Готовили здесь по кошельку — как для королей. Уж на что нас в последние месяцы Строгановский повар разбаловал, местную кухню я оценила на отлично. И мы ели, и снова танцевали, вальс, фокстрот и даже что-то странное, диковатое и по меркам гимназии явно неприличное под названием танго. А потом целовались в машине. И голова у меня кружилась пуще прежнего.

Но когда дело дошло до рук, забирающихся под юбку, я сказала:

— Нет. Старые медведи умнее молодых. Не сегодня.

Я выскочила из машины, встряхнула свою леталку и уселась верхом:

— До субботы! На мосту в десять!

В небо я стартовала, сдерживая восторженный писк. Опасаюсь я за крики — плохо у меня маскировка звука выходит. Я сделала виток над «Метрополем» и вдруг вспомнила, что мы не договорились о главном.

Пикирование вниз с высоты даже не трёх, а, наверное, десяти этажей заставило меня максимально сосредоточиться на торможении. Я снова едва не треснулась о мостовую и выскочила из тени в ту же секунду, как Сергей завёл автомобиль. Машина дёрнулась. Ну и глаза у него…

Я живо плюхнулась не переднее сиденье:

— Серёж, мы забыли договориться.

— Как?.. На мосту в десять, суббота.

— Да нет! О другом. Как мы с тобой встречаемся? Только ты и я? Или к нашей паре могут присоединиться ещё… м-м-м… участники? Скажем, девушки с моего согласия или парни с твоего. Или мы вообще не ограничены в свиданиях с другими? Чего ты на меня так смотришь, я серьёзно спрашиваю.

Реально, в Гертнии это была норма — договориться на берегу, чтоб без обид.

— Нет, я не хочу, чтоб ты встречалась с другими мужчинами, — набычился он.

— Значит, только ты и я, замётано! Но учти, ты имеешь дело с магичкой, — в голове у меня скакали звенелки и смешинки, как у того Винни-Пуха, — того, кто вторгнется в нашу пару, постигнет проклятие зелёных соплей!

— Проклятие чего?

Но оно уже вылепилось, это проклятие — и вылетело. И вообще, подозреваю, что тот сок был не вполне соком. Я захихикала и выскочила из машины:

— Пока!

Я летела, закладывая такие виражи между шпилями, что свист стоял в ушах. И хохотала во всё горло. А чтобы меня никто не слышал, поднялась повыше, так что город стал похож на нарисованную огоньками карту. Потом я вспомнила, что оправы у меня нет, и если энергия сейчас закончится (а она при таких расходах скоро неизбежно закончится), тормозить мне будет нечем, ай-яй… — и повернула к реке.

На подлёте я поняла, что стремительно теряю высоту. Ой, мамочки!.. Держись-держись-держись-держись! Есть! Энергетический вал подхватил меня и потащил, обгоняя несущуюся к морю ледяную кашу. Я неслась над самой стремниной, почти чиркая каблуками по стылой ряби, и мои волосы развевались. Получилось!!!

— Й-й-й-йа-а-а-а-а-х-х-ха-а-а-а-а-а!

Если кто услышит мой оглушительный визг — сам виноват! Впереди мелькнула коряга. Я вильнула, уходя влево и вверх, взмывая в небо штопором — Господи, как здорово!

— Спасибо-о-о-о! — закричала я в небо, заложила петлю и, развернувшись, полетела назад, через мост и дальше, пока город не кончился — на север! — а потом снова на юг! — и снова…

Я просвистела, наверное, раз десять туда и обратно, вдоль всей городской набережной и даже больше — пока в голове у меня не прояснело. А ведь могла бы врезаться в какой-нибудь летательный аппарат, кажется, здесь такие есть. Или в гуся. Я неуютно поёжилась. Надо будет подойти к Серёже с серьёзным вопросом — это что за соки-воды такие? Положительным моментом было то, что после всех своих воздушно-акробатических кульбитов никакие перелёты через заборы, экстренные посадки и резкие повороты мне были не страшны просто абсолютно. Вот что значит, хорошенько потренироваться!

Я влетела в окно своей палаты, привела все предметы (платье и прочее) в первоначальный вид и завалилась спать, чтобы утром проснуться вместе со всеми по звонку и всю среду вести себя, как паинька.

ГДЕ-ТО В ГОРОДЕ

— М а ри, глянь-ка, что нам локационщики принесли.

— И что это такое?

