— Здравствуйте. Вы к кому?

— Мы по поводу медведя, — начала я, и девушка понимающе приоткрыла рот и приподняла брови, а я прибавила внушения: — вы нас ждали и срочно проводите к медведю. Желательно, чтоб нас никто не увидел.

— А-а-а! Да-да, пойдёмте! А мы вас ждём! — она вела нас по дорожке, оглядываясь и скорбно качая головой. — Только он очень плох. Большие сомнения: выживет ли? Сильное истощение, ожоги, повреждения внутренних органов…

Я поймала себя на том, что снова начала кусать губы. Маруся слегка придержала меня за руку:

— Маша, постарайся успокоиться! В таком раздёрганном состоянии как ты его лечить собралась? Давай, дыши.

И я старалась дышать. Медленнее. Размереннее. Но всё время сбивалась и снова начинала паниковать.

Мы вошли в длинный одноэтажный корпус, я услышала впереди шаги и прикрыла нашу группу «тенью». Из-за угла вывернул высокий худощавый мужчина с бородкой в элегантном лёгком пальто и с портфельчиком. Я замерла, прихватив за руку Агриппину Петровну, которая также остановилась. Теперь мы для него вообще неразличимы. Провожатая же наша развернулась к нему, сияя как серебряный рубль:

— Андрей Дмитриевич, домой?

Если напрямую из «тени» обратиться к человеку, тебя услышат. И даже, вроде как, увидят. Но у собеседника всё время такое чувство, как будто он в другом месте что-то забыл.

Мужик притормозил и слегка нахмурил лоб, вглядываясь в сотрудницу:

— Да, э-э-э… А вы… на сутки?

— На сутки! — радостно подтвердила она. — Вот, к медведю надо зайти, — она кивнула в нашу сторону, но дядька нас, само собой, не увидел.

— Похвально, похвально. Вы уж за давлением там поглядывайте. Если что — я дома, звоните.

Дядька развернулся и заторопился на выход, потирая лоб, а мы — в коридор направо, освещённый дежурным светом (одна лампочка через три). Все двери здесь были частично застеклёнными, при этом забранными решётками. И все они стояли тёмными, кроме одной, тускло подсвеченной, в торце коридора. Из-за некоторых доносились невнятные вздохи и шорохи, живо напомнившие мне пребывание в психиатрической лечебнице в мои первые дни.

— А Баг… м-м-м… медведь, он где? В операционной или в реанимации?

— Ой, барышня! — засмеялась провожатая. — Тут у нас и операционная, и реанимация, и что хотите. Со зверями так. Да и размах больницы не тот, чтоб делить. Миша на приборах пока, в искусственном сне. Боимся выводить, пооторвёт ведь все капельницы да датчики. А в клетку до хотя бы относительного выздоровления — сами понимаете, никак.

В это я могу поверить. Пооторвёт. Да и здоровый он. Я на других бурых медведей тут посмотрела в зоопарке — Баграр точно здоровее, страшно такого в сознании оставлять.

Девушка толкнула дверь в реанимацию-операционную и пригласила:

— Проходите.

ПУСТЫНЬКА

Вечер субботы, 19 января 1964 года*.

*Все события в книге

происходят по старому стилю.

— Исходя из совокупности всех приведённых данных, специалисты склоняются ко мнению, что сия девица является лисой, то есть, по сути своей, колдуньей большой силы, способной не только к управлению некой одной стихией или природным свойством, но многими из них, а также к перевоплощениям, наведениям ложных воспоминаний, морока, полётам…

Старец Макарий хмыкнул, и Сергий мгновенно умолк.

— Многомудрие… Такую лису, чтоб к ней за помощью приходили, теперь и не найдёшь. Лисы куда чаще себялюбивы, жестокосердны и помышляют преимущественно о власти. Потому злые пожрали добрых, а после и друг друга истребили преизрядно…

Сергий подался вперёд:

— Так лисы существуют?

— А куда ж им деваться… Мало их только, говорю тебе. После той войны, что разгорелась меж их племенем, сохранились только страшные сказки, коими Восточная Азия наводнена безмерно. Я бы не рассчитывал найти более трёх — если уж вы соберётесь искать. Но не советую.

— Опасно?

