— Не талдычу, а стараюсь пробиться к вашему помутненному сознанию, — ответил командующий Теплицами и Оранжереями Северного полушария. — Если я вас послушаюсь, то мы оставим без витаминов треть населения планеты. Вы — варвар, комиссар!

— Бывает момент в истории, когда честь нации, честь планеты, честь Галактики перевешивает низменные соображения о помидорах. Знаете ли вы, что наша сотрудница находится сейчас в восемнадцатом веке и ее жизни грозит опасность? Читали ли вы о том, что все войны мира не стоят слезы одного ребенка? Кто это сказал?

— Пушкин!

— Нет!

— А кто?

— Не изображайте из себя первоклассника! Любой ребенок знает, кто это сказал. И не заговаривайте мне зубы, витаминный диктатор. Согласны ли вы помочь ИнтерГполу или будем враждовать?

— Будем враждовать, — ответил командующий Теплицами.

Милодар в гневе выключил связь.

Он обернулся к профессору Гродно.

— Вы видите, с кем нам приходится иметь дело?

Профессор Гродно ничего не ответил. Он устало глядел на дисплей — сложные цветные пятна рассказывали ему, как функционирует мозг агента Коры Орват. Мозг функционировал непредсказуемо.

Милодар раздраженно отбросил стул и встал рядом с профессором у дисплея.

— Плохо, да? — спросил он.

— Я уже многое научился читать в ее спящем сознании, — ответил профессор, делая неопределенное движение головой в сторону спящего тела Коры Орват, которая покачивалась в туманном газе, наполнявшем саркофаг.

Ассистентка Пегги принесла профессору чашку чая и кофе для комиссара. За месяцы, проведенные рядом, участники операции привыкли друг к другу, и Пегги уже не так восторженно относилась к профессору и даже обнаружила в нем некоторые недостатки. И это неудивительно, если рядом с тобой находится страстный, подвижный, курчавый комиссар Милодар.

— И вас тревожит…

— И меня тревожат изменения в импульсах. Настолько, что, может быть, нам безопаснее прервать связь и пробудить агента.

— Все сговорились меня погубить! — закричал Милодар. — Вы не хотите войны с Эпидавром? Я тоже не хочу этой войны. Остался шаг до цели, и мы его сделаем. Неужели вы можете отступить?

— Еще несколько недель назад Кора Орват была лишь медиумом, передаточной инстанцией между нами и Дороти Форест. Но необычные условия, требующие постоянной связи мозга Коры с ее подопечной, заставляют Кору все более вторгаться в жизнь Дороти, сочувствовать ей и переживать за нее.

— Еще бы, — заметил Милодар. — Кора понимает, что Дороти ее прапрабабушка. И если она не выйдет замуж и не родит ребеночка, то и Коре нечего делать на этом свете.

— Может быть, — вздохнул профессор.

А Милодар подумал, что Пегги готовит такой жидкий кофе, что он даже при всей своей любви жениться не сможет связать с ней личную жизнь.

— Вот уже три недели, как Дороти разговаривает только по-лигонски, — продолжал Гродно. Чай у него тоже был жидкий. Но, может, именно он испортил Пегги своими требованиями? Ноги у нее хорошие, ровные, полные в икрах, тонкие в коленках… А вот кофе статью не вышел. — Биотоки мозга агента Орват стали значительно активнее. И если мы могли лишь приблизительно догадываться, какого рода активность происходит в мозгу медиума, то теперь я ловлю каждое слово, сказанное Дороти, — их мозги фактически слились.

— Это идеализм!

— Разумеется, — сказал профессор.

— Вы говорите — третью неделю ни единого английского слова?

— И ни единого бирманского слова. Мы подключили лингвист-компьютер. Он не ошибается.

— Он еще может сказать нам, о чем она говорит по-лигонски?

— Но компьютер не знает лигонского языка!

— Почему?

— Его никто об этом не просил.

Милодар готов был произнести убийственный монолог, но понял, что этот монолог не поможет ни ему, ни его агенту.

— Значит, — сказал Милодар, — мы можем утверждать, что Дороти добралась до своих родственников. По крайней мере она находится в районе боев между мятежниками. Мне необходимо взглянуть на нее.

— Но мы исчерпали все лимиты…

— Не учите меня жить. Все равно они вынуждены будут дать нам наводку на Дороти, чтобы отыскать пропавшие предметы.

