Я сердито уставилась на город внизу. Длинная зимняя ночь давно вступила в свои права, но улицы боролись за вечер, зажигая огни. Народу было множество, и на центральных улицах, и на тех, что подальше от богатых кварталов. Вон, между прочим, прямо подо мной какое-то заведение. Тоже мигают огоньки, и народ заходит.

Возвращаясь к этой истории спустя некоторое время, я прихожу к неприятному выводу, что в бутылке, из которой я выпила, видимо, было что-то совсем для девушки непотребное, потому что я нашла идею спуститься в этот клоповник замечательной. Более того, я вообще не вспомнила, что на мне гимназическая форма.

ВОТ Я ВЛЯПАЛАСЬ…

Охраны и уж тем паче швейцаров в этом заведении, понятное дело, не было. Зато на крыльце стояли три неопрятных мужика, двое из которых при виде меня присвистнули, а третий, наполовину перегораживавший вход, хрипло поинтересовался:

— Заблудилась, мамзель?

— Тамбовский волк тебе мамзель! — сердито ответила я и хотела пройти, но мужик с неожиданной резвостью сместился, загораживая вход окончательно:

— А куда это мы так торопимся, а?

Сзади в шею дохнуло кислым, спиртовым и чем-то ещё, отвратительно вонючим:

— Не хотите отдохнуть в приятной компании?

Я почувствовала, что это пытается меня обнимать и передёрнулась от омерзения:

— Отойдите от меня! — начала формировать защитный кокон и с ужасом поняла, что в голове у меня так шумит, что я даже привычную формулу построить не могу… мамочки…

— А что это у нас тут в сумочке? — захихикал третий и потянул мой ридикюль.

— Руки убери! — голос у меня сорвался.

Меня пихнули в угол этого грязного крыльца и зажали у стены.

— О! Глянь, какой браслетик! — радостно загоготал первый и вывернул мне руку.

В голове моей от ужаса даже мыслей не осталось.

— Хак! — тот, что цеплялся за браслет, вдруг осел и заскрёб руками по стене.

— Наших бьют!!! — неожиданно высоким голосом заверещал тот, что до этого прижимал меня в угол, и из этого притона повалили люди — они как будто сигнала там ждали! На крыльце закипела драка, кто дрался с кем, я никак не могла разобрать. Да и не пыталась, если честно — такой страх накатил. Я даже в той башне на побережье, где нас должны были вантийцы накрыть, так не боялась. Там, скорее, обречённость была. Но это я потом подумаю, а пока я просто таращила глаза и тряслась.

— Никитич, уводи её! — заорал кто-то — и передо мной, разом откинув всех, загораживающих обзор, вырос парень. Я и лицо не успела разглядеть. Что-то, вроде, мелькнуло знакомое… Куртка на нём была красная, в тонкую белую полоску. Эту куртку я разглядела, пока на плече у него висела, как куль картошки. Потому что он, не говоря худого слова, закинул меня на это самое плечо одной рукой и помчался по улице.

Если кто-то и хотел за нами погнаться — все были заняты.

Некоторое время я тряслась вот так, потом меня ссадили и прислонили в уголок со словами:

— Тиш-тиш… Здесь подождём…

Мы стояли у длинного двухэтажного домика, спрятавшись за выступающей коробкой подъезда, и мой… кто?.. спаситель?.. а спаситель ли?.. выглядывал из-за хилых облетелых кустов. Улица, сплошь составленная из таких же двухэтажных домов, каждый на два-три подъезда, была темна и пуста. Слабенькие фонарики над входными дверями придавали ей призрачный вид.

Качало меня, как былинку. Рука там, где пытались сорвать браслет, болела. Голова кружилась. Я вдруг задним числом испугалась, что мои маскировочные заклинания в таком состоянии тоже могли поплыть. Бог с ними, и с деньгами, и с браслетом. Что было бы, если бы они с меня риталидовый комплект сняли⁈ Я начала судорожно всхлипывать, обнимая себя за плечи, пытаясь успокоить дрожь.

Парень обернулся:

— Ну, ты чего? Не реви, не реви, нормально всё. На-ка, успокойся, — с этими словами он вынул из кармана фляжечку, отвинтил крышечку (предусмотрительно посаженную на цепочку) и сунул мне в руки. — Пивни, не бойся!

В его словах, правда, не было никакого злого умысла, и я смело отпила большой глоток.

А-а-а-а-а!

Это я внутри головы закричала, потому что до сих пор боялась, что снова появятся эти ужасные люди. Но чувствовала я себя так, как будто сейчас взорвусь.

