— Доброе утро! — Служанка у двери сделала поклон сикхо. — Госпожа будет одеваться?

— Поунджи уже пришли за подаянием?

— Поунджи скоро придут. Ваш царственный дядя собрался на охоту и хотел бы перед отъездом поговорить со своей племянницей.

— Скажи дяде, что вынесу подаяние, умоюсь и приду к нему вкушать утреннюю пищу.

Служанка поклонилась, коснувшись головой чистых сосновых досок пола.

Дороти вскочила с постели. Утро было прохладным, свежим и светлым, хотя наступал муссон и тяжелые облака уже курчавились, нависая над перевалом, — не сегодня-завтра хлынут дожди. Видно, сегодняшняя охота — последняя в этом сухом сезоне.

Одна из служанок принесла большой серебряный горшок с рисом и серебряную поварешку. Дороти спустилась по лестнице своего дворцового павильона на короткую мягкую траву. Монахи уже подошли к лестнице и, смиренно опустив головы, ждали милости от принцессы.

Дороти стала раздавать им рис, а служанка, стоявшая дальше, клала каждому по большой ложке рыбьего паштета — нгапи.

Затем Дороти принесли одежду для среды, дня белого слона. Одежда была белой с зелеными цветами, прическа в день белого слона носится высокой, с гроздью белого жасмина. Мастер Маун принес специально вырезанное им из сандалового дерева душистое опахало. Взяв его и поблагодарив слуг, Дороти в сопровождении двух молоденьких фрейлин направилась через широкий зеленый двор к главному зданию дворца — терему короля Бо Нурии, где тот уже восседал на низенькой каменной скамеечке за круглым столом высотой меньше локтя, на котором стояли блюдо с рисом, фрукты и чай. Он ждал к завтраку свою любимую, обретенную с помощью добрых богов племянницу Ма Доро.

Дядя Бо Нурия был совсем еще не старым, даже моложе мамы. И очень на нее похож. Старый Бо Пиньязотта рассказывал, что за худобой и тонкостью рук короля открывается выносливое, жилистое тело воина и во всей стране гор нет лучшего бойца на саблях, чем повелитель Лигона. И нет лучшего стрелка из мушкета на охоте — кто еще, кроме Бо Нурии, с пятидесяти шагов попадает пулей в глаз тигру? Может быть, лишь глухонемой богатырь Нга Дин, сын Бо Пиньязотты.

Несмотря на прохладу, король Лигона сидел в одних штанах — в отличие от бирманцев, лигонцы носят широкие штаны, подобно жителям Чиенгмая и шанам. Вид у него был усталый и мрачный.

— Я рад тебя видеть, девочка, — сказал он при виде племянницы.

В этом не было лукавства — у короля не было детей, а самые мудрые доктора Китая заявили, что, к сожалению, боги и сам Будда не могут ему помочь. Поэтому король принял появление племянницы за благоприятный знак небес и через две недели после ее приезда назвал Дороти наследницей трона. Это не понравилось некоторым знатным вождям и придворным, но никто не посмел противоречить королю. В Лигоне женщина может наследовать трон, так что ничего особенного в том решении не было, благо, что по законам престолонаследования первой в очереди стояла не Дороти, а ее мать как сестра короля. Но Мэри-Энн еще не подозревала, какое высокое место она занимает в Лигонском королевстве, так как сообщить ей об этом было некому.

— Садись, — сказал король и передал племяннице чашку с кислым буйволовым молоком. Дороти приняла широкую чашку и хлебнула душистого густого напитка. — Сегодня выезд на охоту задерживается, — сообщил король. — Я хочу, чтобы мои вожди и советники услышали плохие новости.

Дороти знала, что было бы нарушением закона спрашивать о том, каковы эти новости, прежде чем король сочтет возможным сам о них сообщить. Дороти съела горячую лепешку. Конечно, в минуты плохих вестей проявлять аппетит неприлично, но она была молода и полагала, что лучше съесть лепешку сейчас, чем после прихода советников — хранителей обычаев и правил хорошего тона.

