Дев и цы разбрелись по дорожкам по-осеннему яркого парка — группами, парами. Моя давешняя собеседница стояла напротив входа, спиной к нему, рассматривая цветник с георгинами. Я подошла, молча встала неподалёку.

— Нам сказали, у тебя случилась потеря памяти, — всё так же глядя на цветы, сказала она, — и чтоб никто к тебе не приставал. Но если тебе что-то нужно — ты спрашивай. Если я смогу, отвечу.

Что ж, весьма ободряюще.

— Маруся, подскажи: как назывались блюда сегодняшнего обеда.

Она с изумлением посмотрела на меня:

— Неужели до такой степени?

— К сожалению — да, иногда не помню самых простых вещей. Хвала небесам, хоть речь не забылась.

— Действительно, могло быть и хуже, — согласно покачала она головой. — Если говорить последовательно: суп назывался «борщ», подан с чёрным бородинским хлебом, на второе был плов, хотя я бы так высокопарно его не именовала, затем компот из яблок и пирожок-расстегай с яблочной же начинкой. Не хочешь пройтись? Стоять зябко.

— Пошли, — мы направились вдоль живой изгороди. — А почему плов — не плов?

— В нормальном плове куда больше мяса. И подозреваю, что на преподавательском столе его и было больше.

— Это почему так?

— Очень просто. По уставу заведения преподаватели и учителя питаются из одного котла. Никто ведь не пойдёт ковыряться в порциях у воспитанниц. На вид блюда очень похожи…

Меня как-то возмутила эта ситуация. Особенно тот факт, что некто неизвестный тырит мясо фактически из моей тарелки!

— Так это что — получается, кухня ворует⁈

Маруся иронично поморщилась:

— Скажем так, подворовывает. Слишком нагло обчищать императорскую гимназию вряд ли кто рискнёт. Но пощипать… Там кусок, тут лоток…

То-то мне показалось, что яблоки сперва слегка поварились в компоте, прежде чем начинкой стать! Я посмотрела на Марусю, так уверенно рассуждающую о нечистых на руку служащих.

— Папа мой государственным инспектором был, — ответила на невысказанный вопрос она. — Покрупнее дельцов по носу щёлкал. Эти — так, мелкие сошки.

— Но у детей воровать? — это даже звучало как-то… фу.

— Согласна, подленько. Однако, они осторожны. Я с августа наблюдаю. Ходят по краю, на цыпочках. Рыбу поделить на порции чуть меньшие, чем положено. С каждого куска грамм по десять-двадцать — и вот тебе, три килограмма севрюги. А если по тридцать грамм усечь — то и все пять. Котлетки рубленные, то же самое, чуть поменьше накрутить. В тефтельки побольше риса добавить — не учителям, конечно, Боже упаси! Вдруг кто догадается. С мясом вот сегодня ловко обошлись. Явно же из супа вынули и воспитанницам на нём же недоплов этот состряпали. Два раза, считай, сэкономили.

Я аж остановилась.

— Ну, это, я считаю, уже наглость!

— Наглость, — согласилась Маруся, — но труднодоказуемая. Сейчас побеги к ним проверять — гарантию даю, никакого лишнего мяса в кухне нигде не припрятано.

— Уже вынесли?

— Конеч-чно. Или сами под благовидным предлогом выход и ли, или к ним кто-нибудь из семьи прибегал.

Нет, вроде мелочи, но изо дня в день вот так…

— Маруся, у меня, кажется, есть план.

— Если ты хочешь начальству на них открыть глаза, повторяю: не ст о ит. Крайне труднодоказуемо, а себе репутацию подпортишь…

— Нет, начальство вообще ничего не узнает. Во всяком случае, пока, — я покусала губу. — Я всё обдумаю и вечером тебе расскажу, хорошо?

— Только, прошу, хотя бы посоветуйся со мной, договорились? — похоже, Маруся была настроена крайне скептически.

— Договорились. Слушай, а зимой тут очень холодно?

Маруся сложила светлые брови домиком:

— Ничего себе… Ой, извини!

— Не переживай. Я учебники географии перечитала, но Россия такая большая!

