— Думаю, что для меня это очень странно — хотеть всё время жить в холоде, отдалиться от людей… Ты можешь сказать, князь, что мы тоже согласились быть ожившей бронзой и пренебрегли человеческим обличьем. Но мы хотели сопровождать избранного нами бога, — волк отвернулся от пейзажа и уселся на палубе. — Здесь между нами есть сходство. Эта удивительная женщина тоже хочет бесконечно сопровождать избранную ей стихию, и я не осуждаю её. Но… мы всё же не собираемся отказываться от своих личностей, а аватары, как я слышал, со временем теряют понимание индивидуальных границ. Возможно, потому, что боги — личности, а стихия, как ни крути — безлика.

А волк-то у нас философ!

— Такое происходит, — согласился я. — Особенно у чрезвычайно уравновешенных магов. Будем надеяться, что с бабушкой Умилой это случится как можно позже, всё же, слишком она взрывная.

Я решил, что маны у меня достаточно и направил драккар вниз.

— Приготовиться к порталу!

В Засечине, увидев нас, в очередной раз обалдели. Ну а куда я с этим драккаром? В московский двор поставить? Очень смешно. Была бы крыша не шатром, можно было бы сверху дома пристань со сходнями присобачить, но пока что вариант столь значительных изменений конструкции особняка я не рассматривал.

У крыльца, кстати, в ряд стояло несколько каменных статуй юных волколаков разнообразного вида — должно быть, притащенных на лобное место в назидание остальным. Судя по разнообразию, упрямые щенята хотели доподлинно убедиться в том, что все запреты до единого сработают. Ну, пусть. Как говаривала моя матушка: до кого через голову не доходит, дойдёт через битую ж*пу.

К драккару приставили особую кхитайскую охрану, мы с Кузьмой провели ревизию старых защитных заклинаний, подновили все, из бошки Тримовой остатки энергий вытянули, велели дополнительно закоптить и над воротами повесить — и наконец-то отправились домой. Завтра опять учёба эта дурацкая, а мы все выходные носимся, как савраски.

Выгрузились в особняке аккурат под запланированное выступление — трубадуры и кхитайские акробаты, я чуть не забыл про них! Третий день ведь уже народец любопытный тешут. Вышли мы с Кузьмой на Фонтанный бульвар, со стороны посмотрели — после произошедшего буквально пару часов назад разгрома йотунов, зрелище казалось призрачно-нереальным. Музыканты с балкона в дудки дуют, скрипки пилят, внизу на пятаке, стойками с цветными лентами огороженном, акробаты хитро скачут. Вокруг публика, глазеют, хлопают, магофонами щёлкают.

— О, кстати, магофон! — вспомнил я. — Разобраться надо, а то мы так купили и успокоились, валяется в чемодане, кирпич кирпичом.

И пошли мы разбираться: куда тыкать, на что жать, чтоб звонки совершать, фотки щёлкать и прочее. Непривычно. С яблочком по блюдечку хоть поговорить можно, а эта — коробка бессловесная. Но разобрались, теперь своя станция в кармане. Оказывается, с магофона даже на обычный телефон звонить можно.

— Ну неужели всего три часа, — удивился я, — а можно уже упасть и ножки вытянуть?

— В больничку зайти, — напомнил Кузя.

— Ядрёна-Матрёна!

— А бабёнок много должно скопиться, нас сколько не было, — ещё более нейтрально высказался Кузя.

Хотя, чего я, собственно, брюзжу? Праздно валяться никогда особо не любил. А за час в той больничке на хорошую пятёрку подняться можно. А если ещё и укол отвратный влупить? А судя по хвосту очереди, который из больнички торчит, пойдём мы сейчас с Кузьмой доктора с диковинным инструментом изображать и подрастём неимоверно. К тому же, как оказалось, из камнерезной мастерской привезли первого симурана, и его вполне можно было обработать и установить на балкон, чтобы крылатый пёс присматривал за порядком, имея возможность быстрого перемещения, если вдруг кто-то затеет проникновение сквозь окна парадного фасада.

И мы пошли. Прошлись вдоль очереди. Точнее, я прошёлся, прижимая страдалицам к руке непонятную железяку, в которую превратился Кузьма, у каждой изымая зародыши смерти, а некоторым — выкашивая ростки вредных имфекций(если я правильно запомнил это странное слово). Потом зашли в палаты, «приняли» всех лежачих пациенток.

