Честно, внутри плеснулся такой лютый страх, аж ноги к полу приморозило. Я зажмурилась и усилием воли заставила себя сделать шаг. Спокойно, Маша, я Дубровский! Мог бы — уже бы мою энергию потянул, правильно? Я открыла глаза и настороженно уставилась на лежащего. Ему, видимо, пришла в голову та же мысль, и мой животный страх прыгнул к нему ехидным мячиком. Работает дедушкина ладанка!

— Отец Макарий сказал, что вы в опасном положении. Возгордиться можете ненароком, — мстительно сказала я.

— Отец Макарий? — повторил он одними губами.

— Ну, дедушка такой. В пустыньке под дубами живёт. А ещё, что надо не дурью маяться, и лучше смотреть за островами, а не гимназисток ловить.

Я сердито взяла его за руку. Страх совсем прошёл.

— А от себя добавлю: при таких способностях могли бы, вообще-то, просчитать последствия воздействия на артефакт подобного уровня. Дуболомы…

Я прикрыла глаза и сосредоточилась. Да уж, до утра точно бы не дожил. Тут мои шнурочки — как мёртвому припарка. Только прямое целительство, желательно в хорошей концентрации. Ну, с Богом…

Я, если честно, немного задумалась, и когда через пару минут внезапно окрепшие пальцы ухватили меня за запястье, вздрогнула, как будто просыпаясь.

— Больной, ведите себя прилично!

Правда, задремала, что ли? Сколько времени-то уже? Я выдернула руку и оценила качество целительного воздействия.

— Ты кто⁈

— Дедушку Макария спросите. Он вам скажет, если сочтёт нужным. Ну, всё. Полагаю, угрозы жизни больше нет. А уж за долечивание пусть местные врачи отвечают. Неделька-две, и будете как огурец. Дедушка сказал, вам полезно о жизни подумать. Вот, приятного думанья!

Я подошла к окну и распахнула форточку:

— И крикните охрану, пусть за мной закроют. А то простудитесь ещё…

УХОРОНКА

Полетела я не вниз, а вверх — хорошо, хоть вспомнила про свой куль. Забрать его надо. Нет, вы подумайте только, сколько всякого за ночь случилось, а я со своим барахлом, как дурак с писаной торбой… И что, обратно в гимназию тащить? Маруся увидит меня обратно с этим скарбом, обалдеет.

Я в задумчивости описала пару кренделей вокруг высокого шпиля с часами. Остановилась, глядя на мерно шагающую секундную стрелку. Посмотрела на свои часики. Почти восемь. Встают здесь рано, магазины и лавочки открывают соответственно. Полечу-ка, съем что-нибудь, глядишь, что-то умное и придумается. Только медицинский вид сменю на «даму в дороге». А куль замаскирую под чемоданчик на колёсиках.

На большой центральной улице, очень оригинально называющейся «Большая», уже открылось несколько кофеен, чайных, блинных и пирожковых. Но меня привлекло заведение с очень аппетитной вывеской «Шоколадница». Внутри было очень уютно, пахло какао и всякими кондитерскими вкусностями. Я попросила чашку горячего шоколада, сырников со сметаной и клубничное мороженое. Народу с утра почти не было, и когда официантка принесла мне заказ, я спросила: не подскажет ли она, где в этом городе приличная девушка дворянского сословия может снять небольшую квартиру за умеренную плату?

Девушка закусила губу, как бы припоминая. Потом спросила: нужны ли мне услуги горничной, стол, стирка и так далее? И получив на всё отрицательный ответ, назвала два адреса:

— Большой Доходный дом Мамонова на пересечении Пречистенки и Садовой. И доходный дом Третьякова, на набережной. Третьяковский подороже будет, зато вид хороший, и на первом этаже всякие службы — прачечная, химчистка, парикмахерская. А то, барышня, если вы подождёте, я сбегаю хозяйке позвоню.

— А что, она сдаёт?

— Да тут, видите, какое дело, — девушка не прочь была поболтать и доверительно присогнулась, выпучивая глаза, — наша Наталья Семёновна недавно вышла замуж.

— Та-ак?

— И, конечно, тут же съехала к мужу! — ну, ясное дело. — А квартирка-то стоит. За неё ж надо оплачивать: за центральное отопление, воду и всё прочее.

— Это понятно, — покивала я, хотя до сего момента подобные сложности мне и в голову не приходили. — А где квартира находится?

