Меня радовало, что Маруся не падала в обморок, ноги у неё не подкашивались от слабости, не накатывали никакие панические атаки. В общем — почти всё на «не». А отдельная неуверенность сгладится. И её аналогия с костылями тоже была правильная. Только слишком оптимистичная. Пока вместо костылей болящей выдали тросточку. Но камешки справлялись, это радовало. Значит, оправу я могу забрать себе.

Я надела её… и почувствовала себя словно старинным рыцарем, которому вернули доспех. Даже больше. Риталид был и моей защитой, и оружием. Эх, если бы к нему ещё и камешки…

Но Голицынские подкаты — это было ещё не всё.

Буквально на следующий день, сразу после обычной понедельничной линейки, Марусю пригласили в дирекцию. Пробыла она там не особо долго, вернулась со странным выражением на лице и довольно большим свёртком, напоминающим завёрнутое в серую обёрточную бумагу полено.

В спальне мы были вдвоём — остальные девочки разошлись на уроки. Я подождала пару минут — ничего не дождалась, Маруся так и сидела, пустым взглядом таращась в окно.

— Ты прекрати давай изображать бледную тень отца Гамлета! Что случилось-то, говори толком!

Она моргнула.

— Приходил юрист императорского попечительского совета.

— Ну⁈ Не тяни же!

— Стива отстранён от управления наследством. Признался, как мне сказали, в злонамеренных растратах, совершённых им и его супругой в отношении меня. Она, кстати, действительно умерла… — губы у Маруси задрожали, она оборвала речь и зажмурилась.

Может ли инквизитор сломаться? Я запаниковала, но тут в голове сам собой всплыл голос дядьки Гроя, за которым я повторила слово в слово:

— Из чего можно сделать однозначный вывод, что данная особа отказалась признавать собственную вину и исправлять последствия своих действий.

Сказано это было так жёстко, что Маруся посмотрела на меня с крайним изумлением.

— Маша! Словно не ты говоришь!

Я вытерла лоб. Сама, как говорится, в шоке.

— Помнишь, я тебе про дядьку-инквизитора рассказывала?

— Хотела бы я с ним пообщаться, — совсем уж неожиданно для меня выдала Маруся. А ведь, пожалуй, они бы сошлись.

— Стива-то, я так понимаю, жив?

— Да, жив. Подписал полный отказ от опекунских и вообще родственных претензий. Плюс обязательство по компенсации всех необоснованных расходов.

— И где он сам?

— Я не знаю.

— То есть, этот дядька не сказал или ты не спрашивала?

— Не сказал. Точнее, сказал, что закрытая информация.

— Значит, Стива где-то под надзором сидит.

— В следственном изоляторе, скорее всего.

Подозреваю, в каком-нибудь специальном следственном изоляторе. И некие товарищи со своим волшебным пылесосом ковыряют его на предмет первопричин эдакой ситуации. И рано или поздно обходными путями доковыряют. Вот блин!

— А в пакете что?

Маруся встрепенулась, словно просыпаясь:

— А! Это мамино! Смотри! — она торопливо развернула серую бумагу, под которой обнаружилась большая (правда, большая) шкатулка.

Судя по содержимому, во времена Марусиной прапрабабушки наиболее популярными украшениями были жемчуга. Совершенно шикарные на вид, но…

— Жаль, но использовать жемчуг в качестве манонакопителя я точно не смогу. Непрозрачный перламутр, да ещё и слоистая концентрическая структура… Зато ты теперь невеста с богатым приданым!

— Мамина память… — Маруся провела пальцами по розоватой жемчужной нитке: — Вот эта — её любимая. Но, — она посмотрела на меня, слегка склонив голову, — не думай, что здесь только жемчуг.

Лёгкий щелчок — и внутренняя часть шкатулки вынулась отдельным ящичком. А внутри…

— Ух ты!

— Я знала, что ты оценишь.

— Во-первых, на каждый камень поставь накопительную воронку. На каждый! И мне покажи, я замаскирую. Или нет! Я тебе покажу, сама будешь защиту ставить.

— А я смогу? — усомнилась Маруся.