Вельможи маленького королевства входили по одному. Первыми пришли три усатых князя из тех, чьи владения примыкали к Лиджи и которые предпочитали проводить дождливый сезон в городке, затем стали собираться советники. Потрясая седыми бородами, они кланялись дяде и Дороти. Затем снимали широкие шляпы и накидки и рассаживались на подушках в установленных местах — чем знатнее, тем ближе к королю. Хотя подушки были одинаковыми.

Принесли горячий чай в медных чайниках, его разливали по китайским фарфоровым чашкам и доливали в чай молоко. Дороти выпила всю чашку, остальные отхлебнули по глотку и поставили чашки на низенькие столики, что стояли перед каждым.

— Я собрал вас, друзья, — сказал король, — как ближайших ко мне людей, для того, чтобы держать с вами совет.

Никто не проронил ни слова. Все понимали, что обстоятельства достаточно серьезны, если король отложил выезд на охоту и созвал всех к себе с утра, когда не принято устраивать аудиенции и тем более принимать государственные решения.

Все молчали, слышно было, как один из князей поднял чашку и громко отхлебнул из нее.

— Вы сейчас увидите человека и услышите его слова.

Король щелкнул пальцами.

Слуга, дежуривший в дверях, крикнул наружу, с веранды вошли два воина, за ними человек в тоге монаха, нижняя половина лица которого была повязана черным платком.

Человек поклонился от входа, король жестом приказал ему выйти на середину комнаты.

Монах сел на корточки.

— Этот человек, — сказал король, — мой верный слуга. Он — мои глаза и уши в Аве. Он дороже мне, чем вся слоновья кавалерия. Потому никто не увидит его лица.

И все присутствующие склонили головы, не споря, потому что знали, на что идет авский двор, чтобы вернуть себе господство над Лигоном. Ведь уже восьмой год, как Бо Нурия отказывается посылать дань в Аву, презирая могущественного короля Бирмы за то, что тот предал его род и поддержал узурпаторов.

— Говори, наш друг, — произнес король, — мы внимаем тебе. Повтори то, что ты произнес лишь для моих ушей сегодня ночью.

— О славный король Бо Нурия, — сказал монах, и голос его звучал глухо из-под черного платка. — Я спешил к тебе пять дней и пять ночей, чтобы сообщить, что королевский совет в Аве постановил: как только прекратятся дожди, отправить большую армию против Лиджи, чтобы вернуть под руку Авы королевство Лигон и все горные народы, признающие его покровительство.

По собравшимся прокатился удивленный шум. И не то удивило вельмож, что Ава собралась в поход, — хватит королю Бодопаи ухлопывать все доходы страны в сооружение пагоды в Мингане.

Многие в Бирме, не говоря уж о горцах, полагали, что авский король Бодопая сошел с ума, когда он, для того чтобы обеспечить себе в будущем рождении участь боддисатвы, приказал построить на берегу Иравади самое большое строение в мире. Вся жизнь в стране замерла, никто не имел права построить даже сарай до тех пор, пока затея короля не увенчается успехом. Половина мужчин государства, бросив поля и мастерские, копали глину, обжигали кирпичи, перевозили их к строительству и укладывали слой за слоем… И конца строительству не было видно.

Бо Нурия вспомнил, что французский миссионер, добравшийся когда-то до Лиджи, рассказывал, что в краях белых людей такое уже случилось много лет назад в городе под названием Ба-билон. Люди там строили башню до неба, чтобы возвыситься над богами, и боги посмеялись, лишив их способности понимать друг друга. Вот и пришлось им разойтись по домам. Смешная история… Но боги посмеются и над Бодопаей, в этом Бо Нурия был убежден.

Нет, не само решение наказать непокорный Лигон удивило князей и советников. Удивило решение готовить поход загодя. Ведь если король Бирмы намеревался наказать вассала, он приказывал это сделать западному мьозе или покорным шанским князьям. Те разоряли непокорные деревни и уводили пленных. Зато если планировалась большая война против Манипура или Сиама, тогда готовиться к ней начинали с весны, а в поход выступали с началом сухого сезона, в сентябре. Следовательно, решение Бодопаи означало, что он считает Лигон целью большой войны. Он не доверяет вассалам. Он пойдет в поход сам и не оставит в Лигоне камня на камне. У Лигона нет шансов устоять в такой войне.