Дороти подумала, что, наверное, она уже внизу, где должен быть лазарет. Она колебалась, спускаться или вернуться в каюту, и эта секунда спасла ей жизнь, потому что еще одно вражеское ядро влетело и своротило пушку, убив двух канониров. Это произошло как раз перед Дороти — в трех шагах. Откашлявшись от дыма, почти на ощупь Дороти отыскала люк, ведущий вниз, в глубоком полумраке, который царил на нижней палубе. Его не могли рассеять два фонаря в плетеных металлических сетках, подвешенных к потолку. Дороти пошла на звуки голосов, туда, где в обычные дни находился общий кубрик мичманов и младших офицеров, и тут же увидела, как на длинном обеденном столе, покрытом клеенкой, лежал человек, которого держали двое санитаров, тогда как доктор Стренгл отпиливал ему ногу выше колена обыкновенной ножовкой с мелкими зубьями.

Дороти поняла, что оставаться здесь не может — даже не от вида этой операции, как от визга матроса, который прервался, лишь когда Дороти отступила к самому трапу…

— Перетягивайте и бинтуйте! — крикнул Стренгл помощнику, а сам поспешил к Дороти. Его клеенчатый фартук был измаран кровью, и в крови был даже лоб, потому что он все время вытирал пот. Яркие лампы горели только над операционным столом, в остальной части кокпита было темно. И неудивительно, так как эта палуба была ниже ватерлинии и было слышно, как волны ударяют о борт…

— Дороти, что вы здесь делаете? — спросил доктор. — Вам лучше спрятаться…

И тут она сказала то, о чем еще секунду назад не думала:

— Я пришла помогать вам.

— Как? Таскать трупы? — рассердился доктор Стренгл. — Для этого у меня есть полдюжины бездельников.

— Я умею перевязывать… или дать воды, — сказала Дороти. — Я полгода помогала тете, которая служит сестрой милосердия в госпитале Святого Павла.

— Не знаю… это не женская работа… — Доктор Стренгл колебался. Потом вдруг принял решение: — Но все же это лучше, чем торчать на верхней палубе. Иди помогай Дейвису.

Он показал в сторону, в полумрак. Широкоплечий санитар шагнул в сторону…

Там лежал штурман Алекс!

— Алекс!

— Не кричите, мэм, он не в себе, — ответил широкоплечий санитар со старомодной серьгой в ухе.

— Я не кричу… доктор Стренгл велел мне…

Она закусила губу. Ей было страшно, как в темном лесу. И никто не придет на помощь.

— Да, — сказал над ее плечом доктор Стренгл. — Это наш молодой друг. Однако должен вам сказать, что раны его не внушают мне опасения. Его руку я положил в шину, она срастется, и быстро, — перелом несложный. То же могу сказать и о ране в боку, которая не нарушила жизнедеятельности ни единого из важных органов, а задела лишь мягкие части тела.

— Я хотела бы…

— Дейвис, дайте мисс Дороти бинт, корпию и салфетки… Ты в самом деле имеешь опыт врачевания?

— Я бы не стала вас обманывать, доктор Стренгл!

— Скорее, доктор, он кончается! — закричали от стола.

Стренгл кинулся туда, но еле устоял на ногах, так содрогнулся, будто человек, получивший сильную пощечину, их корабль.

И все сразу замерли. Даже стонущие раненые замолчали, прислушиваясь.

— Они здесь… — сказал кто-то в тишине.

И тут же тишина пропала, сметенная шумом, который доносился сверху, — в нем можно было различить человеческие крики, звон сабель, команды, запоздалые выстрелы пушек, треск рвущихся парусов и сломанных при столкновении рей.

— Что это? — спросила Дороти шепотом, не надеясь услышать ответ, как лежащий у ее ног штурман открыл глаза и тихо произнес:

— Они берут нас на абордаж. Да, на абордаж! Где моя сабля?! — закричал он. — Мое место там.

— Не надо, мой дорогой, — шептала Дороти, не зная, слышит он ее или нет. — Тебе нельзя подниматься… Я сейчас сменю тебе повязку.

Штурман вновь закрыл глаза. Видно, усилие оказалось для него слишком трудным.