— Но не сегодня!

— А сегодня… — Милодар подошел к саркофагу. Лицо Коры потеряло безмятежность глубокого сна — по нему проносились легкие гримасы, словно девушку тревожили сновидения. — Где? — спросил Милодар сам себя. — Где ты находишься, дорогая Дороти? Где тебя черти носят? В Рангуне? В пути? Или в родовом гнезде Хмаунгов — городке Лиджи?

Пегги и профессор Гродно замерли, потому что голос Милодара от задумчивого полушепота постепенно поднялся до трагических высот. Комиссар казался полководцем, который клянется в верности перед гробом великого предка.

— О, как нам узнать правду, где ты? — возопил Милодар.

Губы спящей Коры шевельнулись, чуть-чуть, но чуткие приборы уловили и многократно усилили слово.

— Лиджи!

— Что? — крикнул Милодар. — Что она сказала? Она что-то сказала или я схожу с ума?

— Что ж, мы этого ждали, — ответил Гродно, бросаясь к приборам. — Трудно поверить собственным ушам, но она сказала слово «Лиджи».

Милодар нежно провел ладонью по холодной крышке саркофага.

— Она один из моих лучших агентов, — сообщил он медикам. Словно они не знали об этом раньше. Пароксизм ревности исказил миловидное лицо Пегги. Она дала себе слово зарезать Кору, как только та вернется из командировки.

Милодар вышел на середину комнаты и произнес:

— Теперь никто не посмеет остановить меня. Давайте включайте всю мощность. Проводим операцию «внушение»!

Гродно не возражал.

Он тут же начал подготовку к рискованной, ювелирной операции — мозг Коры должен был дать сигнал, направленный в мозг ее прародительницы. Теперь, когда осуществилась ожидаемая прямая связь между Корой и мозгом Дороти, можно было надеяться, что Дороти услышит приказ своей правнучки.

— Начинайте, — приказал Милодар. — Я отправляюсь к себе, чтобы вызвать Лицо из Эпидавра. Он должен успеть сюда к моменту завершения эксперимента.

Милодар, не попрощавшись, бросился вон из лаборатории. И не потому, конечно, что дела призывали его, просто он был суеверен, хотя не мог в том признаться.

Хлопнула дверь.

Пегги с жалостью посмотрела вслед Милодару. Профессор Гродно впервые позволил ревности овладеть собой.

— Не знаю, — сказал он, — достоин ли твоей любви человек, который бежит с поля боя.

— Мы не на поле боя, — отрезала Пегги. — Мы проводим рядовой медицинский эксперимент. А у комиссара Милодара есть дело государственной важности.

Дороти потянулась — ее ложе было одновременно бескрайним и ограниченным перильцами. Смешно спать на кровати с перильцами и под шелковым балдахином, в углах которого гнездятся летучие мыши.

Простыней в ее королевстве еще не изобрели, зато шкуры, которыми была покрыта постель, были мягкими и отлично выделанными.

Так что, несмотря на ночные холода, постель принцессы всегда была теплой.

Дороти лежала и прислушивалась к звукам утра.

Свежий ветер шумит в ветвях сосен, звенят колокольчики — стадо коз тянется на луг, закричала сойка… снаружи на веранде зазвенела посудой служанка — пошла доить буйволиц. Скоро придут монахи, надо будет выйти и вынести им разогретый слугами рис — принцесса Лигона должна показывать смирение перед небом и кармой.

Но еще есть несколько минут… Как далеко отсюда Лондон и даже Рангун, вся жизнь, проведенная вне Лиджи… Что могло заставить ее мать, хоть и опальную, но княжну, бросить все — дом предков, языческих богов, капища которых скрываются в сосновых лесах, чтобы их не увидели строгие буддийские монахи. Покинуть родных? Неужели так сильна любовь к язычнику, к иностранцу из презренного рода диких англичан, не знающих чести… Дороти (она уже привыкла к своему лигонскому имени, произведенному от английского, — Ма Доро) вдруг представила себе, как в узком домике у Темзы ее мать, казавшаяся ей всегда такой взрослой и даже старой, сидит сейчас, корпит над вышивкой очередной шляпы… А может быть, к ней пришел одноглазый фокусник Фан и они гадают, где сейчас Дороти, что с ней, здорова ли она, счастлива? И наверное, думают, что она по-прежнему живет среди англичан и служит толстой птице Регине…