Я его сразу узнал. И стало не так обидно, что меня помяли и покалечили. Мне не понадобится помощь Аркадия, я сам познакомлюсь с нужным человеком.

Опираясь рукой о забор, я пошел к большой бочке с водой, что стояла у заднего входа в кафе. Неверными руками стал плескать себе на лицо холодную дождевую стоялую воду. На виске кожа была сорвана и сочилась кровь. На виске не страшно, а вот глаз будет резко выделяться на черном фоне — тут мне заехали удачно.

Охладив физиономию, я поплелся в кафе — мне не хотелось, чтобы обо мне забыли.

Александра сидела на табуретке у плиты. Она прижимала мокрый платок к щеке.

— Привет, — сказала она. — Еще живой?

— Немного живой, — сказал я. И обернулся к Порейке, который вынул расческу и стал укладывать длинные редкие черные волосы поперек ранней лысины.

Смотрел он как-то сквозь меня.

— Спасибо, — сказал я. — Вы, коллега, подоспели вовремя.

— Я не к тебе подоспел, — сообщил Порейко.

Он был среднего роста, но фигура его была устроена неудачно: она была узкой в плечах и расширялась к земле, словно он был облачен в юбку восемнадцатого века. Женственность не уменьшалась от камуфляжа, который на нем выглядел вовсе не воинственно.

— Ты скажи ему спасибо, — произнесла Александра и скривилась от боли — говорить ей было трудно, и в прекрасных глазах английской кинозвезды стояла глубокая влага. — Ведь этот Кирилл совсем с ума сошел. Полез ко мне приставать прямо в кафе.

Александра чуть лукавила, но я понял, что ей хочется представить виноватым во всем Кирилла и о нашем сомнительном со стороны знакомстве она рассказывать Порейке не будет.

— А Гарик, то есть Георгий, его хотел остановить. Правда, Гоша?

Гошей оказался бармен. Он с готовностью подтвердил слова Александры.

— А почему Гарик? — спросил Порейко. — Это что за фамильярности?

На вид ему было лет под сорок, лицо было бледным, нездоровым, изгрызенным ямами от юношеских фурункулов.

— А Гарик — Аркаши Полухина двоюродный брат. Он здесь уже был, лет десять назад.

— Двадцать, — поправил я Александру. Мы с ней как будто разыгрывали спектакль.

— Ясно. — Порейко принял объяснение, посмотрел на Александру и спросил: — Может, до поликлиники дойдешь?

— Еще чего не хватало! — ответила Александра. — У меня здесь пластырь есть.

Она выдвинула ящик хозяйственного стола и достала пластырь — на щеке была основательная ссадина.

— Сходите в поликлинику, — сказал я, — а то инфекция может попасть. Раздует еще.

— Джо, — приказал Порейко, — отведешь Александру в поликлинику к дежурной сестре.

— Знаю, — сказал Джо.

Из-под фуражки у него торчал чуб странного, почти оранжевого цвета, как будто надевался вместе с фуражкой, как на детском карнавале. Черная повязка и черная шевелюра над ушами подчеркивали опереточность этого типа.

— Пошли, — приказал Джо. И спросил у Порейки: — Может, пистолет дашь?

— Я всю обойму расстрелял, — признался Порейко. — Если что — зови ребят. Но я думаю, они не посмеют. Нет, не посмеют. Мы тогда их взорвем к чертовой бабушке.

Когда Александра в сопровождении Одноглазого Джо покинула кафе, Порейко сказал Гоше:

— Быстро накрой нам — бутылец, бутербродов с рыбкой и мое любимое.

Его любимое оказалось крабовыми палочками. У каждого свои склонности.

Порейко разлил по рюмкам из мгновенно появившейся перед нами бутылки.

— С приездом, — сказал он.

Глаза у него были светло-карие, почти зеленые, кошачьи, злые.

— Спасибо, — сказал я. — Со знакомством.

Он внимательно смотрел, как я пью. Я пил не спеша, без жадности.

Порейко удовлетворенно кивнул и залпом кинул в рот содержимое своей рюмки.

— И чем же ты им не понравился? — спросил Порейко.

— Могу предположить, — ответил я. — Один из них по имени Кирилл увидел, как я разговариваю с Александрой, и решил меня наказать.

— А как же ты разговаривал?

