Лиза опустила глаза и затаилась. Настя тяжко вздохнула:

— Мама говорит, дума долго заседала. Решили вместо источника использовать какой-то древний артефакт, очень мощный. Приказ выписали, что в полевых условиях этого достаточно.

— В полевых условиях! — Марина фыркнула и только тут осознала первую часть высказывания: — Так твои родители здесь?

— Ты с мамой сегодня разговаривала. Если что — ты в нашем родовом свадебном платье.

Марина припомнила все нелестные слова, которые она сегодня шипела по поводу «напяленного гроба»… Понятно теперь, почему у Анастасии такое мрачное настроение.

Марине вдруг стало отчаянно жалко себя. Одна, совсем одна в этой дикой, варварской стране! Она даже забыла о мимолётном порыве извиниться перед фрейлиной за свои слова. Тут они приехали куда-то, и вокруг снова начали кричать. Марина хотела подняться в санях, но её дёрнули за руки — мол, рано. Потом снова дёрнули — наоборот, идти. Посередине двора торчал камень. Или не камень? Какой-то он на вид был деревянный. А из камня торчал меч. Очень странный, почему-то в ножнах, завязанных двумя парами кожаных ремешков*.

*Никто Марине, конечно, не сказал,

но сделано это было для того,

чтобы хоть на время церемонии

заставить Экскалибур молчать.

Из самых первых саней уже выходил бородатый мужчина в раззолоченной одежде. На крыльце стояла дородная, очень дорого одетая женщина с хлебом на ярком полотенце.

— Это царица! — хором с двух сторон шепнули фрейлины, заставив Марину передёрнуться.

Жениху дали кусать хлеб, потом забрали и обмотали его правую руку полотенцем. Нет, концом полотенца! А вторым концом — правую руку Марины, после чего выстроилась целая процессия из двух мужчин, царицы и ещё одной женщины, за ними шёл царевич, который на полотенце, как на буксире, тащил за собой Марину. Так вся эта группа прошла вокруг меча в камне трижды — и на этом было объявлено, что брак состоялся.

Марина ожидала, что кто-то скажет: «Разрешаю поцеловать невесту!» — но ничего подобного не случилось. Все уселись за длинные столы — тут же, на улице — и принялись есть и пить. Все, кроме невесты.

— Потерпи, дорогая, фату поднимать нельзя, — подбадривала её Лиза, отдавая должное золотистым обжаренным перепёлкам и засахаренным фруктам. С другой стороны сидел жених. Нет, теперь уже муж. Он-то совершенно спокойно ел, да ещё с каким аппетитом! Все ели, весь стол! И только она… Какая дикость! Это было до того обидно, что Марина сидела, опустив голову и глотая злые слёзы.

Вдруг все встали и начали что-то кричать.

Лиза дёрнула её за руку:

— Вставай скорее!

— Что происходит?

— Посажение!

— Что?..

— Посажение на царство! Дмитрия Фёдоровича объявляют царём.

— А… — Марина хотела спросить: «А меня?» — но всё потонуло в многоголосом рёве.

И все сели, и она снова плакала злыми слезами, невидимыми под фатой. Но оказалось — зря. Её тоже объявили царицей, буквально спустя пять минут. Слёзы её мгновенно высохли. Ну, вот! Теперь можно и задуманное осуществить. А уж «наследника» родить она постарается.

Дорогие читатели! В связи с изменением нумерации глав (7–9 июня), пожалуйста, убедитесь, что вы прочитали новые главы 21 и 22))

ТОРЖЕСТВО

Марина

Сидение на холоде страшно раздражало — это помимо того, что невесте есть не положено. Почему всё так убого, Марине тоже было не вполне понятно. Просто факт: участники торжества сидят на улице, едят быстро остывающие, покрывающиеся плёнкой затвердевшего жира блюда. После двенадцатой перемены гости начали подниматься, заголосили. Марина как-то плохо уже понимала происходящее.

— Вставай, вставай, — заторопила её Лиза, ухватив её под мышку и подтягивая вверх.

— Что такое?..

— В опочивальню вас провожать будут.

Марина подобралась и постаралась сосредоточиться. Что ж, пора положить конец этому фарсу. Недолго осталось.