— Это что за ужас? — спросила я почему-то осипшим голосом.

— Обижаете, барышня, — прогудел парень, — отличный французский коньяк!

— Я дышать не могу…

— Зато ножки-ручки у вас больше не трясутся.

И тут я его узнала!

— Добрыня⁈..

— Он самый.

— А почему «Никитич»?

— Так Добрыня же.

Он улыбался с таким хитроватым выражением, что я сразу поняла: он тоже уже принял немного этого «лучшего французского». Или чуть более чем немного.

— Вы откуда взялись⁈

— Тайна сия велика, — многозначительно поднял палец он, и тут в той стороне, откуда мы примчались, послышались заливистые свистки. Городовые подоспели!

Добрыня замер, вглядываясь в тёмную улицу, и когда раздался быстро приближающийся топот, тихонько свистнул.

Три бегущих фигуры перескочили облетевшую живую изгородь и нырнули в чёрную тень подъезда, замерев. Свистки приближались. По их прерывистому звучанию было понятно, что городовые свистят на бегу. Я из последних сил накрыла нашу компанию реденькой тенью. Но этого хватило. С десяток городовых пронеслись дальше по улице и свернули влево.

— К набережной побежали, — прошептал Добрыня.

— Пошли! — коротко скомандовал высокий, в котором я уже предположительно опознала Диму, и Добрыня, привычным движением похитителя невест закинув меня на плечо, стартовал первым.

Минут пять мы неслись… нет — они! Они неслись! В общем, кто нёсся, а кого несли, пока злополучная улица не осталась далеко позади. Остановились мы в каком-то парке.

— Ой, не могу больше… — честно сказала я, и меня поставили.

Некоторое время я старалась отдышаться, согнувшись и успокаивая желудок. Это же как здорово, что я поужинать нигде не успела, да? Хоть не опозорюсь — нечем потому что. С другой стороны, может, после еды меня бы так не развезло?

Формулы не складывались. Блин. Я выпрямилась.

— Маша, ты как там оказалась? — спросил Дима.

— Я не могу вам сказать, как я покинула гимназию. А потом я заблудилась, — почти честно сказала я и покачнулась.

Высокий Кеша наклонился ко мне и с подозрением принюхался:

— Ты выпивши, что ли?

— Он мне дал чего-то из железной этой… банки… м-м-м, нет… фляжки! — сдала я Добрыню с потрохами, для верности ткнув в него пальцем.

Тот в своё оправдание честно вытаращил глаза:

— Да она тряслась, как танковый дизель! Ещё минута — и мне пришлось бы с истерикой разбираться.

— Нет, в таком виде девушку в гимназию возвращать нельзя, — покачал головой Александр, — это же скандал…

И пока они растерянно переглядывались, я оригинально предложила:

— А пойдёмте посидим где-нибудь? М?

И вообще, судя по глазам, к той фляжке не один Добрыня прикладывался. И я сейчас не о себе говорю, да-да.

— В таком виде? — понизил голос Саша. Явно ведь, на мою гимназическую форму намекает. Вот если бы у меня голова так не кружилась, я бы показала вам класс…

— В «Три кота», — Иннокентий слегка развёл руками. — Я попрошу Людочку, она из реквизита подберёт что-нибудь, чтоб в глаза не бросалось.

— Я неприличное надевать не буду, — строго сказала я.

— Что вы, барышня! Только лучшие наряды! — умиротворяюще прогудел Добрыня и собрался снова подхватить меня на плечо.

— Не-не-не, — замахала я руками, — я сама.

В итоге вели меня вдвоём: Дима и Кеша. Они равномерно высокие, подставили мне локти, я ухватилась и почти даже не качалась, правда-правда. Что ж это за дрянь такая у Серёги в бутылке была, а, не могло же меня с глотка коньяка так развезти?..

«ТРИ КОТА»

«Три кота» оказались… нет, оказа лось странным, на мой вкус, заведением. Это был маленький театр-варьете, зал которого представлял собой ресторан. Как-то вот я такого раньше не видела. При этом, когда на сцене пели или играли что-нибудь, вполне приветствовалось танцевать. Но это потом. А пока мы слегка неверной походкой прошли три квартала и были немедленно препровождены к хозяйке заведения — той самой Людочке, немедленно пришедшей в полный восторг и бросившейся обнимать Кешу. Как я заметила, восторг Кеши был не столь взаимен и, скорее, проистекал от безысходности ситуации. Он о чём-то приватно переговорил с Людой, та встала напротив меня слегка прищурясь и вынесла вердикт: