— Не советую, — сказал вдруг Гарбуз. — Я знаю один маленький секрет: здесь известно лекарство от двухдневной чумы, вакцина. По крайней мере, не помрете… а там, сами видите!

— Может, я смогу кого-то предупредить, объяснить, что происходит.

— Чепуха. Вы опоздали.

— Тогда скажите: где вы можете достать вакцину?

— Не говорите чепухи! Вас же надо везти в институт на севере… и на это нужно получить разрешение генерала Лея.

— Тогда, значит, вы мне не сможете помочь? Вакцина только для вас!

— Мы можем рискнуть. Мы спрячем вас, и как только основные военные действия переместятся к вам, мы вас тихонько отправим на север. Генерал Лей будет занят, и мы обязательно…

— Она помрет, — сказал Калнин.

Он вошел сам. Его поддерживала медсестра, и он выглядел, как говорится, краше в гроб кладут.

— Что? — не сообразил Гарбуз.

— И я помру, — добавил Эдуард Оскарович. — Впрочем, тебя это уже не беспокоит?

— Неправда! Корват может подтвердить…

— Кора Орват!

— Не придирайся к пустякам. Кора может подтвердить, что я сам предложил ей остаться здесь. Как только первая волна вторжения минует, я переправлю вас в клинику, где есть противоядие от чумы. Я обещаю!

Кора слушала весь этот разговор, в ушах шумело, она не спускала глаз с экрана, на котором был виден Симеиз. Камера медленно перемещалась, и теперь показался пляж, пустой, лишь неподалеку от берега покачивался надутый оранжевый матрас, а на пляже была забыта полосатая простыня…

Море было пустым. Неизвестно, насколько далеко распространилась эпидемия. Надо как можно скорее найти Милодара и ему все объяснить!

— Отправьте меня туда! — закричала Кора. — Сволочи, убийцы!

— Ни в коем случае. Я не убийца! — гордо ответил Гарбуз, будто ему предложили отрубить Коре голову и даже дали топор, а он теперь пытается это тяжелое орудие отшвырнуть.

— Меня тоже, — сказал Калнин. — Я не верю тебе, Витя. Ты в самом деле не пристроишь нас в клинику, куда и тебя самого могут не пустить.

— Ну уж это слишком! — Гарбуз снова обиделся. Он все еще хотел казаться значимым. Он хотел раздавать благодеяния.

Этот спор, пустой, хоть и вредный, был прерван полковником Рай-Райи в защитной одежде и с пистолетом в длинной лапке.

— Почему они здесь? — закричал он, размахивая оружием. — Почему не выполняется приказ генерала Лея? Саботаж! Пристрелю!

Пистолет его недвусмысленно был направлен на господина советника Гарбуза, и Гарбуз понял, что никаких защитников ему не дождаться.

— Я готовлю… одну секунду…

Носилки с Корой поставили на салазки, Гарбуз возился у пульта и бормотал — Кора еще слышала это бормотание, а полковник, вернее всего, не слышал его совсем:

— Вы у меня ответите… все ответите. Вы не думайте, что я так уж одинок…

— Готово! — сказала одна из медсестер.

— Начался переход, — сказал Гарбуз громко.

Медсестра толкнула носилки, и они, набирая скорость, покатились вниз, к разверстому окну переходника.

На мгновение бесконечная тьма окутала Кору.

Кора полетела в бесконечность, в неизведанную глубину.

И оказалась в нашем мире.

Кора лежала недалеко от моря — слышно было, как накатываются на гальку волны и сползают обратно, шевеля камешки для сотворения ровного шума. Как будто она довершила свое падение с обрыва, но не разбилась, а, подхваченная сильными руками, улеглась на гальку.

Если не считать равномерного движения волн, стояла тишина, тишина смерти или молчаливого умирания. И тогда, поняв, что возвратилась на свою Землю, возвратилась, опоздав ей помочь и, возможно, лишь для того, чтобы погибнуть вместе со множеством ни в чем не повинных людей, Кора, приподнявшись на руке, села и больно, в кровь, начала бить кулаком по камням.

— Сволочи! — закричала она. — Никакой им пощады быть не может. Скорпионы, отведавшие крови, каракатицы в погонах! Бандиты с челками! Гитлеры доморощенные!

— Погоди, — прервал ее голос, и тень упала на камни перед ней. — Красиво выражаешься, но энергия уходит в свисток! А ну, перестань разводить истерику!

Голос принадлежал Милодару, и комиссар сильно серчал либо делал вид, что серчает.

