И вот сейчас — а это было маленьким чудом — люди, сидевшие на корточках и жующие бетель, спорящие над миской супа, договаривающиеся о каких-то делах, произносили слова этого секретного языка, и он был понятен Дороти!

Конечно, не все слова и не из всех уст, но она не была безгласной и глухой на портовой улице. А от понимания языка у нее возникало странное чувство: будто она уже бывала на этой улице, хотя на самом-то деле родилась Дороти в Англии вскоре после возвращения родителей из Бирмы.

Углядев добродушного вида толстую женщину, сидевшую на ступеньках харчевни и продающую с жаровни маленькие пончики, Дороти подошла к ней и спросила:

— Вы не скажете мне, уважаемая, как пройти к пагоде Шведагон?

Толстая женщина не сразу поняла ее, потому что Дороти, как оказалось, слово «пагода» произнесла по-английски. По-бирмански это слово произносится как «па я».

— Шве-да-гон, — повторила Дороти.

Женщина окинула Дороти критическим взглядом и ответила быстрой речью, из которой Дороти почти ничего не поняла и потому упрямо повторила:

— Шве-да-гон.

— Куда тебе в такое время в Шведагон, — сказал тогда старый китаец, вышедший из харчевни. По тому, как Дороти глядела на пончики, он сразу все понял и, взяв горячий пончик с жаровни, кинул его, чтобы не обжечь пальцев, Дороти, и та подхватила пончик на лету.

Женщина начала было кричать на старого китайца, но тут же осеклась, узнав его, и подобострастно захихикала.

Старик выглядел солидно и знал себе цену. Он был облачен в черный атласный халат, расшитый золотыми драконами. На голове плотно сидела круглая черная шапочка.

Дороти чуть было не подавилась острым, горячим, вязким тестом и не смогла даже ответить толком на вопрос старика:

— Зачем тебе идти в Шведагон?

Дороти кивнула, показывая, что поняла вопрос.

Какой маленький пончик! Бывают же такие маленькие пончики!

Старый китаец никуда не спешил. У него были большие черные печальные глаза философа. Он все стоял на верхней ступеньке и разглядывал Дороти. Потом сказал что-то по-китайски толстой торговке. Та нагнулась вперед, дотронулась до юбки Дороти, взяла ее между мясистыми младенческими пальцами и помяла. Ответила китайцу, и тот сразу спросил:

— Откуда ты будешь, девушка?

Дороти увидела, что за спиной старика в темном проеме двери стоят два крепких молодых китайца в синих куртках и синих широких штанах.

Старик перекинул вперед седую косу и перебирал ее сухими желтыми пальцами. Порывом налетел горячий влажный ветер, и свет бумажных фонарей цветными бликами пробежал по лицу и седой бородке старика.

Дороти вдруг стало страшно. Она кинула взгляд на колечко. Но камень, насколько она могла судить, остался светлым, почти белым — от старика не исходило угрозы.

— Ты не из этого порта, — сказал старик. — Ты хочешь еще пончик?

Дороти не смогла удержаться от кивка — голова сама склонилась.

Старик чуть улыбнулся. Его телохранители — а Дороти была убеждена, что это так, ибо от старого китайца исходило ощущение власти — засмеялись. Торговка подняла свое тяжелое тело, чтобы поднести поднос поближе к Дороти, и сказала:

— Осторожнее, милая, они горячие.

Она не требовала денег ни с китайца, ни с Дороти.

Дороти взяла пончик, стала дуть на него, перекатывая в пальцах. В конце концов, ей было всего семнадцать лет, она быстро ко всему привыкала и предпочитала ждать от жизни хорошее. Хоть и не всегда ее надежды оправдывались.

— Говори, — потребовал китаец.

Дороти колебалась. Потом поняла — не убежать же!

— Я с арабского корабля, — сказала она, с трудом подбирая и произнося певучие бирманские слова, но с каждым сказанным словом в ней просыпались все новые — язык как бы возвращался к ней. Она даже и не подозревала, насколько прочно пустили в ней корни слова, которые шептала ей мать еще в колыбельке. — Он пришел сегодня…

Дороти показала рукой назад.

— Ешь, — сказала торговка. — Ты голодная.

