Патруль прошел…

Коршун медленно двинулся по берегу реки, опускаясь в канавы, переходя ручейки, но не поднимаясь на возвышенные места. Если побежишь, тебя примут за чужого и пристрелят — или свои, или чужие.

Иногда он слышал голоса и даже какие-то крики, словно кого-то били или пытали, — да мало ли что происходит после боя. Если голоса звучали вблизи, Коршун затаивался и ждал, пока утихнет.

Потом зона старых канав кончилась, пошла свалка, тоже давно уже не свалка, а просто спрессованное вещество. Еще лет сто — и можно будет здесь хлопок сеять!

Он утомился, пока добрался до своих, — видно, день оказался слишком длинным и тяжелым. Но бывает же такое совпадение — уже недалеко от своих окопов он увидел воина в шлеме с гребнем — вернее всего, свой. И фигура осторожно плелась в том же направлении.

— Стой! — негромко окликнул солдата Коршун.

Тот кинулся плашмя на землю. Видно, потерял оружие.

— Не двигаться! — Коршун подошел ближе и по рваному локтю, по подошвам сапог, по повороту головы догадался — Золотуха!

Вот радость-то!

— Вставай, Золотуха, — сказал он. — Значит, дезертировать вздумал?

Золотуха осторожно поднялся. Глаза сверкали в прорезях маски — черные, острые, настороженные.

— Я к нашим шел, — сказал он.

Золотуха тупой, он не сразу догадался, что перед ним Коршун.

— Вижу, что к нашим, — сказал Коршун. — Пошутил я.

— Ой, Коршун! — Золотуха узнал голос и обрадовался. — Теперь не пропадем.

— А чего без оружия? — спросил Коршун.

Он знал, почему Золотуха идет без оружия, но хотел приложить его: есть правило — если на тебе нет никакого оружия, тебя могут взять в плен. Ты попал в расположение врага, в засаду, в окружение — вставай и кричи: я чистый!

Враги подойдут, проверят. И говорят, что тогда оставляют в живых.

Но Коршун думал, что это — очередная солдатская легенда, как легенда про огнедышащего дракона. И майор-идеолог говорил, что это лабуда. Зачем им кормить пленного? Они нас так ненавидят, что всегда убивают. Но, видно, Золотуха решил испытать судьбу.

Коршун кинул Золотухе свой кинжал.

— Спасибо, — сказал тот.

И за дело. Потому что существовало ответное правило — если ты вернулся к своим без оружия, тебя могут наказать. Даже расстрелять.

— Мой взвод весь полег, — сказал Золотуха.

— Кто-нибудь остался. Всегда кто-нибудь остается, — ответил Коршун.

— А ты как от наших оторвался?

— Так получилось. Ты госпиталя не видал?

— А что с ним?

— Они госпиталь захватили. Всех раненых перебили и врачей, но кое-кого в плен увели.

— Вот сволочи! Какие сволочи! Я их голыми руками передушу!

— То-то и видно, что ты собрался голыми руками их душить.

Золотуха обиделся, надулся. Он был грязен как черт, даже рожа в грязи, где-то исцарапался. Но Коршуну не хотелось расспрашивать его о том, что произошло. С каждым здесь что-то происходит.

Шагов через сто они напоролись на сторожевое охранение. Дыба все же сумел навести кое-какой порядок в своем батальоне, вернее, в его остатках. Коршун с Золотухой были не первыми и не последними, кто прошел сквозь порядки ублюдков и вернулся к себе. Но еще больше людей исчезло: то ли погибли, то ли сгинули. Золотухе и Коршуну Дыба был рад. Даже не стал разносить их за поражение. Без них он оказывался единственным офицером на весь батальон, если не считать адъютанта, раненного в челюсть. Он сидел в яме и выл, держась за грязную тряпку, которой обмотали ему голову. Но госпиталя не было — некуда было эвакуировать. Зато теперь, с возвращением Коршуна и Золотухи, Дыба мог идти в штаб полка, оттуда уже не раз прибегали, вызывали.

Золотуху оставили командовать в батальоне, адъютанта один из солдат повел в тыл, а Дыба с Коршуном пошли в штаб полка, который теперь прятался в неустроенной канаве с обсыпавшимися стенками. По дороге Коршун спросил Дыбу:

— Что будем говорить?

— Сначала их послушаем, — ответил Дыба. — Узнаем, в чем мы виноваты.