Дороти стала осторожно накладывать на кровоточащий бок корпию и придерживать ее салфеткой, и вдруг — неизвестно, сколько времени прошло — бой кончился.

По крайней мере это случилось куда скорее, чем Дороти ожидала.

Голоса и громкие, поспешные шаги раздавались на оружейной палубе. Но ни выстрелов, ни звона металла… Означает ли это, что мы победили или это победили нас? У кого можно спросить? Где доктор Стренгл? Почему он склонился над операционным столом, словно его не касается судьба корабля и всех его жителей?

Затем, когда Дороти уже смогла сменить повязку штурману, который так и не приходил в себя, в широком луче серого света, проникающего с орудийной палубы, показалась фигура человека с короткой саблей в руке. Голова его была завязана красным платком, а на шее висела золотая цепь.

— Надеюсь, — сказал он на плохом английском языке, — сопротивления не будет. Иначе мы никого не жалеем.

Никто ему не ответил.

— Здесь госпиталь? — спросил он. Вернее, догадался.

— Да, сэр, — сказал санитар Дейвис.

— Выражаю сочувствие, — произнес француз и исчез на верхней палубе.

Теперь Дороти знала, что ее опасения о судьбе тех, кто не хочет нападать, а лишь защищается, оправдались самым страшным образом. Потому что они касались не только ее, но и штурмана, беспомощного и несчастного. И она решила остаться возле него, что бы ни говорила госпожа.

А тем временем даже те, кому было очень больно, старались сдерживать крики, а доктор Стренгл тоже занялся перевязками, благо пока более некого было оперировать.

В первые десять минут сведения о том, что происходит наверху, поступали через раненых или контуженых матросов, которые в пылу битвы не успели или не смогли спуститься в лазарет, а теперь спешили скрыться подальше от пиратов. Один из матросов видел, как капитан Фицпатрик отдал корсару свой кортик и тот принял его, как от сдавшегося в бою капитана. Второй матрос все повторял:

— А они как муравьи, мы их давим, а они лезут, как муравьи! Наверное, их тысяча человек было…

— Как называется корабль? — спросил кто-то из темноты.

— Не знаю.

Третий матрос, что как раз спускался в трюм, ответил:

— «Кларисса». Француз.

Как будто это последнее не было ясно раньше.

— Как же они вас? — спросил тот же голос.

В голосе звучал упрек.

— Тебе что, ты здесь отлеживался, — огрызнулся матрос. — А они картечью верхнюю палубу вымели — человек двадцать на тот свет…

Тут на верхней ступеньке снова показался француз и крикнул:

— Доктора и санитаров! Быстро!

Стренгл откликнулся:

— Не могу, у меня операция. Пускай сюда несут.

Наверх пошли санитары с носилками.

Потом доктор, перевязав раненого, поспешил наверх, понимая, что требуется его помощь.

Уже добежав до трапа, он обернулся и крикнул Дороти:

— Возьми мой медицинский ящик!.. И вон те салфетки!

Дороти послушно подхватила ящичек с железной ручкой, но потом замерла, будто не была уверена, что сможет возвратиться к штурману.

— Скорее! — крикнул доктор. — Нас ждут!

Дороти выбежала на верхнюю палубу следом за доктором. Она сразу увидела санитаров, которые укладывали на носилки Смитсона. У него была оторвана рука.

— Не трогайте его! — приказал Стренгл. Санитары опустили носилки, и доктор склонился над раненым.

Поднявшись на верхнюю палубу, Дороти поставила сундук у носилок и оглянулась. Перед лестницей на капитанский мостик стояли две небольшие группы людей — одна состояла из Фицпатрика, полковника Блекберри и еще двух корабельных офицеров. Напротив них, на голову уступая капитану ростом, стоял французский предводитель. Они пираты, значит, он у них предводитель? Или все же капитан? Предводитель был округлым человеком с большим круглым лицом. Он казался очень мирным и домашним, ему вообще нечего было делать на палубе морского судна. За ним стояли два его сообщника, один в сюртуке и полосатых брюках, второй, усатый, в мундире французского морского офицера, только вместо шляпы у него на голове красовалась странная высокая красная шапка, похожая на гребень петуха, загнутый вперед. За спиной Фицпатрика в дверях своей каюты стояла миссис Уиттли, совершенно спокойная, только без пистолета.