— Валера? — тупо произнес он.

— Александра, — позвал Гриша от двери, — можно вас на минутку?

— А вот и ты! Где пропадал? — рассерженно накинулась на него я.

— Простите, но я обыскал весь стадион. Я же не знал, где вы спрятались.

— Я была на виду, — ответила я. — И кто хотел, — я показала на Гарика, — без труда меня нашел.

Красиво сказала. Как в высшем обществе.

— И я бы нашел, — миролюбиво ответил Григорий. — Если бы мне не пришлось просидеть полчаса в крысиной норе, чтобы не попасться на глаза слишком внимательному охраннику.

— Убрал бы его, и дело с концом, — подсказал Витечка. — Они здесь ублюдки.

— Кончай свои солдатские бредни, — зло сказала я. — Здесь ублюдков нет.

— Это не бредни, — возразил Витечка. — Я живым не останусь, если их не замочу.

Я готова была взорваться — тогда бы от всех и клочка не осталось. Но Гриша был настойчив:

— Выйдем наружу, на минутку!

Я пошла следом за ним. Он остановился в коридоре.

— Он меня не узнает! — пожаловалась я.

— А разве мы об этом договаривались? — Он оскалился, зубы плохие, пора к протезисту. — Я же не могу снять с твоего Вити заморозку. Не могу, что будешь делать? Какого вытащил, такого и получай. Не помнит он тебя, и твое имя ничего ему не говорит. Но он вылечится, придет в себя.

— При чем тут какая-то Надин?

— Не сердись на него, — сказал Григорий. — Если он тебя не помнит, кому он будет хранить верность? Ведь он привязчивый. Он увлекся медсестрой в лазарете, а эта медсестра попала в плен к ублюдкам. Ты знаешь, чем это кончается?

— Догадываюсь.

— И потом был сделан фильм о том, как враги добивают раненых и насилуют девушку. И этот фильм наши пропагандисты показывали перед боем, чтобы солдатики яростнее сражались.

— А как же сняли?

— Снять что угодно — несложно. С балкона можно снять, с летающего шарика можно снять. Было бы желание.

— Ладно, рассказывай дальше, — сдалась я.

— Я понял, что у меня есть только один шанс его сюда затащить — обещать ему Надин.

— Значит, ты врал?

— Может, врал, а может, и не врал. Это обычное дело на такой войне… Важен результат.

— А почему Витечка весь израненный?

— А потому, что он кинулся в бой, когда убили Шундарая в рыцарском поединке. Шундарай был его другом.

— Странное имя.

— Там встречаются и более странные имена.

— Его надо перевязать.

Григорий с облегчением вздохнул.

— Ты его получше перевяжи. А потом отправимся искать эту самую Надин.

— Зачем она нам? — удивилась я.

— Пока не будет ясности, он не успокоится, — сказал разведчик Гриша. — Мы рискуем его жизнью. Он хочет сам пойти.

Тут я разумно возразила:

— Его хватит на десять шагов. Потом кранты.

— Объясняю, — сказал Григорий. — Пока судьба Надин неизвестна, твой возлюбленный остается в критическом состоянии.

— Но в этом же вы виноваты! — заметил Гарик, который вышел в коридор. — Вы его притащили сюда.

— Я не тащил, — сказал Григорий. — Я обеспечил воссоединение Александры с Виктором. Это произойдет не сразу, но произойдет обязательно, если мы сможем вернуть Виктора домой. Ваша очередь, Александра. Зарабатывайте свои очки. — Григорий сделал приглашающий жест.

И тогда я поняла, что он прав. В обычной ситуации я бы послала всех подальше… но Витя мог в любой момент помереть, и мне не хотелось, чтобы он умер от неутоленной любви к другой бабе. И я пошла в комнату.

— Ты мне веришь? — спросила я у Вити. Мы с ним уже вроде бы познакомились.

— А что? — невежливо спросил мой суженый.

— Мы пойдем с Гришей, — сказала я. — И найдем Надин живую или мертвую. При одном условии — ты лежишь здесь и ждешь нас.

Витя растерянно повел глазами. Натолкнулся взором на Гарика.

— Такое предложение — самое разумное, — сказал Гарик.

— Только недолго, — сказал Витя.