— Мы во всем виноваты, — сказал Коршун.

— Знаю. Но послушать придется.

Они не зря ждали упреков. Положение полка было настолько плачевным, что даже жалкие остатки батальона Дыбы были спасением от полного позора. Оказывается, прорыв произошел не только на участке роты Коршуна. Ублюдки в нескольких местах быстро прошли в тыл, и, как признался командир полка, который был далеко не так воинствен в каске и маске, потому что пропал из веера боевой суворовский хохолок, только сигнал к окончанию боевого времени спас часть от полного разгрома.

— А где наш стратегический резерв? — спросил командир у Дыбы.

Дыба пожимал плечами и отмалчивался. Он не подозревал о существовании стратегического резерва, его не касались такие высокие проблемы.

— Вот и я не знаю! — восклицал командир полка. — Я требовал — дайте людей. Мне не с кем держать фронт! А в ответ — молчание. Вот и допрыгались. Даже госпиталь потеряли.

Все командиры уже сняли маски. Кому они нужны после боя?

— И никого не спасли? — спросил Коршун.

— Откуда мне знать! Мне ничего не докладывают!

Он обвел командиров строгим взглядом, но взгляд лишился блеска.

— Соберем всех, кого можно еще собрать, — продолжил он. — Иначе нам не выдержать еще одного боевого времени.

Тут послышались шаги, голоса, и в канаву спустились несколько человек. Большие чины. Из штаба армии. В масках домино, с охраной. Центром этой компании был граф Шейн, во френче без знаков различия, в солдатской каске и зеленой маске, которая прикрывала только лоб и глаза, так что пышные пшеничные усы были всем видны. В маске или без — любой его узнает.

А Коршун узнал своего благодетеля — начальника армейской разведки. Но тот сделал вид, что не знает Коршуна. И Коршун тоже не навязывался.

— Карту! — приказал человек во френче. Руки полкового адъютанта дрожали, когда он раскладывал карту на большом ящике.

— Так, — сказал человек во френче. — Положение полка даже не нанесено.

— А я не знаю положения моего полка! — вдруг осмелел командир. — Я чудом сумел собрать комендантский взвод и штабистов, и мы закрепились здесь. Сейчас я нащупал связь со своим первым батальоном. У них тоже страшные потери.

— Почти никого не осталось, — сказал Дыба.

— Дорога на город открыта, — сказал командир.

— Дайте мне карту, — приказал человек во френче, срывая с ящика карту комполка и отбрасывая ее в грязь под ногами. — Смотрите, паникер! Мы с вами находимся здесь.

Он ткнул пальцем в карту. Коршун смотрел ему через плечо.

— Ваш командный пункт находится далеко в тылу. А ваши соседи — вы видите, где ваши соседи?

Коршун понял, что и в самом деле его полк отступил куда далее других. Потом он понял, что человек во френче врет. И карта у него лживая. Он проходил вдоль реки и видел там ублюдков, которые грабили трупы, а по карте Шейна получалось, что тот плацдарм удерживает соседний полк.

— Вы трус, и я вас разжалую! — закричал начальник разведки.

Коршун сделал движение вперед, чтобы возразить, но Дыба потянул его за рукав назад.

— Лишь старые заслуги удерживают меня от того, чтобы расстрелять тебя и бросить крысам на растерзание, — продолжал граф Шейн.

— У нас не было людей, — упрямо сказал командир полка.

— Ни у кого нет людей. Но другие держатся. Командиром полка временно оставляю бригадного генерала Вайду, — сказал Шейн, сделал шаг вперед и снял маску, чтобы все видели его лицо. Лицо как лицо, усталое, с пышными поникшими усами.

— Но от этого людей не прибавится, — упрямо сказал комполка.

— Вы будете заместителем Вайды. Больше ни шагу назад!

Граф Шейн кинул взгляд на Вайду, будто между ними было все обговорено, положил ладонь на карту и сказал:

— Цифры по потерям я желаю иметь немедленно.

— Мы их пока не знаем… — начал было командир полка.

— Времени на разговоры у нас нет. Все командиры расходятся по своим подразделениям и выясняют: сколько у них людей и где они прячутся? Со своей стороны, я должен вам сказать: к нам уже идет пополнение. Хорошие ребята, профессионалы. Солдаты милостью божьей. И если мы все вместе возьмемся за дело, то победим. Вопросы есть?