— Мужиков понять можно.

— А ты б не попрятал? — Пахом сердито поддёрнул пояс. — Чем кормиться, скажи на милость? И так год не самый жирный задался.

— Ну, дальше-то?

— Дык… С востока от Москвы, почитай, подчистую всё выгребли. Голод наступил. Народец, говорят, на юга бежать налаживается. И побежал бы уже, кабы не ребятишки. Куды бечь в зиму-то?

— Неужто эти оттуда, в обход Москвы к нам притекли? — удивился Кузьма.

— Не, эти севернее Москвы сидели, да ближе в нашу сторону. Думали — пронесёт, однако ж, явилась к ним большая реквизиционная команда. Глядь — по амбарам пусто. Пашка Салтыков, за старшего он был, в дому у старосты сел да давай мужиков мордовать. А один там в команде у него мордоворот схватил с печки мальчонку и говорит: «Щас детям вашим всем глаза повыколем да уши поотрежем, коли не сознаетесь!» Мать заголосила, мол, всё покажу, не трожь дитё…

— Вот же мрази.

— В общем, повела их баба. Своих же мужичков заставили схрон раскапывать, доставать да грузить. Только к тому моменту, как реквизиторы оглобли собрались разворачивать, из соседних деревень мужики подоспели. Да не одни, дворянчик с ними и четверо его конных слуг.

— Надо полагать, такой прыти реквизиторы не ожидали.

— Точно. Растерялись, как есть.

— Всех положили?

— Один Пашка Салтыков утёк, огнём да молниями отбиваясь. Силён оказался. Вон, расписных под хохлому видел? Его работа. Мужики еле как в сани заволоклись, сильно побитые вусмерть побитых складывали. По дороге ещё решили, что просто так им самовольство Тушинский вор не спустит.

— Это ещё кто?

— Так царевичу прозвище дали. Вчера ещё в разговоре с Московскими соглядатаями мелькало.

По телефону нанятые для пригляда людишки звонили каждый день, но бывало, что, боясь потерять доносную копейку, такую околесицу несли, их доклады на три ряда, перепроверять было надобно.

— Полагаю, бунтари до дома добежали, да решили с места срываться?

— А чего сидеть-то? Ждать, пока карательный отряд прибудет? В одночасье собрались.

— И почему к нам?

— Слухи, говорят, ходили, что в Пожаре еда большими складами собирается.

— Ядрёна-Матрёна, только толп беженцев нам не хватало…

— Помещика своего тоже привезли, совсем парнишка плох. Но, Юля сказала, не помрёт. Мы его тебе оставили, вместе остальными тяжёлыми, как велено.

— А чего тогда сидим? Пошли, с него и начнём.

ЦЕЛИТЕЛЬСКО-УПРАВЛЕНЧЕСКОЕ

Ничего сверх-ужасного в повреждениях молодого дворянина не было. Ну, глубокие ожоги. Не такое ещё видали. Но что младший Салтыков смог в одиночку осадить толпу, в которой, помимо прочих, был даже маг, характеризовало его как бойца с очень крепкими нервами. С другой стороны, не будь с мужиками этого мага, всех бы Пашка в лесу и положил, а так пришлось ему уйти. Без коня, причём. Поди, долго пешком из леса выгребал, потому крестьянские обозы и погоня не настигла — шли-то до Пожара четыре дня, да телеги с зерном не бросили, всё одно выкопано уже.

«Так что формально, раз уж я их принял, — заметил я Кузьме между делом, — получается, что я спёр у Тушинского царевича телеги».

«Да и наплевать, — с похвальным равнодушием откликнулся Кузя. — Можно подумать, ты ему собирался на верность клясться».

«После призвания поляков и непонятных заигрываний с альвами — точно нет».

«Вот и наплюй».

В этот момент дворянин резко вздохнул и распахнул глаза.

— Лежать, — я слегка упёрся пальцем ему в плечо, — мы ещё не закончили.

Он перестал дёргаться и посмотрел на меня с подозрением:

— Вы целитель?

— Я — князь Пожарский, если тебе это о чём-то говорит.

Эту информацию молодой помещик переваривал с минуту:

— Вы, волей случайной удачи проезжали мимо моего поместья? Или?..

— Или, — слегка отстранённо согласился я. Работаю же, как-никак! — Ты и люди твои у меня в имении. Пашка Салтыков тебя тщательно пожёг. Помнишь дело?