— Так в этом же доме! — всплеснула официантка руками. — На третьем этаже. Продавать она не хотела, а сдавать всё боится, что попортят ей, да дебоширить будут, вот и мечется. А я себе думаю — вы такая благородная барышня…

— Хорошо. Позвоните вашей хозяйке и скажите, что если она подъедет сюда, я представлю ей свои рекомендательные письма, в том числе от самой графини Строгановой, и мы оформим договор сейчас же. Я очень устала с дороги и хотела бы поскорее решить этот вопрос.

Девушка чуть не бегом побежала в подсобные помещения и спустя пару минут выскочила с известием, что хозяйка будет очень скоро.

Ну, что ж, а я пока поем.

Хозяйка «Шоколадницы» оказалась белокурой, очень кудрявой (и при этом очень тщательно уложенной), пышной и розовощёкой молодой женщиной с серыми глазами слегка навыкате. Она «внимательно прочитала» рекомендательные письма (которые, понятное дело, были чистым внушением), очень впечатлилась «подписью графини Строгановой» и тут же предложила мне ознакомиться с помещением. На мою попытку расплатиться за заказ, она суетливо замахала руками:

— Что вы, что вы! Я угощаю!

Мы вышли на улицу, прошли в арку за «Шоколадницей» и оказались в довольно тихом внутреннем дворе.

— Проходите, барышня! — предупредительно распахнула она передо мной двери подъезда. — Можно по лесенке или, пожалте, лифтом.

Я пожаловала, и лифт вознёс нас на третий (верхний) этаж. На площадку выходило три двери.

— В среднюю, прошу!

Хозяйка бодро отперла дверь, и мы оказались в очень миленькой (именно так — миленькой) квартирке. Здесь было много розового, много рюшечек и ажурных салфеточек, множество подвешенных и расставленных изящных горшочков с растеньицами (исключительно таких видов, чтоб мелкие листики и нежно-розовые цветочки) и белая мебель с белыми выпуклыми виньетками по углам. Три комнаты (гостиная, спальня и кабинет), большая кухня, туалет, ванная, прихожая и кладовка-темнушка. Всё чистенькое и аккуратненькое.

— Постоянно проживать я не собираюсь, — честно предупредила я, — но наведываться буду два-три раза в неделю, можете за цветы не переживать. Вариант съёмной квартиры мне нравится больше, чем гостиница, поскольку я планирую оставлять здесь кое-что из гардероба, кроме того, я не люблю присутствия чужих людей.

Хозяйка на всё кивала своей красиво уложенной головкой. Под конец мы подписали договор (на вымышленное имя, естественно) — по пятидесяти рублей в месяц, что мне дало некоторое представление о порядке существующих цен. Я расплатилась за десять месяцев вперёд, вытащив одну бумажку из верхней ювелирской пачки. Хозяйка деньги приняла и помчалась на всех парах — должно быть, хвастаться кому-то столь удачной сделкой. Имя графини Строгановой в связи с этим событием она, само собой, сразу забыла и была убеждена, что новая квартиросъёмщица — протеже самой княгини Юсуповой.

Я же осталась, заявив, что хочу отдохнуть с дороги. На самом деле, заперев на защёлку дверь, прежде всего я вытряхнула на столик в гостиной свои капиталы. Бирюковские отодвинула в сторонку, а Скворцовские осмотреть у меня то руки не доходили, то нервы не позволяли, так хоть сейчас…

Пачки состояли из пятисотенных купюр весьма витиеватого вида. Я попыталась обнаружить на деньгах магические метки или иную подобную защиту — ничего не нашла, однако заметила более прозрачные, просвечивающие места, складывающиеся в рисунок герба. Водяные знаки, м-гм. С одной стороны изображалась панорама Санкт-Петербурга, с другой — император Пётр Первый. И подписано: «Образца 1955 года».

В каждой пачке, как и прежде в Бирюковских, было упаковано по сотне таких бумажек. Точнее, теперь уже получается четыре — по сотне, обвёрнутые крест-накрест полосатой банковской ленточкой с печатями, а в пятой, надорванной — девяносто девять. Если прибавить сюда деньги за картину, больше полумиллиона получается. Приличная сумма, и бросать её на видном месте уж точно не стоит. Пожалуй, организую-ка я тайничок, прямо сейчас.