— Чего за нее бояться? Ты не знаешь, кто ее брат!

— Кто же?

— Так я тебе и сказал.

— Ты дурак, Борька, — сказала Лена. — Ведь мне все равно придется самой за тебя расплачиваться.

— Я пойду работать, — сказал Борис. — Меня звали. Охранником.

— И кого же ты будешь охранять?

— Кого надо.

— А если тебя ветром сдует?

— Помолчи, ма, ты все равно не понимаешь.

— Куда уж мне.

Борис лег, свернулся калачиком, носом к стене. Его колотила дрожь.

Лена была на кухне, готовила ему диетическую кашу, когда сын постарался незаметно уйти из дома. Она оттащила его за рукав от двери — она стала куда сильнее его и страх за мальчика удваивал ее силы. Не рассчитав усилия, она так дернула его, что Борис потерял равновесие и ударился спиной о вешалку. И заныл, что было ему не свойственно.

— Ты чего? Размахалась!

Лена его не стала жалеть, даже не помогла подняться — была зла.

— Физкультурник, — сказала она, — метр восемьдесят в высоту! Вы на него посмотрите!

У них с сыном был свой, легкий, подчеркнуто ироничный, игривый тон общения, так бывает у одинокой матери с единственным сыном. Мать как бы играет в старшую сестру, а то и в отца-братишку. Дружит с приятелями, усиленно и даже настырно влезает в их дела, особенно в сексуальные. Но матери не очевидно то, что понятно подросткам: она чужая на их пиру.

И вдруг в одночасье этот тон исчез — он больше не был нужен. Пришла пора выяснить отношения и определить, кто вожак, а кто хроменький аутсайдер.

Той ночью он убежал из дома — со второго этажа выпрыгнул, хорошо еще ногу не сломал. А вот обратно под утро попросился — не лезть же наверх.

Лена сидела у окна и видела, как Борька возвращается домой — уверенно, как здоровый.

Но она знала, что это не Борька, это его болезнь, это нажравшийся наркотиками зверь, который сидит в сыне и грызет его. И пока не сожрет, не успокоится. Или пока не кончатся все наркотики на Земле.

Она открыла дверь — он сжался, думал, будет бить.

А Елена спросила с интересом, будто всю ночь ждала задать именно этот вопрос:

— А ты чем колешься?

— Тишшш, — испугался Борис. На лестничную клетку выходили еще две квартиры. Борис охранял честь дома.

— Заходи, — сказала Лена. — Сейчас горячего чайку выпьем, а то я уже спать расхотела, пока тебя ждала.

— Я не хочу чаю, — сказал Борис.

— И не думай — ночь какая холодная! Тебе еще не хватало воспаления легких! Тогда ты точно загнешься.

Елена надеялась, что на рассвете, когда ты с сыном совсем одна во всем мире, он будет открыт для нее, искренен. Ей не справиться с чудовищем, если Боренька не поможет.

Но Борька сказал, что хочет спать. Признался, что колется героином, но потом заскучал, стал заговариваться и ушел. Это очень страшно — видеть, как бормочет твой сыночек, уходя в свой закрытый, больной мир непонятных образов.

На следующую ночь Боренька снова убежал.

Елена видела, как он это сделал, но не стала его останавливать. Она решила выследить его. Заранее надела кроссовки и джинсы.

Боря шел не оглядываясь, он не боялся погони. Он мерз, переходил порой на трусцу, но ему было тяжело бежать, и он снова шел, согнувшись и прижимая кулачки к груди.

Он дошел до кафе «Свежий ветер» — «Открыто круглосуточно 24 часа».

Он прошел внутрь, сонный мужик у входа знал его — впрочем, не так много встретишь незнакомцев в Веревкине.

Окна в кафе были зашторены, Лена подошла к двери.

— Тебе куда? — спросил мужик. Было темно, мужик, видно, принял ее за девицу, из приезжих. Порой на каникулы сюда присылают детей из больших городов к бабушкам. Воздух в Веревкине пока еще деревенский.

— Я в кафе, — сказала Елена.

Мужик перекрыл дверь длинной рукой. В полумраке видно было, как блестит золото его зубов.

— Я сказал же, — ответил мужик лениво. Он не желал ей вреда, но пускать незнакомую бабу не хотел.

— Пропустите, — сказала Елена настойчиво.