Не желаю даже злейшему врагу оказаться в моем положении. Я смотрю на любимого мужчину, ради которого я прошла все круги ада, унижалась, жертвовала собой — все для него! И он смотрит на меня как на стул.

— Сначала, — сказала я, — Гриша, достань нам бинт и спирт. Можно йод.

— Я попробую.

В самом деле, Гриша через три минуты притащил откуда-то аптечку, армейскую, земную. Я не стала допытываться, откуда дровишки. Гарик открыл мне бутылку воды.

Я начала промывать и перевязывать рану Вити. Мне хотелось кричать от ужаса — я и не представляла, насколько он плох. Какими усилиями мой милый остается в сознании? Почему он не кричит от боли, а только морщится? Неужели это все из-за нее?

Мы быстро пошли по коридору. Григорий сказал, что здесь есть киностудия управления пропаганды. Если что и можно узнать о судьбе Надин, лучше всего начать с них. Гарик увязался с нами. Все этому менту нужно!

Мне эта затея совсем не нравилась. Но я не видела другого варианта.

Нам пришлось пройти мимо балкона. Все были заняты — началось очередное сражение. Сенаторы ожили, они ставили на бойцов, на взводы, на полки. Дальше, на том краю балкона, суетились Рустем с генералом. Порейки я не увидела. Не было и Одноглазого Джо. Должно было случиться что-то особенное, чтобы эти золотоискатели покинули Клондайк.

Служители медленно бродили по балкону, некоторые не выдерживали и замирали перед большим табло — планом боя, на котором передвигались сами по себе — ведь живые, но совершенно как игрушечные — махонькие человечки.

Внимание всех было приковано к бою, ход которого мне был непонятен.

— Здесь есть свой госпиталь? — спросила я.

— Нет, насколько я знаю, нет, — ответил разведчик. — Им не нужны госпитали.

— Они бессмертные? — спросила я.

— Не совсем так, — сказал Гриша. — Я не смогу ответить точно, но здесь время стоит, как в болоте. И нет нужды умирать. Вы обратили внимание на то, что часы здесь только песочные? Механизмы ведут себя ненадежно.

Идти пришлось довольно далеко. Мы спустились вниз, под футбольное поле, обошли по бортику пустой и гулкий бассейн, спрятанный в обширном подвале, и оттуда по узкой железной лестнице опустились еще на этаж.

Спереди доносились гулкие, но невнятные голоса.

— Там кто-то есть, — заметил разведчик. Перед нами открылась галерея съемочных залов. Залы располагались анфиладой. Когда-то здесь тянулась вереница тренировочных помещений, и бывшая специализация того или иного зала угадывалась по предметам, оставленным и сваленным за ненужностью по углам.

Первый из залов был обиталищем штангистов — грифы штанг стояли копьями у стен, а чугунные блины стопками, как настоящие блины на блюде, возвышаясь рядом.

Больше от штангистов ничего не осталось, зато середина зала была занята средневековой, под альковом, кроватью. Вокруг, имитируя то ли шатер, то ли дворцовое великолепие, свисали атласные и сатиновые шторы и занавесы. Подушки и простыни на кровати были смяты и даже разорваны так, словно на них резвился полк самбистов. В эту совершенно непристойную пустоту глазели, склонившись на штативах, старомодные съемочные камеры.

Не было сомнения, что в этом зале и в таких декорациях могли снимать лишь бесстыжую порнуху для стареньких кукловодов.

Второй зал, боксерский, с оставшимися от прошлого великолепия рингами и свисающими гигантскими каплями боксерских груш, явно использовался для подготовки рыцарей, наверное, к предбоевым турнирам.

На полу валялись также сломанные мечи, погнутые латы, шлем, расколотый надвое… Здесь дрались всерьез — даже на канатах ринговых ограждений были бурые пятна — бывшая кровь.

Голоса раздавались спереди, из третьего, гимнастического, зала.

Что он гимнастический, я догадалась не сразу, потому что меня отвлекли необычные события.

Сначала я увидела спину Одноглазого Джо. Этот мерзавец снимал на пленку своего шефа.

Шеф стоял, обнявшись с незнакомой мне мертвой девушкой.

Теперь я постараюсь вразумительнее объяснить, что же я увидела. В гимнастическом зале осталось немного снарядов. В том числе перекладины.