— Обыкновенно. Мне интересно было на Александру поглядеть. Она красивая.

— А ты, парень, наглец!

— Посмотреть никому не запретишь.

Порейко достал гребешок и снова принялся раскладывать черные волосы поперек лысины. Видно, это было его любимым занятием.

— И что же ты сказал Кирюше? — спросил Порейко.

— Я его не трогал. Не лез. Но не люблю, когда руки распускают.

— А Александра сказала тебе, что у него черный пояс по карате? — спросил Порейко.

— Она ничего сказать не успела. Я его раньше выкинул.

— Не похоже.

— Спросите у бармена.

— Спрошу. И у Александры спрошу.

Любопытно, подумал я. Бывают люди, которых до старости зовут Сашками, а Александру называют Александрой. Значит, в ней что-то есть…

— А ты хоть знаешь, кто такой Кирилл? — спросил Порейко, пряча расческу в карман.

— Теперь знаю, — сказал я. — Ваш местный бандит.

— Шантрапа, — заметил Порейко. — Но они не в законе, они отмороженные. Тебе это что-нибудь говорит?

— Говорит. Старших не уважают.

— Их приходится наказывать, — сказал Порейко и вздохнул, как палач, уставший от этих висельников. — Еще по одной?

— Как скажете.

Я никак не мог найти с ним правильный тон. То в ответ на его «тыканье» я тоже обращался к нему на «ты», то вспоминал о том, что он лет на пятнадцать старше меня, и становился вежливым.

— А ты вообще-то употребляешь?

— Когда надо, могу пить.

— А сейчас надо?

— Я хотел бы здесь осесть на время. Может, на работу устроюсь. Мне с вами ссориться не хотелось бы.

— Почему?

— Потому что вы авторитетный человек.

— Это тебе Аркашка сказал?

— С Аркадием мы о вас не говорили. Мы вообще мало с ним говорили. Я на утреннем поезде приехал, а потом он на службу ушел.

— Значит, ты полседьмого пришел?

— Примерно.

Порейко, довольный, засмеялся. Он щурился и мотал головой, тщательно уложенные пряди рассыпались, упали на нос.

— Ох, Ритка тебе и задала! — заявил он утвердительно.

Я ничего не ответил. Маленький городок, все спальни под рентгеном…

— И куда же ты работать намылился? — спросил Порейко. Он снова достал расческу, чтобы привести волосы в порядок.

— Я в армии механиком-водителем был.

— Генерала возил? — Порейко улыбнулся, улыбался он некрасиво, недобро.

— Разных людей приходилось возить, — сказал я. — И разные машины осваивал.

— Может, и БМП?

— Может быть.

— И танк?

— Может быть.

Я надеялся, что танка у них здесь нет и они не смогут меня проверить. Шофер я хороший, в двигателях разбираюсь, но танк водить не приходилось. Хотя, впрочем, это тот же трактор.

— А точнее? — спросил Порейко.

— Надо будет, расскажу и точнее.

— Вот сейчас и надо, — приказал Порейко.

— Не понял! — Я хотел, чтобы мой голос прозвучал агрессивно, но не слишком.

— Ладно, — сказал Порейко. — Пошли ко мне.

— Куда?

— Слушай, парень, — рассердился Порейко. — Мы здесь люди солидные. Хотим тебе помочь. Не пойдешь — приведут.

— Меня пугать не надо, — сказал я.

Порейко поднялся.

Бутылка водки осталась на две трети полной. Порейко с жалостью поглядел на нее, и мне вдруг подумалось, что сейчас он ее сунет в карман и унесет. Но если он и хотел так поступить, то сообразил, что при мне так делать не стоит. Он громко сказал бармену:

— Посуду забери, чтобы не пропала.

Бармен, который наливал пиво из крана двум девицам с багровыми рожами бомжей, кивнул.

— Пошли. — Порейко, не оглядываясь, пошел к выходу.

Я последовал после секундной паузы. Все пока шло по моему плану, однако мне надо было показать некоторое сопротивление, чтобы Порейко убедился в том, что я подчиняюсь ему принудительно.

Мы вышли на улицу не рядом, а последовательно — я шел в двух шагах сзади.

Улица была пустынной, лишь возле ларьков бродили женщины, а у одного из них разгружали «Газель».

Навстречу нам шел Одноглазый Джо.

— Ну что? — спросил у него Порейко.