Одна из перекладин, ближайшая к нам, была приспособлена под виселицу. На ней висела девушка, почти обнаженная — в остатках рваной окровавленной сорочки. За перекладиной, образуя задний фон, находилось обширное полотно, изображавшее серое облачное небо, кусты и вдали, на горизонте, силуэт нашего города.

Зритель, который увидит этот фильм, будет уверен, что девушка повешена кем-то снаружи, на улице, среди окопов, на фоне столицы.

Одноглазый Джо, повизгивая от удовольствия, снимал повешенную девушку, а в стороне с отрешенным видом стояли два местных оператора, в униформе, схожей с той, которую носил наш Гриша Кун.

Джо снимал не только девушку. Под перекладиной, обняв за талию мертвую девушку, притягивая ее к себе и подпрыгивая от сладострастного наслаждения, стоял Порейко. И зрелище было тем более ужасным, что девушка висела так низко, что вытянутые кончики пальцев ее ног почти касались пола и Порейко как бы обнимался с ней. Даже при своем невеликом росте он был с ней наравне.

Схватив за светлую прядь, он повернул к себе голову девушки, и тело ее стало покорно поворачиваться…

Я существо недостаточно цивилизованное, я могу быть злобной и невоспитанной, реагирую быстро — но поверьте, бывают ситуации запредельные. Ты просто опускаешь руки, вместо того чтобы кинуться вперед.

Мы молча стояли.

Я понимаю — взгляни на часы, и станет ясно, что стояли мы всего десять секунд, но именно в эти десять секунд Джо, который снимал, не выдержал и закричал одному из операторов:

— Снимай, гад, я тоже хочу!

Бросив камеру, он побежал к Порейке, чтобы тоже попасть в кадр.

Их чувственное наслаждение было за пределом разума. Я видела когда-то, как фашисты фотографировались возле виселиц и на лицах их была радость. Мне это казалось фокусом фотографа.

Но Джо стремился к виселице, потому что мечтал участвовать в сексуальной пляске смерти.

Джо успел подбежать к виселице с другой стороны от девушки, он обернулся, желая принять бравый вид… и тут увидел, что к нему несется Гарик, который первый из нас пришел в себя.

Он врезался в них каким-то странным прыжком, я поняла, что он не мог дотронуться до мертвой девушки. Он разбросал Порейку и Джо в разные стороны, хотя Порейко, теряя равновесие, вцепился в тело девушки и потянул его за собой.

А Джо вырвался и кинулся на четвереньках мимо нас из зала. Камера, за которой стоял здешний оператор, медленно и послушно повернулась за ним, продолжая снимать…

А Витю мы еще не видели, потому что он стоял за нашими спинами.

Я с некоторым опозданием почувствовала, что он где-то рядом.

Я обернулась, когда он уже бросился вперед. Когда-то я смотрела американский ужастик о чудовище Франкенштейна. Он был хорош только тем, что из него выросли все схожие ужастики, страшные герои которых носятся от замка к замку под лунным светом, обмотанные бинтами, а окровавленные концы бинтов волочатся за ними по траве.

Это было страшное зрелище.

Но я все это видела в кино и не испугалась.

У Витечки был в руке меч. Наверное, он принес его оттуда. Не знаю.

Как назло, этот зал был последним в анфиладе — дальше хода не было.

Порейко и Джо метались вдоль стены, как загнанные в угол мыши, но Витя был быстрее.

Он доставал их кончиком меча, он только касался их — и там, где он касался, появлялась капля крови или струйка крови… Потом — одно резкое движение, и я не успела заметить, что он сделал с Джо. Но голова одноглазого адъютанта откинулась назад, ноги подкосились, он сложился и сел у стены.

Витя обернулся к Порейке.

— Товарищ! — успел закричать тот. — Произошла ошибка! Я не виноват! Я ее и пальцем не тронул! Клянусь…

При этом он все ускользал и ускользал вдоль стены, и я, словно болельщица на стадионе, испугалась, что Порейко уйдет или умилостивит Витю.

Витя с размаху рубанул мечом — и Порейко был мертв. Витя перевел взгляд с Порейки на Джо и обратно… Он был удовлетворен.

Мы не двигались с места.

