— Куда? — растерялся Змей.

— Да куда глаза глядят, лишь бы она перестала за ним таскаться!

Тут почему-то обиделась Ярена, сказала, что я чурбан бесчувственный и вообще дурак! И ушла по берегу ходить.

— Я не понял, — почесал в затылке Змей, — ты что — этого добивался?

— Я не призна́юсь! — я завалился на песок, подставляя солнцу бледное от сидения в подземелье пузо. — И вообще, мелодрамами меня больше не донимать!

Кош тоже немного подулся, но в итоге все успокоились и принялись заниматься тем, что обычно делают в отпуске на море: загорали, купались, жрали всяких морских гадов, кои водились в мелкой, тёплой и солёной воде в изобилии.

И всё бы ничего, но вскоре Змей, отправившийся в очередной залёт до Митилены за медом и сыром, вернулся не один.

— Нет, ты посмотри! — восхитился Кош. — Талантище! Куда угодно его пошли, хоть на северный полюс — вернётся с девицей!

Девушка, соскочившая со Змеева загривка, была чрезвычайно красива той экзотической красотой, которая так привлекала Змея и так же в те годы отталкивала меня. Горбоносый профиль, жгуче-чёрные волосы, заплетённые в мелкие косички, чёрные глаза и смуглая кожа.

Кош разглядывал приблуду с выражением научно-исследовательского любопытства, а Ярена, видно было, сразу возревновала. И с чего бы, спрашивается? Время, когда Змей к ней пытался клинья подбивать, давным-давно прошло. «Сам не ам и другому не дам?»

Черноглазая пыталась установить с нами контакт и бойко лопотала на своём, но толку получалось мало (и как только Змей с ней сговорился?), пока Кош барским жестом не коснулся её головы, и она словно споткнулась.

— Так лучше? — Кощей внимательно посмотрел на неё. — Головка не кружится?

— Ой, я вас понимаю, — на чистом русском выдала незнакомка. — А как это? А я свой родной забыла? Ή μήπως όχι (и мипос охи*), ой нет, не забыла! А вы кто — боги? Титаны? Духи?

*Или всё-таки нет? (греч.)

— Вот ты тараторка, — лениво протянула Ярена, сразу принявшаяся изображать небожительницу — возлегла на ковре-самолете у импровизированного очага и начала красиво отщипывать виноградинки от огромной грозди. — Сначала сама представься.

— Я-то? А-а, меня зовут Ехидна. Меня все тут знают. Я уже и не представляюсь.

— Змей, а ты в курсе, что наша гостья — магиня? — неожиданно влез Кощей.

— Нет, — горец немного подозрительно осмотрел Ехидну, — ничего не вижу. А как ты определил?

— Тень. Посмотри на её тень.

Мы дружно уставились на тень гостьи, пляшущую по камню в неверном свете костра. Только ног у тени Ехидны не было — лишь свёрнутый змеиный хвост.

— О как! — я применил ви́дение и невольно отшатнулся. Там, где глаза говорили мне о приятном девичьем теле, взор показывал змею с женским торсом. Нет, правда, всё, что было женского, у змеиной Ехидны соответствовало тому, что я видел глазами. — Она не маг, Кош. Тут нечто иное. Кто же ты, Ехидна?

Она даже нисколько не обиделась.

— Я местная. Эллины называют таких как я богами. Но они дикий народ и не понимают разницы в сверхъестественном, да и ладно, да? Вы же тоже не простые путешественники. Вон какой змеюка красивый, — она ткнула пальцем в Змея. — А ты, — она ткнула в меня, — видишь невидимое. От тебя, — это она Ярене. — смертью разит за стадию. А ты, — она задумчиво посмотрела на Кощея, — не бывает таких здоровых людей. У всех что-то есть такое… Даже если не болит, то слегка разладилось. А у тебя — нет. Твоё тело совершенно. Так не бывает! И вот вы, такие четыре необычных персонажа, сидите тут, вино пьёте, виноград едите, мясо, а меня не угощаете… — неожиданно закончила она.

Я расхохотался. Несмотря на то, что эта полузмея не нравилась мне как женщина, общаться с ней по-человечески было очень приятно. Непосредственная, забавная. И опять же, я не чувствовал от неё зла. Любопытство, веселье — да, но не угрозу.