— Столь опасно, что тебе даже и представить трудно. Те лисы, что остались живы, так премного сильны, что могли бы положить под свои ноги целые государства.

— Отчего же они не проявляют себя?

— Каждая знает, что две других остались в живых, — Макарий усмехнулся в бороду, — и боится. Шкура-то потрёпана. Выжидают, копят силы, а кое-кто и выводок подращивает.

Макарий приоткрыл дверцу маленькой печки и поправил горящие поленья, отряхнул с рук золу. Сергию непроизвольно захотелось подуть на пальцы.

— Так, может, эта девочка из тех добрых лис, которые бежали от войны?

— Экий упрямый ты. Борода седая уж, а всё туда же. Говорю тебе, не лиса она. Девчонка просто. Медвежья дочь.

Макарий кинул по щепотке заварки в слегка помятые жестяные кружки, добавил каких-то сушёных ягодок, листиков из разных банок с полочки над столом, снял с печки чайник, залил всё кипятком, прикрыл деревянными плашечками, чтоб настаивалось. Поражённый Сергий ждал продолжения.

Старец вздохнул:

— Я б советовал тебе с тем медведем подружиться, так не успеете же, дуболомы…

— Как⁈

— Да так. Чего подорвался-то? Всё равно машина твоя только в понедельник придёт.

— Пешком пойду! Не развалюсь, поди. Девчонка сказала: угрозы жизни нет.

— Так она, чай, не думала, что ты марафоны бегать будешь!

— Ничего. До утра дойду. Сколько тут километров-то?

— До города-то? Тридцать с хвостом, считай.

— Вот и дойду. До понедельника сидеть — все портки просидишь.

— Рукавицы-то! — крикнул Макарий в закрывающуюся дверь.

Сергий заскочил назад, схватил с полки рукавицы и хлопнул дверью уже окончательно.

Макарий по-стариковски вздохнул, достал из маленького шкафчика термос и начал переливать в него содержимое кружек.

ЗОО-РЕАНИМАЦИЯ

Внутри было кафельно-стерильно, остро пахло медикаментами, а на большом серо-металлическом столе лежал Баграр.

— А зачем ему лапы привязали? — подавленно спросила я.

— Так, чтоб не метался. А то ведь беда одна, — объяснила служительница ветлечебницы, — то одну трубку отцепит, то другую…

Трубок, правда, было много. Капельница, дыхательные, ещё какие-то. Резко захотелось реветь. Успокоилась. Успокоилась!!!

Я взяла Баграра за лапу и попыталась начать коррекцию, для начала физическую. Медицинский коктейль в крови мешал ужасно!

— Так, во-первых, отключите поступление снотворного.

— Так ведь… — начала служительница.

— Выполняйте!

Я дождалась, пока деревянно двигающаяся девушка отсоединила одну из капельниц.

— Это что?

— Обезболивающее.

— Убираем…

Короче, я не рискнула отсоединять только аппарат искусственного дыхания, чтобы не разбрасываться на много целей сразу.

— Есть тут у вас… ну, где вы чай пьёте или что-то в этом духе?

— Есть, конечно! — немного удивлённо ответила ветеринарша.

— Далеко?

— Так вот, в коридоре напротив!

— А кресла там есть?

— Есть два. Нет, три, три!

— Агриппина Петровна и вы, девушка, идите обе туда, сядьте в кресла и усните.

Я дождалась, пока обе женщины пройдут по коридору до означенной двери и войдут внутрь. Закрыла дверь операционной изнутри.

— Маша, — тревожно сказала Маруся, — если я правильно вижу, у него не только физические повреждения. Справимся?

— А какие у нас ещё варианты? — я повернулась к Баграру: — Эх ты, старый медведь! Давай заштопаем тебя, что ли?

Времени терять не стоило. Близился вечер, и вскоре директриса начнёт впадать в панику и пошлёт за нами. Или шофёр заявится, а те спят. Мдэ. Ладно, чего тут?

Любая целительная магия… нет, не так. За всю вселенную я поручиться не могу, но та целительная магия, которой владею я, требует некоторого времени, чтобы как следует развернуться. Если повреждения небольшие или, допустим, нужно просто снять боль — это очень быстро. А вот чтобы восстановить…