— Стой! — вдруг предупредил ее Миша. Хоть он и был больным и слабым, но первым увидел подозрительную полосу впереди.

Кора остановилась у самой полосы и попробовала ее носком туфли. Носок послушно углубился в видимость бетона.

— В сторону! — велел Миша. Они метнулись в боковой ход и успели увидеть, как их преследователи промчались по главному коридору, а после этого послышался непонятный шум, плеск, крики, даже стенки лабиринта зашатались. Похоже, что за поворотом несколько человек бились за жизнь, разваливая чудо местной архитектуры. Тут сердце Коры не выдержало, и она побежала на крики — благо бежать-то было два десятка шагов.

Длинного полковника засасывало в бетон в метре от той черты, что встревожила Мишу. Он бил по месиву изящными, украшенными кольцами руками, молотил по головам своих тонущих солдат, пытаясь опереться на них, но солдаты уклонялись от его ударов и старались вылезти собственными силами, все более углубляясь в зыбучий бетон.

Кора бросилась на пол и протянула руку вперед — полковник сразу уцепился за нее. К счастью, вовремя пришел на помощь Миша — иначе полковник утащил бы Кору в трясину.

Солдаты держались за полковника, и после отчаянного сопротивления трясина, громко чавкнув, отпустила всех.

Полковник выбрался на сухое место, затем, помогая друг другу, вылезли солдаты. Они матерились, полковник тоже матерился и грозился выяснить, какой идиот понаделал здесь ловушек. Люди нужны не для того, чтобы тонуть в болотах, а для боевых дел.

Сверху, с вышки, тоже увидели этот инцидент. Очевидно, в ловушках лабиринта положено было погибать обычным мышкам, а не кошкам такого ранга. С топотом солдаты побежали по коридорам, забегая в ложные тупики и ударяясь лбами и локтями о перегородки. К тому времени, когда они достигли пострадавших коллег, сверху, с железного блюдца, уже спустился на парашюте невысокий подтянутый человек в камуфляжном комбинезоне. Он был коротко пострижен, на лоб падала челка, глаза были дикими, наглыми, рот широкий, без губ, скулы тяжелые.

— Что вы здесь делали? — спросил он у полковника.

Полковник не мог ответить, потому что бетон, в который он был только что погружен, быстро засох и сковал его члены, а также замкнул рот. Лишь дырки ноздрей позволяли дышать да удавалось немного приоткрыть веки. Солдаты были не в лучшем положении, они тоже на глазах превращались в статуи погибшим воинам.

— Перестарались? — спросил человек с челкой у Коры.

— Не знаю, — ответила Кора. — Ведь это предназначалось для нас. А против нас все средства хороши.

— Теряем людей, — рассердился человек с челкой. Он приказал солдатам, которые прибежали с вышки и стояли вокруг по стойке «смирно», чтобы они вывели из лабиринта пострадавших, для чего придется проломить часть стен.

Стенки рушились на удивление легко, поднялась пыль, человек с челкой куда-то пропал.

О Коре и Мише Гофмане забыли. Миша Гофман спрятался в какой-то тупичок и там задремал, сидя на корточках, а Кора осторожно прошла еще немного к центру лабиринта — ей было интересно, что за награда ждала того, кто одолеет задание.

До цели оставалось совсем немного, и путь был почти прямым, хотя Кора, конечно же, глядела под ноги, чтобы не ухнуть в очередную ловушку, построенную неизвестно для чего, — даже господин полковник считал это глупостью до тех пор, пока не угодил туда сам.

В центре лабиринта оказалось небольшое квадратное помещение, где в середине стоял каменный алтарь или стол — кому как покажется. На нем возвышался мраморный бюст президента, а перед ним стояла закрытая пластиковой пробкой, до половины наполненная бутылка, на этикетке которой было крупно написано: «Вино розовое виноградное». Рядом стоял стакан. И лежала записка, придавленная обломком кирпича: «Поздравляем с выполнением задания. Надеемся, что вернетесь благополучно. Командование».

Кора постояла, посмотрела на награду, пить не стала, а записку взяла и спрятала в карман синего байкового халата. Пригодится для отчета комиссару.