— Это помню, — припомнил он.

— Потом пока ехали, здорово морозом шибало. Удивляюсь я: как твои мужики тебя живым доставили? Так что поверх ожогов обморожение. Но жить будешь, и даже ходить своими ногами…

— … и ложку с ножом держать своими руками, — хмыкнул Кузя.

— А оружие? — сразу испугался помещик.

— И оружие, — успокоил я. — Тебя звать как?

— Афанасием. Из Никитиных мы.

— Дмитрий, — я встал с докторской табуретки и протянул помещику руку, — будем знакомы. Поскольку ты был в беспамятстве, твои люди обратились ко мне с просьбой о помощи. Статус ваш пока гостевой. С ранеными разберёмся, там разговаривать будем.

Поскольку подобных раненых — пожжённых, а сверху помороженных — было много, Кузьме пришлось пару раз делать перерыв и отлучаться.

— Зато в хранилищах наших такая звенящая пустота на предмет грызунов образовалась, — смеялся он, — любо-дорого.

Итак, к вечеру образовалась огромная толпа крестьян, к которым прилагался один помещик с четырьмя помощниками. Уровень магического умения у Афанасия Никитина был не ахти — около ста сорока единиц по всем показателям. Удивляюсь, чего его Салтыков испугался. Впрочем, Пашка Салтыков хорош был только потому, что все остальные против него оказались магическими умениями не владеющие.

Что делать с этой толпой бегунков — я лично никак не мог сообразить. А ещё меня настораживало, что Кузьме приходится часто бегать энергию сбрасывать. А если момент неподходящий окажется? Ну вот, неудобно будет — что тогда? А если вдруг боевые действия подступят, и тяжело раненых будет переизбыток? Вливать смерть во внутреннюю структуру меча мне, извините, никак не хотелось.

— Слушай, бать, — предложил Кузьма, — а пошли к Кошу сходим? Сердце Кинич Ахау у него попросим, а?

— Неудобно как-то, подарки — не отдарки, и всё такое…

— Так мы на время только, пока обстановка не стабилизируется?

— Ну, пошли. Я с ним и другие дела обсудить хотел. Сгоняй, Горыныча позови, а то обидится. Посидим вместе, помозгуем.

Кош встретил нас радостно, хотя и выскочил навстречу тревожно — в такое время не знаешь, с хорошими новостями гости или с дурными. А вот насчёт сердца Кинич Ахау замялся…

— Извините, парни, тут такое дело… Сердце я вам отдать, конечно, могу. Но что после этого с Байкалом и прилегающими землями будет, я не знаю.

— А подробности? — потребовал Горыныч.

— Подробности такие. Под самым ложем Байкала и в окрестных горах сохранилось множество диких элементалей. С одной стороны — реликтовые магические виды, а с другой, почуяв, что после Великой Магической Войны их личное пространство расширилось, начали они пошаливать. Поначалу помаленьку, раз за разом всё сильнее и сильнее, до буйства. Горные с огненными завоевались до того, что землетрясения у нас не как раньше стали — подрожит чуть земля, да и всё — звонницы сами сорбой качаются, люди на улицах с ног валятся.

Кош переключился на эпический слог, и я понял, что камня Кинич Ахау нам не видать.

— Да не томи уж, к сути давай.

— Суть такая. Лет восемьдесят назад — может быть, ты, Змей, и припомнишь — до того меж элементалями война пошла, что огромный кусок у берега Байкала под землю ушёл. Перед самым новым годом! Холодина! Ледяной водой заливает! Сколько скота погибло, сколько народу пострадало.

Я понял.

— Ты сердцем замкнул?..

Кош кивнул:

— Запереть совсем не получилось — наплодилось их на раздолье сверх меры. Но активность им насколько смог снизил. Если пользоваться терминологией табунщиков, стреножил, так сказать. Я и сам из-за этого теперь надолго не могу Байкал покидать. Слишком много тут на меня завязано.

— Лад-но, — озадачился я, — будем другие пути искать. А то мы уж губу раскатали!

Кош расстроился, начал бегать туда-сюда, лысую свою башку платочком промакивать.

— Да не мечись ты, — попросил я. — Сломать одно, чтоб попробовать наладить другое — идиотская затея. Поищем другие варианты. Мы что — хоть раз не находили, что ли? Ты лучше посоветуй нам, куда три деревни крестьян вместе с помещиком пристроить?