— Господа, простите, позвольте обратиться к даме, — рядом с нашим столиком остановился офицер. — Мадемуазель, не откажите мне в чести пригласить вас на танец.

Не знаю, что было положено делать в таких случаях, но мне даже в голову не пришло, что кто-то может распоряжаться моим решением. К тому же разговор начал приобретать неприятные мне нотки. Я поднялась:

— Если вы готовы терпеть ошибки начинающей…

В ответ он только скупо улыбнулся и подал мне руку.

Танцевать с ним было приятно. С таким партнёром, как я понимаю, можно практически вовсе не уметь танцевать, настолько уверенно он ведёт, а твои движения выходят гармоничными и естественными как будто сами по себе.

Что характерно, в отличие от вальсов и прочих танцев, включённых в бальную программу, во время танго разговаривать было не принято совсем. И даже улыбаться не особо получалось. Этот танец был как сплошной оголённый нерв, переживание эмоций, которых не было, но они могли бы быть. Я думала, что мы как будто играем в жизнь, и делаем это на полном серьёзе.

Потом была ещё музыка и ещё танцы, и я танцевала с разными кавалерами. И с Димой тоже. Мне как-то, знаете ли, неловко было ему сказать, что, мол: а ты знаешь, я ведь тебя узнала, дорогой принц. Нет, принц — это в Европе, а у нас тут он великий князь, вроде бы. Или цесаревич? Ну, короче, дорогой престолонаследник. Но ты, дескать, не думай, я с тобой вовсе не из-за этого.

Чувствуете, даже звучит ужасно.

Так что я не говорила ничего, просто общалась с ним точно так же, как и с остальными. Смеялась шуткам, не пытаясь найти в них какой-то потаённый многоплановый смысл.

Совершенно внезапно на сцене выступила акробатическая группа, потом фокусник. На знала, что в таких местах подобное показывают.

— Может, сходим во второй зал? — скучающе предложил Добрыня.

Кеша многозначительно показал ему бровями на меня, но я заметила и спросила:

— А что там?

— Там танцы, которые не особенно одобряет солидная общественность, — с усмешкой пояснил Саня.

— Что, прям неприличные?

— Не то что бы. Они… просто другие.

Мне стало интересно. Тем более я только что выпила полстакана этой сангрии, и в голове опять стало сумбурно. Нет, всё-таки нахваталась я от Баграра склонности к приключениям.

— Я бы хотела посмотреть.

Парни переглянулись:

— Не, я не пойду, — отказался Саша. — Не в моём вкусе. Если что — вас и троих хватит.

Это он имеет в виду, на случай очередной драки, что ли? Интересно, интересно…

Попасть во второй зал можно было или через отдельный вход, или через внутренний коридор, на вид больше похожий на подсобное помещение для персонала. На подходе из-за дверей начал доноситься ритм, и я удивлённо оглянулась на парней:

— Это же бурм?

— Что? — не поняли все трое.

Этот танец — во всяком случае, этот ритм — был мне отлично известен! И назывался он медвежий бурм (последнее с медвежьего переводится как «дрыг»). Не может быть!

Я посмотрела в их лица и поняла, что объяснять такое не ст о ит.

— Как называется этот танец?

— Рок-н-ролл, — с улыбкой просветил меня Дима, — приходилось слышать?

— О, да! Только представили мне его по-другому.

Добрыня галантно распахнул дверь, и звуки обрушились на нас. Здесь было громко. И ещё — девчонки периодически визжали. Зачем?

Я остановилась на пороге, наверху небольшой лесенки, спускающейся в зал, с удивлением наблюдая за прыгающей внизу толпой.

— Не то? — спросил на ухо Дима.

Я покачала головой:

— Меня не так учили танцевать. Меньше прыгаем, больше движения бёдрами и плавнее. Я покажу, пошли!

Мы спустились вниз, и музыка всё больше захватывала меня. Музыка была хороша! Она отзывалась в теле какими-то совсем древними звоночками, только вот эти угловатые жесты, неуклюжие прыжки и ноги, скрюченные, как у старух — это всё, ребята, лишнее. Плавнее. Расслабься. Выпусти своего внутреннего медведя!

Я чувствовала, как музыка входит в меня, в каждое движение…

— А у неё прикольно получается! — с удивление сказал Кеша.