Царевич… нет, теперь уже царь и муж, подал ей руку, так же как у неё укрытую тяжёлым мехом шубы, и двинулся к саням широкими размеренными шагами. Марина семенила следом, путаясь в подоле сарафана.

— Да не беги бы так!

Дмитрий Фёдорович покосился на неё и слегка умерил шаг.

Они уселись в традиционную позолоченную карету, поставленную на полозья. Последнее, что Марина увидела в крошечное окошко дверцы — как глазеющие простолюдины бросаются к столам с недоеденными кушаньями, из-за которых вышла знать. Прошептала под нос:

— Дикари!

Дмитрий сидел прямо и ничего на это не ответил.

На этот раз из привезли не в избу, а в нечто похожее на деревянный дворец, с высоким крыльцом. Однако и этот дворец был отделан чрезвычайно просто, отсутствовали даже повсеместно распространённые в Московии резные украшения вокруг окон и дверей. Зато кто-то, сильно чтущий традиции предков, разрисовал все простые гладкие косяки узорами-рунами, да ещё расшитых полотенец навесил. Дремучесть какая!

Тут на крыльце снова начались какие-то непонятные Марине действия — всё традиционного характера. Но её волновало не это. Молодая царица украдкой высматривала вчерашнюю альвийскую ведьму, но пока не замечала ни её саму, ни следов её присутствия.

Очень странно.

Со всех сторон в очередной раз завопили, и земля вдруг ушла у Марины из-под ног, мелькнуло небо, избы… Это царь Дмитрий, с неожиданной для его худощавого телосложения силой, подхватил её на руки и понёс вверх по крыльцу, через порог, и там уж поставил на пол. Вокруг захлопотали женщины, помогая снять шубу, шапку и (наконец!) ненавистное тяжеленное покрывало, издевательски именуемое здесь фатой.

Все ещё раз что-то выкрикнули — Марина не слушала — поклонились и вышли, плотно притворив за собой двери. В доме стало совершенно тихо.

Тут никого нет! — поняла Марина. Это, видимо, тоже традиция?

Дмитрий стоял посреди комнаты и смотрел на неё странным взглядом. Словно сквозь.

— Пойдём, — сказал он немного глуховатым голосом. — Нам надо возлечь.

Надо ж ты! «Возлечь!» Превыспренне-то как, будто старинных рыцарских романов начитался!

Дмитрий тем временем сделал шаг к лестнице, ведущей в верхний этаж и протянул Марине ладонь:

— Дай руку мне, супруга!

Ну, натурально, романтический дурак, повёрнутый на старине!

Марина поморщилась и протянула руку, но муж отшатнулся и указал на длинный, свисающий до пола рукав традиционной Салтыковской рубахи:

— Так нельзя. Убери это.

От этого заявления новобрачная остолбенела. Это что — серьёзно? Этот русский ждёт, что она, дочь польского магната, начнёт снимать одежду прямо здесь, в какой-то проходной комнате⁈ Марина гневно сплела на груди руки:

— Я не буду тут раздеваться!

Дмитрий молчал, словно глубоко обдумывая её заявление. Потом выдал:

— Вытащи руку из рукава.

Что ж, это… было бы приемлемо, если бы ниже кисти рукав не сужался настолько, что невозможно было протолкнуть ладонь. Зато оказалось, что золотая тесьма с круглыми прорезными шариками — не просто украшение, а застёжка, придуманная, вероятно, специально для подобных случаев. Марина принялась расстёгивать непривычно-круглые пуговицы, что в условиях, когда обе руки у вас замотаны в тряпку, оказалось делом не настолько простым, как могло представиться вначале. Муж ждал, не изъявляя ни малейшего желания помочь, но и не выказывая ни капли нетерпения. Его даже не смущало, что под конец Марина не просто шипела, а ругалась сквозь зубы такими словами, которые польской благородной даме знать не очень полагалось.

— Всё! — аж волосы увлажнились, вот это упражнение!

Она была раздражена и сердита, но настроена достаточно воинственно, чтобы реализовать свой коварный замысел прямо сейчас. Остановить кровь. Пусть в том месте, где пальцы касаются пальцев — ничего хорошего человеку от подобной манипуляции не должно светить. Запнётся — а там уж можно и за шею прихватить…