— Я так виновата, — с трудом произнесла Кора, потому что при виде возвышающегося над ней, руки в боки, комиссара ИнтерГпола из нее как будто выпустили воздух и одновременно исчезла возможность борьбы, страха, отчаяния. Осталась лишь дурнота и сонливость… — Я ничего не сделала, комиссар. Я даже Мишу Гофмана не спасла…

— Значит, подтверждаешь? Я так надеялся, что эти, первые посланцы, чего-то перепутали.

— А эпидемия… двухдневная чума? — спросила Кора.

— Жалко Мишу, — сказал комиссар. — Тогда вставай!

— Не могу, — призналась Кора.

— Сейчас встанешь через «не могу», — пригрозил комиссар. — Ты у нас единственная из агентов, кто знает расположение тамошних помещений. Пойдешь туда.

— Не пойду, — ответила Кора. Несмотря на раскаяние и горе, она была в полуобморочном состоянии.

Рядом с ней стоял доктор… знакомый. Ага, она его видела дня три назад в подвале виллы «Ксения».

— Приведите ее в порядок, доктор, — сказал Милодар.

— Это невозможно, — сказал доктор. — Вы же видите, человек при последнем издыхании…

— Спасибо, — просипела Кора.

— Она не потеряла чувства юмора, — возразил Милодар. — Значит, будет жить. Но я объясняю вам все самым простым языком. Мы не знаем, что они там сделали с телом Миши Гофмана. Может быть, он в коме, может быть, они заморозили его тело — может быть, мозг его не разрушен болезнью. Мы не можем оставить агента погибать, если остается хоть маленькая надежда перенести его мозг в другое тело.

— Введите туда сотрудников, поговорите с тамошними военными, объясните им ситуацию…

— Доктор, вы сами не уверены в том, о чем говорите. Сколько это займет времени, при условии, что мы находимся с ними в состоянии войны и они считают, что Земля уже готова для вторжения. Мы должны отражать вторжение, а вы говорите: «Побеседуйте, втолкуйте, объясните!» Чепуха, доктор! У меня есть только одна надежда — Кора Орват.

— И как вы себе это представляете?

— Очень просто. Вы сейчас приводите ее в рабочее состояние. Заодно давайте ей все, что положено, от чумы.

— Она не справится.

— Кора, — спросил Милодар, — если мы сейчас тебя подправим, ты согласна пойти туда обратно? Ты только не бойся. Я буду с тобой.

— Я не боюсь, комиссар, — сказала Кора. — Я не смогу.

— Молодец, — сказал Милодар. — Носилки! Вертолет! Флаер! Даю вам, доктор, пять минут. Через пять минут мы вылетаем обратно в параллельный мир.

— Это невозможно, — ответил доктор, но уже начал обрабатывать Кору. Во флаере, пока перелетали на базу управления, Кору ввели в интенсивный сон. Три секунды сна были равны десяти минутам.

Пока Кора еще спала, ей полностью перелили кровь, сменили костный мозг и очистили внутренние ткани от вирусов двухдневной чумы.

Когда она пришла в себя, в глубокой уверенности, что проспала десять часов, и лишь голова гудела не столько от чумы, как от экзерсисов, произведенных медиками, но в целом, хоть и слабенькая, она чувствовала себя готовой к любой борьбе за справедливость.

Она приподнялась на постели, медики отпрянули, потому что не были еще готовы к столь быстрому ее выздоровлению, по подвалам виллы «Ксения» прозвенели звонки и проревели сирены, призывая к одру Коры комиссара Милодара и милейшую старушку Ксению Михайловну Романову, также готовую к завершающей фазе операции.

— Нормально? — Милодар вбежал в бункер. Был он одет странно и для Коры непривычно. Не будучи еще кадровым работником ИнтерГпола, она не подозревала, что каждый агент, инспектор или комиссар имел несколько форменных мундиров на различные случаи жизни. И сейчас ей пришлось увидеть комиссара Милодара в боевом мундире парадного толка, каковой надевается лишь для ежегодного парада организации в Галактическом центре и символизирует победу над силами беспорядка. От светло-голубого, частично отражавшего свет, туго облегающего мундира с пышными буфами, украшенными горящими переливчатыми эполетами, до высокого головного убора, имеющего происхождение от треуголки Наполеона, но украшенного белыми страусовыми перьями и обильно расшитого золотом, до тяжелых на вид сапог с врезанными в подошвы выдвигающимися бритвами, способными распилить стальную дверь, до, наконец, орденов и знаков, украшающих грудь комиссара, он был мечтой солдафона, сказкой для недоигравшего в детстве фельдмаршала и источником трепета для тех, кто до старости останется в душе капралом.