Самое забавное, то, что Ехидна — полузмея (или, как ещё говорили, дракайна), Змея совершенно не парило. Они на пару упёрлись на небольшой камень, торчащий из воды, и азартно ловили рыбу. Чувствую, сегодня будет уха, раз ничего кроме новой пассии он из города не привёз. И, судя по восторженным воплям, доносящимся до берега, нас ждало настоящее пиршество.

Уха была. И была правильной!

Щас ужас расскажу. Однажды, уж не помню в какой усадьбе, хозяйка, принимавшая меня, выставила на стол красивую супницу, гордо назвав содержимое «ухой». А внутри оказался суп из среднего пошиба речной рыбы с пшённой крупой и корнеплодами. Рыбный суп. Убейте меня, я за точность формулировок (и иногда, как заусит — дотошнее, чем Кощей).

Эту… э-э-э… «уху», я, конечно же, съел. И хозяйку в цветастых выражениях поблагодарил. К слову, если абстрагироваться от слова «уха», суп был вкусный, как почти всякая домашняя еда. Но! Это с-с-сука, была не уха! Это был рыбный суп. Тогда.

Но не сегодня!

На этот раз нас ждала настоящая уха, на которую смело можно было бы приглашать местных богов.

Ярена мужественно взяла на себя самую трудную часть работы — командовать. Под её бдительным руководством Кош варил в котле мелочь, оцеживал (это очень ответственная часть, никому из них поручить нельзя), магически превращал в порошок остатки рыбешек (тут он сам сказал, что никому из нас столь сложную операцию не доверит) и обратно в бульон закладывал, ориентируясь по сторонам света и какому-то кхитайскому фэншую. Нахватался тоже в своей Сибири.

Кош же из рыбы кости вынимал (всё равно он в хирургии лучше всех разбирается).

Змею досталось следующие партии рыбных кусков закладывать — всё лучше и лучше качеством.

А на меня Ярена демонстративно внимания не обращала — я ж Дурак, какой с меня спрос? Поэтому я под ревнивыми взглядами Змея травил анекдоты Ехе. Хохотала она уж больно заразительно.

Лавр у нас был сорванный прямо с дерева, перец свой, а луковица осталась ещё с тех запасов, что не пошла на закусь Змею. Густой рыбный запах плыл по бухте, и казалось, даже звёзды принюхивались.

— Так, теперь финалочка! — Змей нырнул в палатку и вынес бутылёк с прозрачной бесцветной жидкостью. — Для другого случая берёг, но мамой клянусь, сейчас тоже хорошо, — и вылил миллилитров сто в котелок.

А потом мы ели уху, пили пряное вино и орали песни. И было хорошо.

Через неделю мы вернулись в Москву. Змей под нашим с Кошем прикрытием протащил в академическое хранилище ковёр, и нас даже не спалили на этом. Все четверо разбрелись по своим проектам, лабораториям и лишь изредка встречались в последующие пятнадцать лет.

Ярена ещё пару раз предлагала мне «по-дружески», но мне как-то стало фу. Тогда я окончательно решил, что затея эта — извращение какое-то, да и дружбы той осталось… При встречах, конечно, мы улыбались друг другу, но улыбки получались всё более отчуждёнными. Мимические упражнения для губ, не более. Она всё больше погружалась в эксперименты с энергиями смерти, а это накладывало отпечаток. Я же вернул себе звание архимага, но так и не избавился от прозвища.

Вообще, забавная штука жизнь. Столько времени все знали архимага Дмитрия Царевича, а теперь вся магическая братия обсуждает похождения Димы Дурака, иногда совершенно не понимая, что это один и тот же человек. Причём одна восторженная студентка рассказывала мне про подвиги уже некоего Ивана Царевича, словно это легенда или сказка, а в некоторых эпизодах ему — внимание! — помогал Иван-дурак. Помню, я так ржал, чуть с кровати не упал. А она обиделась, собрала свои вещи и ушла. Увиделись потом на зачёте по тер.магу (термической магии). Принял на общих основаниях, но без придирок — что ж я, зверь, что ли!

828 лет назад

Однажды в пике жаркого лета, я стоял на лестнице и смотрел вниз, в холл Академии, на черноволосую девочку, сдававшую документы на поступление. И на её маму, ободряюще положившую руку на худенькое плечо. И тени обеих плясали ужасный танец на плитках пола. Спустился поздороваться, конечно.