— Она поехала из театра домой, — сказал Саня.

— Она звонила?

— Нет, это моя простая версия.

Добряк пошел пешком — он живет недалеко от института, Калерия подвезла меня, благо крюк невелик, на своей «шестерке».

— Ты позвонишь Тамаре? — спросила она.

— Знаете же, что позвоню.

— Что-то я беспокоюсь, — сказала Калерия.

Как пришел домой, я сразу позвонил Тамаре. Никто не отвечал. За вечер я звонил еще несколько раз. Безрезультатно. Потом телефон был занят, я было обрадовался, но сообразил, что звоню не я один.

В одиннадцать мне позвонила Калерия:

— Ее нет.

— Знаю.

— Надо будет утром с ней серьезно поговорить, — сказала Калерия. — Что за манера такая — не являться домой допоздна!

Калерия себя успокаивала.

— Может, мне поехать туда?

— Поговорить с ночным сторожем?

— Сам не знаю.

— Иди спать.

— А вы?

— Я тоже буду спать… а может, позвоню Мише. Да, сейчас я позвоню Мише, посоветуюсь с ним, а если все в порядке, то пойду спать.

— Пожалуйста, позвоните мне, — попросил я. — Мне неудобно в такое время поднимать вашу семью.

— Моя семья пока спать не собирается.

Прошел еще час.

Калерия позвонила мне сама.

— Конечно, это глупо, но меня мучают предчувствия. Я звонила Мише. Он проверил по сводкам — существа, подобного нашей Тамаре, в больницы или морги не поступало.

— Это еще ничего не значит, — сказал я неуверенно, чтобы успокоить женщину.

— Я за тобой заеду? — спросила Калерия.

— Я буду ждать внизу, — сказал я.

Было больше одиннадцати. Погода совсем испортилась. Темнота была какая-то осенняя. Фонари в моем переулке взяли, видно, перерыв до утра, машина Калерии медленно приближалась по переулку, светя себе фарами, как человек с фонариком в дремучем лесу.

— Садись сзади, — сказала Калерия.

Там уже сидел дядя Миша.

Он устал и был зол. Он хотел спать, а не разыскивать неразумных девушек.

Но власть Калерии над ним, как и над рядом других людей, была столь велика, что Миша делал вид, будто он всегда по ночам разыскивает чужих сотрудниц.

— Я попросила Мишу, — сказала Калерия, выводя машину на более или менее освещенную улицу, — потому что нас с тобой могут не пустить в театр. А мы должны вести себя деликатно.

Самый деликатный способ — взять с собой полковника милиции, хотел сказать я. Но, естественно, не сказал. Мне в институте еще работать и работать.

— Я представляю, где она находится, — сказала Калерия. — За сценой, среди декораций.

— Разумеется, — сдержанно согласился полковник.

— Но с ней что-то могло случиться.

— Могло, — сказал полковник и потом, чтобы поддержать беседу, спросил: — И давно она в театре?

— Днем поехала.

— И что же она там искала?

— Мы точно не знаем.

— А она знала?

— И она не знала! — сказала Калерия.

Она не издевалась над полковником, и тот, видно, понимал это, но не удержался и фыркнул — отчего я понял, что все-таки у Миши есть чувство юмора.

Конечно, в театре был ночной сторож. Конечно, этот сторож крепко спал и, когда полковник дозвонился до него, вышел встрепанный и безумный, как пушкинский мельник. Миша показал ему свои документы и объяснил, разумная душа, что проводится рейд на наличие в нежилых помещениях бомжей и непрописанных вьетнамцев.

Сторож раздвинул космы, скрывающие его физиономию, как у кавказской овчарки, и обнаружил под ними вполне юное лицо.

— За время дежурства, — обратился к нему Миша, — что делали в театре посторонние люди?

— Это кто же посторонние? — спросил сторож лживым голосом.

Полковник сразу сделал стойку.

— А кто был? — спросил полковник. — А вот это мы и проверим. — Миша повернулся к нам: — Шума не поднимать, не разговаривать. Мы находимся на спецоперации.

— Свет зажигать? — спросил сторож.

На стороже была курточка и джинсы, но во время разговора с нами он извлек откуда-то зеленую форменную фуражку со звездочкой и напялил ее.