Он так ее и не узнал, а Елена его узнала — он учился в ее школе, два раза приходил в секцию по самбо, которую она вела когда-то в районном Доме пионеров. Только Лена забыла, как его зовут — он оказался неспособным, ленивым и боялся падать. В спорте мало перспектив у тех, кто боится падать.

Елена протянула руку, чтобы отстранить его, и страж ворот схватил ее за руку, чтобы отбросить, забыв, что у спортсмена — две руки. И две ноги.

Страж грохнулся о землю. Тяжело грохнулся, тем более что владельцы кафе для красоты выложили квадрат перед дверью керамической плиткой.

Елена вошла в кафе.

И тут же увидела Борю.

Он сидел за столом. Напротив — тот, Скошенный, которого Лена видела в Туле. Скошенный как раз двинул ладонью какой-то белый пакетик.

Лена шагнула к столику и тут же увидела старшего, с тигриными глазами. Он стоял у бара и смотрел на нее.

Она шла сюда, чтобы поговорить с теми, кто снабжает Борю отравой, поговорить, может, убедить их в чем-то, может, откупиться.

Но неожиданно для себя она не совладала с рефлексом защиты ребенка.

Она кинулась к столику.

От соседних столов, утопавших в полутьме, оборачивались к ней бледные круги лиц.

Прежде чем Боря и его спутник ее увидели, Лена сбросила пакетик на пол.

Боря кинулся под стол и пропал — он ползал там, в темноте, разыскивая драгоценный пакетик.

— Ну ты… — зарычал Скошенный подбородок. — Да я тебя…

Он был настолько страшен, что Лена отступила и почувствовала угрозу сзади. Сделала шаг в сторону, кинула взгляд назад — там стоял обиженный ею охранник, что сторожил вход.

Бессмысленно было взывать к рыцарским чувствам: сейчас им все равно — бабушка ты, мужик или цветочек. Растопчут.

Но нельзя уходить без Бори.

Решения не было. Выхода не было.

И тут пришел Тигриный глаз.

— Бери своего мальчишку, — сказал он.

Лена хотела сказать спасибо, но поняла — не место и не время. Тигриный глаз не хочет опасного для заведения скандала. А вдруг ее прибьют?

Это она все поняла и продумала потом, когда шла домой.

А сейчас послушалась бандита — благо Боря как раз вылез из-под стола и старался выпрямиться. Она тащила его за сжатый кулак — в кулаке был пакетик.

Тигриный глаз шел сзади.

Оркестр молчал, в зале царил шорох голосов.

Она опомнилась на улице. Тигриный глаз сказал:

— Уходи. А то я не ручаюсь.

Они с Борей быстро пошли прочь. Она выцарапывала на ходу пакет с наркотиком. Боря выдергивал руку — словно он был малышом, а в руке — конфетка.

— Разве ты не понимаешь, что я хочу тебя спасти? — Она пыталась достучаться до его заледеневшего сердца. Как звали того мальчика у Андерсена? Снежная королева остудила его сердце. Господи, какая это была страшная сказка. Лена так и не дочитала ее до счастливого конца. Она не поверила в торжество добра и справедливости.

— А может, я хочу откинуть копыта? — кричал Боря. — Что ты понимаешь? Всю жизнь прожила как положено, от сих до сих, спать, жрать, с отцом трахаться… вот и вытрахала меня!

— Борис, как ты смеешь так говорить?

— Смею. Я за чертой, — сказал сын. — Я там, а ты среди благовоспитанных… вы тоже наркоманы, вы все наркоманы обыкновенной жизни!

— Это не твои слова. Это тебе сказали.

— Мало ли чьи слова?

— Если с тобой что-нибудь случится, я их всех убью. Ты понял — я их убью:

— Ну и что? Встанут новые бойцы. Ты в школе училась? У нас историчка — коммуняка. Она говорит, что Ильич пошел другим путем. А почему, знаешь?

— Почему? — глупо спросила Лена.

— Потому что индивидуальный террор, который так любил его братик Саша, ни к чему не вел. Ты убьешь плохого губернатора, пришлют другого губернатора, еще похуже прежнего.

— По крайней мере у тебя голова еще работает, — сказала Лена.

— Некоторое время… — Боря попытался улыбнуться. На улице было совсем темно, многие фонари разбиты, они шли так, как будто просто припозднились из гостей. Дул несильный, прохладный ветер. Лето кончилось. Ночью Боре было плохо. Это была не ломка — он принял дозу недавно, просто организм отказывался от ядов, которые в нем накопились.