— Так, мне бы скинуть лишнее, — держась несколько напряжённо, сказал Кузьма, и мы поскорее занялись преобразованием симурана из просто каменюки в высокоуровневого голема.

Напоследок я вызвал Фёдора, обозначил ему круг вопросов — куда, с чем (и с кем) он должен будет наведаться на предстоящей неделе. Затем велел обсчитать налоги — ещё с государевым Земельным приказом да с Казной мне проблем не хватало! — да выяснить, не возьмут ли они камешками, чтоб не метаться с перепродажами.

Под самый вечер взял тетрадку малого размера, толстенькую, да записал в неё всякое, что потребно не забыть, и список дел на ближайшее время, а то от суеты уж голова пухнет. Вот, кстати, во вторник девочки придут в гости, эксперимент ставить. Надо бы проверить, как там палаты гостевые подготовлены…

И ЕЩЁ ЭКСПЕРИМЕНТЫ

В итоге эта неделя разнообразила сложившийся круг привычных дел* тремя новыми занятиями.

* Тонкие упражнения во время лекций,

интенсивная отработка боёвки после занятий,

с неоднократной подзарядкой у Святогора

и манипуляции с энергиями смерти в больничке.

Про хождения по деревням вместе с управляющими я уже упоминал.

Вторым неожиданно увлёкшим меня упражнением стало складывание из бумаги диковинных фигурок — для этого я каждый день просил Сатоми разобрать со мной что-нибудь из её чудной книжки.

И, наконец, эксперимент с двойняшками. Момоко и Сатоми гостили у меня в пятницу, и Момоко, судя по слегка светящимся глазкам, осталась чуть более довольна, чем в прошлый раз — в магическом отношении, понятное дело. Не знаю, как выдержала ночь Сатоми, но прощалась она со мной очень церемонно. Пока Кузьма не сказал:

— Стоило бы повторить эксперимент в музее. Предлагаю выспаться и навестить его… вчетвером. Я помогу обеспечить безопасность пребывания.

Сестры переглянулись — Момоко смотрела с восторгом, а Сатоми — с ужасом. Но ответили они хором:

— Мы согласны.

Мне осталось только любезно улыбнуться:

— Значит, сегодня вечером в девять я буду ждать на скамейке напротив музея.

Мы усадили сестёр Дайго в экипаж и дождались, пока он отъедет на достаточное расстояние.

— Кузька, ты чего творишь? — спросил я, продолжая любезно улыбаться вслед.

— Прекращать надо эксперименты без подпитки, — также широко улыбаясь, ответил Кузя. — Заездит ведь она тебя. Этой барышне сколько ни дай — всё мало будет. Если б хотя бы малая копилка в доме была…

— Нет, в схрон я их не потащу, — решительно отмёл проскочившую идею я. — Музей — отличное место. Прилично, культурно…

Кузя хрюкнул:

— Шёл бы ты, батя, выспался. Вечером тебе снова уровень культурной просвещённости в среде однокурсниц повышать…

Сатоми нервничала.

Нет, уважаемая наставница похвалила её за второй выход к Пожарскому, в процессе которого она подросла ещё больше, чем в вечер первого эксперимента. И она же одобрила идею с музеем. Единственное — предупредила:

— Я буду неподалёку, на случай, если тебе вдруг станет плохо. Мало ли. Но ты не бойся, принцесса, всё будет хорошо…

Самое интересное, до этого момента Сатоми вовсе и не боялась. А теперь она шла и тряслась, как заячий хвост. Настроения не повышал и тот факт, что Сатоми самым глупым образом повелась на очередную хитрую подначку сестрицы. Увидев, что для выхода строгая сестра намеревается надеть традиционное кимоно, Момоко сморщила носик:

— О чём ты думаешь? Ты же в нём будешь суровая, как сторожевая башня!

— А разве не это мне нужно?

— Вовсе нет! — Момоко выдернула одежду из рук сестры. — Ты что? Тебе надо испытывать бурю эмоций, — она на секунду замерла и решительно тряхнула чёлкой: — Нет! Не эмоций! Самых плотских желаний! Внутри должна закипеть стр-р-расть, забурлить лава вожделения!.. — Момоко начала делать такие движения, как будто её груди сейчас вырастут раз в десять и наконец-то вырвутся из выреза блузки. — Ты понимаешь?.. А ты⁈ Ты похожа на бабушку!