— Что ты там делала? — спросил китаец строго, словно Дороти была китаянкой или бирманкой и ей нечего было делать на арабском корабле.

Дороти пожала плечами. Рот ее был занят пончиком. Начинка пончиков была острой, перечной, овощной. Тесто вязкое и не соленое.

Старик выкрикнул китайскую фразу, и, подчиняясь приказу, один из его телохранителей кинулся стрелой через улицу, сшибая людей, и схватил араба, который на той стороне улицы договаривался с проституткой. Он так быстро рванул араба на себя, что тот не успел выхватить нож, с заломленной назад рукой перебежал улицу и, согнувшись, остановился рядом с Дороти.

Китаец заговорил по-арабски. Дороти уже угадывала мелодию арабской гортанной речи, но не понимала слов.

Араб удивился.

По знаку телохранитель отпустил араба. Тот не убежал и не напал на китайца. Видно, тоже почувствовал, что имеет дело с необыкновенным человеком.

Китаец спрашивал. Араб отвечал. Затем старик показал на Дороти. Араб только сейчас увидел ее, ибо раньше не отрывал глаз от старика. Он, конечно же, узнал обезьяну и отшатнулся от девушки.

Тут же из араба хлынул бурный поток слов. Он помогал себе руками, порой упирал осуждающий перст в грудь Дороти, которая чувствовала себя неловко под градом непонятных обвинений.

— Ты поняла? — спросил старый китаец, когда араб замолчал и отшатнулся от Дороти.

— Нет, — сказала Дороти. — Но я думаю, что он плохо обо мне говорил.

— Этот человек — матрос с судна, на котором ты приплыла, он говорит, что ты — рабыня английской госпожи, которая продала тебя сыну ар-Рахмана, но ты чуть было не убила своего благодетеля. И потому тебя наказали. Так это ты висела в клетке на рее? Весь порт говорил сегодня об обезьяне, которую привез на своей баггале ар-Рахман. А это была ты!

Китаец тонко засмеялся и погладил бороду ладонью.

Дороти сказала:

— Я свободная английская женщина. Никто не смеет меня продавать.

— Но продали?

— Я не знаю, — ответила Дороти. — Мне об этом не сказали.

— А как же сын ар-Рахмана?

— Я не люблю, когда мужчины касаются меня, — гордо заявила Дороти. — У меня есть жених. Он — английский офицер.

— Чудесно, — произнес китаец. — Но плохо вести важный разговор на улице. Я прошу тебя, госпожа, пройти в этот дом, там есть тихая комната, и ты мне все расскажешь.

— Зачем? — спросила Дороти.

Она увидела, что толстая торговка чуть заметно отрицательно качает головой. Она кинула взгляд на колечко — камешек потемнел, но, может быть, на него неудачно упал уличный свет.

— Я придумаю, как тебе помочь и как наказать твоих обидчиков, — сказал китаец. — Я хочу, чтобы восторжествовала справедливость. К тому же есть несколько вопросов, на которые мне интересно получить ответы. Так ты идешь?

Дороти понимала, что у нее и нет иного выбора.

Она послушно прошла в дом.

Оглянулась. Араб убегал по улице.

— Вы не боитесь, что он приведет своих людей? — спросила Дороти у старика, который шел рядом с ней.

Старик захихикал. Его длинный черный халат шуршал в темном коридоре, словно шла целая процессия облаченных в шелк вельмож.

— Его люди не посмеют здесь сделать ни одного шага без моего позволения, — произнес он.

В низкой длинной, тускло освещенной комнате были только нары, покрытые какими-то тряпками. Там сладко пахло и стоял дым. Телохранители криками и пинками выгнали из комнаты лежавших на нарах людей. Тут же низенький человек в синем халате с высоким воротником внес складной стул и поставил посреди комнаты. Старый китаец уселся на него, указав Дороти место на нарах напротив.

— Меня интересует, — сказал старик, — почему ты, женщина из Британии, понимаешь язык бирманцев.

— Моя мать была из этих мест, — ответила Дороти. — А отец был английским моряком. Он увез мою мать в Лондон. Она и сейчас жива.

Китаец кивнул.

— Ты плохо говоришь по-бирмански, — сказал он. — Значит, ты права. И что ты намерена делать дальше?