— Свет будем зажигать по мере продвижения, — сказал полковник. — Сегодня спектакль был?

— Только утренний, — сказал сторож. — Эпидемия гриппа, понимаете, три исполнителя простудились.

— Когда разошлись актеры и техсостав?

— Ну, в три часа уже никого не было. Нет, Катя Смирнова оставалась еще… Звонила насчет аренды.

— Кто такая?

— Наш администратор.

— Что было потом?

— Потом я заступил.

— И кого увидели?

— Да никого я не видал!

— А что делали?

— Что всегда. Почитал Канта, потом конспектировал Платона. Потом спать лег.

— Про Канта это вы всем проверяющим говорите? — спросил Миша.

Ответ сторожа ему не понравился, может, потому, что он давно не брал в руки Канта и оттого сердился на тех, кто находит время на философию.

— Готовишься в университет? — спросил милиционер.

— Уже выгнали, — ответил сторож.

Сторож мне нравился. Он был человеком независимым.

— Ну пошли, — сказал Миша.

— Куда?

— Гримерные заперты?

— Гримерные заперты, административные помещения заперты — можете проверить: все ключи на доске.

Миша проверил, все ли ключи на месте. Оказалось, что все. Впрочем, это ничего не доказывало.

— Пошли за кулисы, — распорядился Миша.

— А там-то что искать? — спросил сторож.

— Бомжей, — сказал милиционер.

— И охота вам была… — Но сторож уже шел с нами по коридорчику вдоль основного зрительного зала, потом мы прошли узким коридорчиком на сцену.

— Свет! — приказал Миша.

Сторож включил рубильник.

Высоко, под самой крышей, зажглись яркие лампы, но свет их еле достигал пола. За кулисами было гулко, пусто и пыльно. Тянуло холодом.

— Никаких странных явлений не наблюдалось? — спросил Миша.

— Каких странных?

— Посторонних людей, предметов?

— Это спрашивайте у администрации, — сказал сторож. — Мне об этом не сообщают.

Мне захотелось задержаться здесь, посмотреть внимательнее — может быть, остались следы. Надо было взять с собой Егора. Он показал бы точное место перехода между мирами.

Милиционер Миша быстро прошел между висящими декорациями в глубину сцены, оказавшейся громадной, как собор.

Миша нигде не задерживался. Мы с Калерией покорно следовали за ним, полагаясь на его умение ловить злоумышленников.

Либо нюх подводил милиционера, либо в самом деле здесь никого не было, но мы прошли все театральное «Зазеркалье», повернули назад, еще раз обыскали кулисы — никого. Даже я уже встревожился.

И тогда Калерия спросила:

— Вы сегодня не видели в театре девушку… молодую женщину, блондинку, крашеную блондинку двадцати шести лет, зовут Тамарой, очень красивые ноги.

— Красивые ноги? — спросил сторож.

Эти слова были рассчитаны лишь на то, чтобы отвлечь наше внимание. Неожиданно сторож рванулся в сторону и исчез в темноте. Лишь кроссовки шаркнули вблизи — и тишина!

— Это еще что означает? — воскликнула Калерия.

— Вернее всего, это означает, что сторож знает куда больше, чем говорит. И дела вашей Тамары плохи! — ответил полковник.

«Может, он оттуда! — подумал я. — Они заподозрили неладное — наша-то красавица всем, наверное, намозолила глаза. И ликвидировали ее».

— Гарик, не отвлекайся на глупости, — сказала Калерия. — Даже мысленно.

— За мной. На цыпочках! — скомандовал Миша. Профессиональная интуиция ему что-то подсказала.

И он кинулся бежать по лестницам, а мы спешили за ним, запыхавшись и разбивая локти и коленки в темноте.

Мы бежали по темному узкому коридору. По сторонам угадывались двери.

И вдруг я увидел — как лезвие раскаленной бритвы, как отрезок молнии — свет из-под одной из дверей.

Миша прыгнул к этой двери, рванул ручку, дверь растворилась.

Тамара сидела на узком кожаном диванчике, поджав ноги.

— Ой! — сказала она.

Мы все ввалились в комнату, но милиционер тут же кинулся в коридор и через несколько секунд втолкнул сторожа.