— Я в тебя верю. А во-вторых, на вот этот, с сапфирами, комплект нужно особенное внимание обратить.

— Из-за размера?

— Да. Смотри, какие экземпляры! Пять штук, крупных — они смело оба колье заменят. И в браслете три. Даже если серьги не задействовать, ты этой парой всё, что на тебе, перекроешь. Им в первую очередь и займись. Как подзарядится — поменяем.

— По цвету он мне не очень подходит.

— Вот от тебя такого я не ожидала! Нам с тобой аккумулятор нужен, а уж какого он цвета… Надо будет — мы его любого цвета сделаем.

— А как?

— Да простейшей иллюзией. Покажу тебе.

Так мы, в общем, и жили, перескакивая с примитивных ученических заданий на сложные неотложные. А что делать?

Я хотела в тот же вечер слетать на островок, но когда шла из столовой в отделение, стоящая у окна неизвестная мне девочка из малявок первого отделения сказала в пространство:

— А на углу у ограды опять фургон стоит. И из него какая-то труба на гимназию смотрит.

Девочка посмотрела на меня выжидающе, и я не нашлась что ответить кроме как: «Спасибо». И решила, что сегодня, пожалуй, никуда лететь не стоит.

Снова начались усиленные занятия танцами, судорожные подготовки и репетиции для обязательных выступлений. Вылетать на остров стало совсем некогда — разве что по ночам, но Маруся, обвешанная колье и браслетами, не выказывала никаких признаков ухудшения самочувствия, и мы решили пока не летать. Тем более фургон с трубой меня смущал. Он появлялся то там, то тут, то выглядывал из переулков, и у меня было подозрение, что эти(кто бы они ни были) подтянули усиленную аппаратуру.

Поэтому прозрачное содержимое шкатулки с двойным дном было полностью обработано и потихоньку набирало ману, лёжа в нижнем ящике Марусиного комода. Мы тем временем решали сложную стратегическую задачу: следует ли, в свете последних событий, возвращать Голицыным их драгоценности немедленно или же повременить до оговорённого срока? И не будет ли преждевременный возврат расценен как демарш и оскорбление? Приобрести врагов в лице такого клана никому из нас точно не хотелось бы.

Решили пока не отдавать. Более того, Марусиными драгоценностями тоже решили пока не светить. Почему-то это казалось Марусе правильным, а я не видела смысла спорить с интуицией инквизитора.

За три недели я закончила портрет Бирюковой и попросила Агриппину позвонить самому заказчику. Портрет был вынесен в директорскую, куда и явился бывший купец.

Он так долго, молча и совершенно неподвижно стоял перед картиной, что классная дама с директрисой начали тревожно переглядываться. Наконец Бирюков вынул из нагрудного кармана платок и промокнул глаза.

Честно говоря, я не думала, что он способен на проявление таких чувств.

Бирюков развернулся и проникновенно склонил передо мной голову:

— Благодарю вас!

За его спиной стоящая вполоборота молодая женщина, мягко улыбаясь, собиралась выйти из полумрака помещения в дверной проём, за которым угадывалась веранда в сад, залитый ослепительным светом.

ШИФРОВАЛЬЩИЦЫ

Теперь за нами усиленно следили — это было очевидно. Более того, просто так подходить к просителям, выстраивавшимся у ограды, тоже не получалось. Смущающийся Степаныч просил всех приходить в воскресенье, на молитву. Но люди не уходили. Они просто переходили на дальнюю сторону улицы и стояли, в надежде на чудо. Обязательно находился кто-нибудь усердный с молитвенником, который читал или пел, и прочие пристраивались к нему.

Мы с Марусей не унывали, и каждый день использовали как повод лишний раз потренироваться — мне и ей. Она всё более уверенно поддерживала наведённые мной иллюзии, а я, помимо прочего, тщательно высчитывала и корректировала общий баланс, чтобы не засветиться в поле чувствительности фургона с трубой. После чего я направлялась через проходную, в обход ограды, осматривала больных, детям подправляла ситуацию контактно, прикладывая руку ко лбу, например. И всем терпеливым раскладывала в ладошки свои браслетики. Повязывать в этом случае они уж должны были сами, но люди всё равно были рады.