Калерии очень хотелось выгнать Тамару из комнаты, но это было бы негуманно.

И мы продолжали брести по рассказу Егора, словно по заросшему осокой болоту, раздвигая стебли и порой проваливаясь в ямы. Информации не хватало, Егор, конечно же, не занимался детективной работой. Он жил в том мире и старался вырваться оттуда.

Добрались до системы правления.

— Обратите внимание, — сказала Калерия, — раз Егор не выходил за пределы небольшой части Москвы, мы не можем говорить не только обо всем том мире, но даже обо всей Москве. И раз там сложности с транспортом, то, вернее всего, тот мир разделен на множество маленьких ячеек.

— Мы этого не знаем, — сказал я. — Может быть, тот мир ограничивается половиной Москвы? А за его пределами эффект перемещения не чувствуется?

— Гарик, не говори красиво, — улыбнулась Калерия.

— Продолжайте, доктор, — парировал я.

— Формально тем миром правит император. Какая-то видимость порядка поддерживается с помощью так называемых велосипедистов. Но власть императора не абсолютна и вообще довольно условна — как ты будешь править страной, в которой нет голода и смерти, не говоря уж об элементарном перенаселении?

— Надоело — ушел, — сказала Тамара.

— Есть там какие-то дикие группы, вряд ли они представляют для нас большой интерес. Они совершают набеги на поселения… Но главное — это ветераны. Что ты нам о них расскажешь, Гарик?

— По рассказу Егора я сначала решил, что это недовымершая коммунистическая ячейка, — сказал я. — А потом сообразил, что это любопытная смесь людей, придерживающихся тоталитарных устремлений. Но главное для них — сохранить в чистоте тот мир. Кто-то вбил им в голову, что их мир — островок в мире разврата, град Китеж, опустившийся в озеро. Правильно?

— Я согласна с тобой, — сказала Калерия.

— А там были знакомые лица. Все знакомые нам лица! — радостно вмешалась Тамара.

— А вот тут не стоит поддаваться первому впечатлению, — сказала Калерия.

И я был с ней согласен.

— Я полагаю, что в том мире, где нет времени, но каждый человек попадает туда со своими слабостями, своим тщеславием и своим гонором, число самозванцев превышает все нормы. Давайте для начала допустим, что ни один из них не носит своего имени заслуженно, — сказала Калерия. — Нам же эта условность удобна, потому что так они раскрываются. Если человек назвал себя Гитлером, значит, он предпочел бы быть Гитлером в первой жизни.

— А вот тут вы ошиблись, Калерия Петровна, — сказала Тамара. — К вашему сведению, Гитлер по-русски ни бум-бум.

— Дантес тоже ни бум-бум, — подмигнул я Тамаре.

— Опять за шуточки? — рассердилась лаборантка.

— Я не шучу.

— А как же он с Пушкиным на дуэли разговаривал? По-китайски? — подсекла меня Тамара, и я униженно замолк. Хотя Дантес с Пушкиным на дуэли разговаривал немного.

— Мне очень интересны люди в подвале. В отличие от прочих у них есть цель. Я думаю, что в их интересах вообще закрыть переход между мирами, который им представляется источником опасности, — сказала Калерия.

— А мне кажется, что для нас, для нашей работы самое главное, постоянен ли этот переход или совершенно случаен, — заметил я.

— По крайней мере, он возникает часто, — сказала Калерия уверенно.

— Почему?

— Они спокойно и естественно относятся к благам, которые приносит переход. Обрати внимание — добычу они ставят на стол на глазах у придворных. И никто не падает в обморок.

Я кивнул. Наверное, она была права.

— Еще одна проблема невероятной важности. Правда ли то, что человек, проживший там некоторое время, уже не сможет вернуться сюда? Правда ли, что меняется состав его крови? Егору говорили об этом разные люди, но это не исключает всеобщего заблуждения.

— Или кому-то нужной ложной информации, — подсказал я.

Надо сказать, что за последние три дня Егора прокрутили на приборах, словно отправляли в космос. Никаких отклонений не нашли. Но с другой стороны — он там был всего сутки и ничего не ел, не пил…

— Во всяком случае, — сказала Тамара, — я вам не завидую. Завтра они на ученом совете из вас будут делать отбивную.