Витя подошел к девушке и, приподняв меч, рубанул им по веревке. Он тут же отбросил меч, так быстро, что успел той же рукой подхватить падающее тело девушки, — впрочем, он и не смог бы этого сделать левой рукой — она же была у него сломана.

Он уложил девушку на маты.

— Надин, — сказал он, — ты живая, да? Что они с тобой сделали?

Надин — поняла я. Он все еще видит только ее. Он поправил ее спутанные волосы. Она была белая-белая. Как же она мучилась перед смертью! Ну почему, почему? Почему он не позвал меня, чтобы я была рядом?

Гарик, словно угадав мои мысли, прошептал:

— Он в Надин видит вас. Честное слово. Это пройдет. Он очнется. Пожалейте его. Ему так плохо сейчас.

И тут в дверях появился один из сенаторов. Они редко ходят сами по коридорам, особенно во время боя. Но, наверное, какой-то монитор отразил крики и бой, происходящий здесь, и сам сенатор в сопровождении нескольких — трех, кажется, — охранников ступил внутрь.

— Как прискорбно, — произнес сенатор скрипучим, надтреснутым голосом знатного вырожденца. — Какая грустная история. Возьмите его.

Нет, охранников было четверо. Иначе бы у них не получилось.

Двое взяли Витечку.

Один умело завернул ему левую руку за спину — израненную, сломанную в кисти руку, — Витечка взвыл от боли, потом согнулся, послушно согнулся и пошел к выходу. Второй шел следом.

А еще двое встали в дверях, подняв мечи, чтобы мы за ними не побежали. И когда я все же кинулась к дверям следом за Витечкой, Гарик меня остановил.

Как я его материла!

Сенатор, прямой и жесткий, шагал следом за охранниками, которые уводили Витечку.

— Пусти! — кричала я.

— Пока мы не смиримся, нас не выпустят, — сказал Гарик.

Охранники были уверены в себе. Они стояли, поглядывая на нас как на зверюшек, противных и мелких.

— Когда отсюда будет выход? — спросил разведчик Гриша.

— Минут через пятнадцать-двадцать, — сказала я. — Как кончится военный период.

— Нам надо успеть, — сказал разведчик.

— Я без него никуда не уйду.

— Не надо спорить, — сказал Гриша и пошел к охранникам в дверях. Он шел на них без угрозы, как будто сейчас его пропустят.

Охранники сначала удивились, а потом один сказал:

— Стоять!

Они были в темных плащах и касках.

И в этот момент Гриша прыгнул ногами вперед и правой ногой, подняв ее неправдоподобно высоко, ударил охранника по руке, которая держала меч.

Гарик, желая помочь, бросился на второго охранника, и ничего бы у него не получилось — охранник был готов и поднял меч, чтобы разрубить Гарика, — я только взвизгнуть успела! Но этот визг помог Грише, который вырвал у охранника меч и полоснул его. Охранник отшатнулся и упал назад.

Я перепрыгнула через охранника и кинулась бежать по коридору.

— Осторожнее! — попросил Гриша, который бежал за мной.

…Широкие двери на балкон были раскрыты.

…Мы успели к ним в тот момент, когда охранники перекидывали через ограду балкона вниз тело Витечки.

Тело мертвого Коршуна.

Сенаторы стояли полукругом, некоторые все еще держали в руках фишки и указки.

Потом наступила глубочайшая тишина. Все ждали. И мы тоже ждали.

И звук, который донесся снизу, был слабым и отчетливым.

Витя ударился о землю далеко внизу.

— Бог ему судья, — сказал один из сенаторов.

Так вот и кончился мой роман с неразумным Витечкой, который даже погибнуть умудрился за другую женщину.

Я пошла прочь, обогнав остальных, и побежала наверх.

Там была ниша, в ней Одноглазый Джо хранил «калашников». Он был телохранителем и относился к делу серьезно.

Я перепрыгивала через три ступеньки — они не ожидали от меня такой прыти.

Стрела обогнула меня и, ударившись в бетонную стену, сломалась. Потом я побежала по коридору, и они меня потеряли.

Было тихо-тихо — тишина на две минуты.

Я спокойно спустилась по другой лестнице. Нужно совершать поступки, которых от тебя не ждут. А они не ожидали моего возвращения, тем более по другой лестнице.