Ах, хвалите меня! Мне даже партнёр не нужен был сейчас. Медведи могут танцевать по одному, парами или целой толпой — и каждый раз это невозможный балдёж! Через некоторое время я поняла, что стою в середине большого круга, и все пытаются повторять за мной.

Не знаю, сколько мы так отжигали. Наверное, пока ноги не начали отваливаться.

— Всё, — честно сказала я, — я хочу пить и спать.

Мы вернулись в первый зал, где, между прочим, показывали очень неприличный танец как-кан, когда девицы на сцене выходят в длинных юбках, а потом начинают их задирать, всячески махать подолами и выкидывать вверх ноги, показывая трусы. Я сказала, что в женских трусах для меня мало интересного, выпила сангрии (не так уж много её в бутылке и осталось) и пошла в номер.

ПЬЯНОЙ МНЕ БЫТЬ НЕ ПОНРАВИЛОСЬ

Комнату мне определили самую дальнюю, напротив ванной. После коварной сангрии (или, скорее, после той дряни, которая, как я теперь предполагаю, настроена взаимодействовать с алкоголем на предмет утраты самоконтроля) голова снова немного кружилась. Я посмотрела на махровый халат, прилагавшийся к каждой комнате, на стопку полотенец… А чего, собственно? Где я только сегодня не побывала. Недурно бы и ополоснуться. Я сняла и повесила на крючок для одежды чужое платье… и тут увидела себя в большом ростовом зеркале.

Ну, какой дурак придумал, что юные девочки должны ходить в этаких бабушкинских труселях⁈ Даже у этих, из канкана, кружева и рюшечки! Меня внезапно охватил такой гнев, что я сдёрнула эти трусы, лифчик, швырнула всё на кафельный пол и сожгла. Да, банально испепелила.

Внезапный выброс магической энергии (а главное — сам факт того, что я смогла это сделать!) привёл меня в приподнятое состояние духа. Я покачала головой, рассуждая, что всё это, наверное, и есть косвенные признаки опьянения, и какое же оно, это опьянение, всё-таки дурацкое. С этими мыслями я залезла под душ, от души намылась, потом нарядилась в халат и прислушалась. Похоже, мальчишки ещё не вернулись — вряд ли они смогли бы вести себя настолько тихо. Разве что легли все сразу, как дрова.

Я прошмыгнула в свою комнату и, поскольку ночнушек не предусматривалось, легла прямо так, в халате.

Уснула я мгновенно, но где-то через час начала чувствовать сквозь сон, что в е рху в халате жарко (ну, потому что он махровый), а н и зу прохладно. Укрыла ноги одеялом — стало жарко попе. Спустила пониже одеяло… Да блин! Теперь вот именно в попу задувает, что за дурацкое ощущение! Да ещё капюшон этот противный от халата — то давит шею, то норовит лицо закрыть. И жарко голове! И всё это на фоне того, что я так сильно хочу спать, аж глаза не открываются!

Задним фоном проплыла мысль, что я так злюсь, наверное, от того, что у меня началось похмелье. Надулась сама на себя, с закрытыми глазами сняла и выкинула нафиг этот халат, легла, укрывшись одеялом. Теперь везде одинаково тепло, нигде не дует и голове не жарко. Наконец-то!

УПС…

Проснулась я от того, что ногам снова стало прохладно, хотя спине было вполне тепло. И одеяло как-то давит.

В шею кто-то дышал.

Глаза мои распахнулись и голова резко проснулась.

А одеяло давит, потому что в нём рука! Мужская, между прочим! Рука, которая при попытке выбраться из-под неё подгребла меня поближе и по-хозяйски прошлась по разным моим… хм-м-м… выпуклостям.

— М-ф-ф… — только и смогла сказать я и резко села на кровати.

— Чь такое, пора? — спросил сонный Димин голос, с подушки поднялась голова, и на меня уставился один с трудом открывшийся глаз (второй, судя по всему, спал). Он смотрел некоторое время, осознавая факт моего присутствия. Потом спросил: — Ты откуда тут взялась?

— А ты? — я безуспешно пыталась натянуть на себя край одеяла.

— Я в этой комнате всегда сплю, — он перекатился на спину и зажмурился: — М-м-м… башка-то как болит.