— И будут правы, — согласилась Калерия. — В конце квартала, когда институт и без того еле сводит концы с концами, наша лаборатория приносит на ученый совет ни много ни мало — параллельную Землю с массой проблем, которая, вполне возможно, представляет явную угрозу всем нам. Они впадут в истерику.

— Значит, чем лучше мы будем готовы…

— Ладно, Гарик, давайте трудиться. Тамарочка, ты не устала?

— Сколько раз нужно говорить одно и то же! Ради науки я готова сутки не спать и не ужинать!

Боже мой, какой красотой наделила природа нашу лаборантку, какой розовой, голубой, зефирной красотой! И не забыла дать ей твердые моральные устои. Покажите мне ее будущего мужа!

— Вот это ответ не девочки, но дамы! — восхитилась Калерия. — Значит, всю ночь, оставшуюся до ученого совета, мы снова просматриваем пленку с этим Егором. И ищем в ней открытия. Желательно мирового значения.

— Я, конечно, все понимаю, — сказала Тамара, — но все-таки зачем?

— Чтобы завтра Мирский или Погорельский не обвинили нас в дешевой мистификации.

Тамара громко и возмущенно фыркнула. Она не любила Мирского, потому что красивому и знаменитому Мирскому некогда было влюбиться в Тамару.

— Включаю? — спросила она.

— Часть первая. Дубль два.

На экране появился Егор. Он был смущен, от этого бледен и нелюбезен. Куртка была доверху застегнута на «молнию».

— Мне сказали, что Калерия Петровна… что я должен все рассказать Калерии Петровне.

— Садитесь, — сказала ему Калерия. — Мы вас слушаем.

Калерия — само очарование: добрый педиатр, который никогда не делает детям уколов, а кормит их сладкими пилюлями.

Егор ерзал на стуле, потом ухватился за подлокотники. У него были большие голубые глаза и выпуклый высокий лоб. Хороший мальчик. Наконец он заговорил:

— Исчезла девушка. Людмила Тихонова. Люся Тихонова. У меня есть ее фотография. Я подозреваю, куда она исчезла, и думаю, что она жива, хотя милиция думает иначе… В общем, все ее похоронили, а я думаю, что Люська жива.

— Почему же вы это скрыли от других? — спросила Калерия.

— Потому что все будут смеяться или решат, что я сошел с ума. Я не думаю, что и вы мне поверите.

— Рассказывайте, — попросила Калерия.

Она кинула короткий взгляд на меня. И хоть мы работали вместе меньше года, я прочел ее взгляд: «Хороший мальчик. Мне хочется ему верить».

Я кивнул.

— Может, кофе хотите? — спросила Тамара, которая держалась на заднем плане, и на звук ее голоса камера метнулась, отыскивая источник голоса.

Егор покачал головой.

— Я лучше сначала расскажу.

— Что же случилось?

— У меня есть знакомая, — начал Егор. — Она моложе меня. Я в этом году кончаю университет, мне двадцать два. А Люсе всего восемнадцать. Я думаю, что девятнадцати еще нет. Но это не играет роли. Мы с ней знакомы шесть лет, после того, как вместе попали в одну историю.

Вдруг Егор замолчал и с недоумением обернулся к Калерии, будто забыл, о чем шла речь.

— Может, вам неинтересно? — спросил он.

Калерия ничего не ответила, но по ее глазам Егор понял, что все сказанное им интересно и важно.

— Давайте успокоимся, сядем поудобнее, — попросила Калерия, — и начнем с самого начала, ничего не пропуская.

— Но с самого начала слишком долго рассказывать.

— Тогда вы начните говорить кратко, не вникая в детали. А когда нам станет интересно, мы попросим вас рассказывать подробнее.

Егор ответил не сразу. Он как бы раздумывал, стоит ли вообще с нами связываться. Но так как иного пути у него не было, пришлось смириться.

— Вы правы, Калерия Петровна, — сказал он наконец. — Только учтите: я буду говорить чистую правду.

— Мы не сомневаемся, — ответила Калерия.

— А если неправду, — вмешалась Тамара, — то я с первого мгновения вижу ее насквозь. Можете попробовать, меня девочки с собой на ответственные объяснения берут.