— Я не знаю.

— Выглядит так, как будто два огненных мага играли в мяч файерболами, — они посмотрели друг на друга. — Здоровенными файерболами. И почему над рекой?

— Понятия не имею…

— В новостях?..

— Ничего необычного.

— Кто у нас в городе из членов императорской семьи?

— Только Дмитрий, и тот до двенадцатого.

— Усильте контроль за академией. И предупредите охрану, чтобы наследник этим мостом не пользовался. Мало ли, что это такое.

— А у Кости что?

— Злится опять. Просидел, говорит, как дурак. Машину под невидимостью только по следам на снегу и увидели, и то ушла от них.

— И не проследили? Не догнали?

— Говорю тебе, квартал от дома не проехали — ни визуально, ни аппаратурой. Ты его лучше не спрашивай, опять шипеть будет полчаса.

ПРО ЗАПЛАТКИ

В четверг я убедилась, что предусмотрительно назначила встречу с ювелиром на четыре не зря. Во время послеобеденной прогулки напротив забора снова выстроились просители. Одна женщина почему-то запомнилась мне сильнее остальных. Она была сильно похожа на ту, с младенцем, которая пришла ко мне первой после тёти Тани — наверное, смертельно уставшим лицом, отчаянием и тёмными кругами под глазами. Ребёночек лежал в коляске, похожей на кругловатый короб на четырёх колёсах, и плакал надрывно, не переставая. Когда я (под тенью, само собой разумеется) привязала ему на ручку браслетик и сняла острую боль, он замолчал так внезапно, что мать изменилась в лице — думала, помер. Сунулась в коляску, увидела ручку, перевязанную верёвочкой, которая как будто сама собой заправлялась под одеяльце, испугалась, закрестилась и поскорее покатила прочь от гимназической ограды.

Заметила ли она, что вторую верёвочку я уронила поверх одеяльца? Ну да, думаю, заметит. Ей самой тоже помощь не помешает.

Я так гордилась своими воронками-маносборниками (ну, теми, которые через музыку и пение), так раздувалась от значимости своего открытия… пока не вспомнила энергетическую паутину, которая покрывала почти всё свободное пространство в моей спальне. Потом, заставляя меня осознать полнейший конфуз ситуации, в памяти всплыли огромные автоматизированные маносборщики, которые ходили над гертнийскими лесами. Мне стало ужасно стыдно. Это, получается, я что изобрела? Что-то типа ложки, если переводить в бытовое сравнение? Хожу такая вся из себя гордая от того, что могу ложкой есть, а не руками. А люди-то кроме ложки уже и мясорубки всякие придумали, и миксеры… Какой пердимонокль, ужас. Хорошо, что у меня не было возможности ни перед кем похвастаться. Что бы сказал Баграр, если бы я ему сообщила о своём новейшем творении?

Я грустно задумалась.

Нет, Баграр бы меня похвалил. Он всегда находил, за что меня хвалить. Сказал бы, что всё равно я умница, дошла своим умом. И, может быть, именно такой способ до сих пор и не был открыт, а? От этой мысли я слегка приободрилась. Ну, правда. Никаких таких вот вороночек я никогда в жизни раньше не видела. Наверняка на гертнийских манонакопителях даже принцип сбора другой.

На этом месте я решила, что в таком случае я всё равно молодец, и нечего тут киснуть!

Второй стороной моих размышлений было то, что (по сути) целительство и картины — это всё, что я могла бы сейчас продать. Не этим просительницам у ограды, а кому-то с достаточно толстым кошельком и сходными потребностями. Мысли концентрировались вокруг того, кому конкретно и что конкретно я могла бы предложить прямо сейчас, и, кажется, таки сконцентрировались…

В половине третьего я снова пожаловалась на слабость и окуклилась в изоляторе. Ни на какие трансформации решила время не тратить, закуталась в тень, села на леталку и понеслась. Вот, кстати, надо что-то придумать с этими полётами. Моя простецкая вязаная конструкция для воздушных петель и штопоров оказалась вообще-то неуклюжей. Хочу такую штуку, чтобы удобно было летать. Сидеть, держаться, управлять. В детстве, помню, мальчишки с гор гоняли на таких самодельных агрегатах… Как же они назывались? Верх на манер трёхколёсного велосипеда, только вместо колёс — коротенькие лыжи. И руль поворачивался, так что передней лыжей можно было управлять. А! Рулевик — вот как!