— Это верно. Здесь у нас бывает холодно, хороший снег выпадает, и не очень сыро, но сильных морозов не очень много. Вот пару лет мы жили в Якутске, папа алмазные прииски инспектировал. Ты не представляешь, что там зимой творится…

Мы долго болтали и убрели в самый дальний угол сада, когда раздался звон небольшого колокола.

— Это сигнал на конец прогулки! — Маруся с довольно умеренной поспешностью развернулась в сторону раздевалки. — Пошли, а то на урок опоздаем. Музыкантша у нас принципиальная, не успеем до звонка — может заставить весь урок стоять.

ПЕРВЫЕ УРОКИ

В помещение раздевалки мы вошли в числе последних.

— Барышни, прошу поторопиться, — подбодрила отстающих Агриппина Петровна, — у нас пять минут.

В музыкальный кабинет мы поднялись, когда все остальные уже сидели.

Носатая Далила фыркнула:

— Одна замороженная нашла другую!

— Воспитанница Алефьева, вы получаете замечание! — строго обрезала её саркастические потуги идущая следом за нами классная. — Барышни, прошу занять места.

Мы с Марусей сели на два крайних пустых стула из пятнадцати, составленных дугой напротив рояля, а я с досадой подумала, что язва Далила нарывается, и хорошо бы ей найти другой объект для своего внимания. Вот, например…

Пока я сосредотачивалась для узконаправленного магического луча, дверь распахнулась, и в кабинет, прижимая к себе кипу нот, стремительно вошла высокая сухощавая дама в фиолетовом учительском платье. Все немедленно встали.

Музыкантша вывалила ноты на крышку фортепиано и обернулась к нам, прямая, как швабра:

— Добрый день, добрый день! Присаживайтесь, прошу. Приветствую и новую воспитанницу. Вас зовут Мария?

— Да, верно, — ответила я.

— Очень приятно. Меня называйте Лидия Сергеевна или госпожа Тропинина.

— Взаимно приятно, Лидия Сергеевна.

— Играете на каком-либо инструменте?

— К сожалению, ничего об этом не помню.

— М-хм… Можете что-нибудь спеть?

— Могу. Есть несколько песен, которые любил мой отец. Только… — я вдруг усомнилась, насколько это будет уместно.

— В чём дело?

— Они все на другом языке.

Тут на меня с любопытством вытаращились все.

— На каком языке?

На секунду я задумалась: ст о ит ли озвучивать настоящие названия? Хотя, много врать — заврёшься.

— На гертнийском.

— Никогда не слышала о таком.

Я пожала плечами:

— В мире множество разных народов, и о большинстве мы никогда не слышали.

— Действительно. А о чём она, вы можете рассказать?

Я подумала, что если переведу, как остатки экипажа со сбитого воздушного корабля принимают неравный бой в скалах, отбивают все атаки, а потом идут домой по выжженной пустыне, это будет как-то не очень, и просто ответила:

— Нет.

Учительница переглянулась с классной дамой:

— Что ж, давайте послушаем песню на неизвестном нам языке. В конце концов, мы ведь хотим оценить музыкальные способности, правильно? Мария, пройдите сюда, к инструменту.

Я остановилась рядом с роялем и собралась с духом. Ну, что ж, петь так петь. Как большинство военных гертнийских песен, эта смахивала на марш, но я постаралась спеть мелодично, как смогла.

После первого куплета Лидия Сергеевна помахала пальчиками:

— Так-так, погодите… Немного странный строй, напоминает пентатонику…

Я молчала и ждала, потому что понятия не имела, что такое пентатоника.

— Ну-ка, ну-ка, — музыкантша заиграла, вполне чётко попадая в мелодию. — Так?

— Да, очень похоже.

— Отлично. Теперь у меня вопрос. Мария, вы можете петь погромче?

— Насколько громче?

— Максимально.

Не то что бы я обладала мощным природным голосом, но есть ведь такая штука как магическое усиление. Если уж нужно громче. Однако, максимально? В помещении? Я представила себе вылетающие из окон стёкла и кровь, текущую у присутствующих из носов и ушей…

— А можно послушать, как это должно звучать? Максимально?

Лидия Сергеевна снова посмотрела на классную, получила от неё некий неведомый сигнал, слегка кивнула:

— Хорошо. Анечка, пройдите к инструменту.