Кора пошла обратно, глядя под ноги. Это ее чуть не сгубило, потому что как раз в десятке метров от центра лабиринта на нее свалился отрезок стены — бетонная панель, которая была плохо закреплена.

Кора, к счастью, отпрыгнула, но рассердилась на местные власти еще больше.

Из лабиринта Кора выбежала через разрушенный вход. На площадке, отделявшей его от жилых строений, никого не было. Солнце уже зашло, и вокруг благоухала розовая тишь заката, воздух был парным и неподвижным, но с гор уже наваливалась, наполняла собой небо вечерняя прохлада. Птицы молчали, цикад тоже не было слышно.

Кора спустилась на пролет по лестнице и полуподвальным коридором добралась до комнаты № 8.

Дверь к ней была открыта. Кора легла на койку.

В доме было тихо, только кто-то далеко играл на фортепьяно.

Может, пойти в гостиную?

Нет, никого не хочется видеть. С этой мыслью она заснула.

В комнату кто-то вошел. Кора сквозь сон почувствовала движение.

— Кора, — хриплый шепот глухо отозвался в комнате. Она поняла, что спит поверх одеяла, так и не раздевшись. Окно под самым потолком не давало света — в него было видно лишь синее небо.

— Кто там? — спросила Кора.

— Тише, это я, Нинеля, пошептаться надо, не возражаешь?

— Иди сюда, — Кора почувствовала облегчение от того, что это Нинеля, а не какой-нибудь насильник.

Койка заскрипела. Нинеля была женщиной плотной, не то чтобы жирной, но крепко мясистой.

— Ты чего спать легла? — спросила Нинеля. — Может, заболела?

— Нет, устала.

— Тебя не ранило? Мы слышали, что ты с Мишкой в заварушку попала?

— Да.

— Доктора Блая убило?

— Я думаю, что он погиб.

— Жалко. Он понимающий был, не приставал.

— Его полковник Рай-Райи убил.

— Полковник дикий совсем. Его бояться надо. Он на меня глаз положил, очень я этого боюсь. Нет, ты не подумай, он мужчина видный, и в другой обстановке чего еще желать-хотеть? Но здесь я всего боюсь. И главное, боюсь беспорядка.

— Мы здесь на виду, — прошептала Кора.

— Как кролики… или мышки.

— Ты имеешь в виду лабиринт?

— И лабиринт тоже. А почему полковник доктора убил?

— Я бы сама хотела узнать. Я ведь здесь один день и многого не понимаю.

Кора была не совсем искренней: доктор был сотрудником Гарбуя. Вернее всего, военные пользовались любым случаем, чтобы избавиться от чужих.

— Один день, а себя уже поставила выше всех, — сказала Нинеля. — А это правда, что ты в будущем живешь?

— Я же говорила.

— Нет, я тебе, конечно, не доверяю, — шептала Нинеля, — зачем я тебе буду доверять, если ты специально приехала к нам с провокационными заданиями, но ты мне, честное слово, понравилась — я тебе верить не буду, ты не обижайся, что я тебе верить не буду, но ты мне все-таки скажи, как у вас там?

— Мне трудно тебе рассказать, потому что между нами лежит много лет.

— А ты о главном, о главном, неужели не понимаешь, о чем я тебя спрашиваю?

— О чем?

— О победе коммунизма! Неужели тебе не ясно, что о победе коммунизма?

О господи! — чуть было не воскликнула Кора, осознав наконец, какая гигантская пропасть лежит между ними. Ведь Нинеля и Эдуард Оскарович — они пришли из особенного мира, почти литературного в своей придуманности, — из того источника, который десятилетиями после своей смерти питал вражду и войны не только в разных странах, так или иначе пораженных болезнью, но и на планетах, вроде бы не имеющих прямой связи с прошлым, но стремящихся повторить легковерие, ведущее к угнетению.

— Коммунизм вам построить не удастся, — сказала Кора без злорадства или издевки, как если бы ее спросил Александр Македонский, удастся ли ему завоевать Китай, и она так же ответила бы Македонскому, что Китай ему не покорится.

— Так я и знала, что ты скажешь, — вздохнула Нинеля. — Я тебе, конечно, не верю, но ты мне все равно скажи, как это случится.