- Техника у нас надежная, - согласилась она. – Потому что наказываем за брак жестоко. На каждом скафандре, например, личное клеймо сборщика, за отказ системы жизнеобеспечения можем товарища и на урановые шахты закатать. В лучшем случае. То же самое касается и техников летного парка.
Давид встал рядом с ней, задумчиво уставился на панораму гигантской стройки внизу.
- Может быть, оно и так, - сказал он больше в ответ на свои мысли, чем в продолжение спора. – У вас другие люди, Зита, совсем другие. У нас, например, на таких условиях все просто отказались бы работать. И сборщики, и контролеры сборщиков. Расселись бы по лавочкам на набережной и возмущались бы беспределом властей. В лучшем случае.
Она вспомнила, какой ценой им всем далось это высокое качество людей, и помрачнела. Войны штурмовых отрядов с подростковыми бандами на уничтожение. Войны с уголовными традициями в рабочей среде – до крови, до смерти, до массовых ссылок в каторжные районы. Жесткие, порой жестокие фильтры на высокотехнологичных производствах в номерных городах. Перемалывание в жерновах уголовного кодекса этнических группировок, кровавое, до массовых драк, до применения боевого оружия. Безжалостные избиения чиновничьей прослойки. Требования, требования, учения и снова требования. Беспощадные чистки собственных рядов – не просто же так собственная служба безопасности «Спартака» действовала все годы и продолжает действовать. Все десятки лет существования заполярной республики они, командирский состав, учили людей работать. Резали зарплаты до соцминимума, чтоб детские подработки стали для большинства семей суровой необходимостью, чтоб горький вкус трудовой копейки был знаком каждому с двенадцати лет. Отправляли школьную шпану и бездельников пачками на принудработы в цеха Химмаша, которые по определению безвредными не бывают. Загоняли саботажников и просто лодырей на «легкий труд» - ручную всесезонную расчистку транспортных линий. Впадали в черное отчаяние, не видя результатов собственных усилий… И вот теперь стоит рядом Давид и признает, что в заполярной республике – иная порода людей. Значит, что-то все же сумели сдвинуть с места в обществе. Можно бы гордиться, но даже не тянет. Потому что она лучше всех знает цену победы.
- Не согласна? – усмехнулся Давид. – Вижу, что не согласна! Я тебя знаю, ты грузин любишь больше, чем своих земляков! Только вот такой строительный конвейер, который ты организовала внизу, Картли, например, не потянет. Народу вдвое больше – а не потянет. Будешь спорить? Вот как вы добились, что у вас и большегрузы не ломаются, и железнодорожную ветку в срок проложили, и строительные комбинаты выдерживают графики поставок? Как? Только не говори, что на сознательности, не поверю!
- Это наша работа, Давити, просто работа, - пожала плечами она. – Ты же с нами начинал, неужели не помнишь? Ну… возьмем, например, водителей большегрузов. Они здесь вахтовиками, работают трехсменно. Тяжело, а деньги те же. Могли бы отказаться, остаться на своих угольных разрезах, где все налажено и обустроено, где нет гонки и сроков, где их семьи, наконец. Их, собственно, никто и не принуждает. Просто… отказался от вахты, наплевал на интересы республики, и тебе понизили гражданский статус. Раз отказался, два отказался, и вот ты уже не водитель, а разнорабочий в топографической группе. Или вообще проходчик в шахте где-нибудь на побережье Северного Ледовитого. Зачем нам тупорылые жлобы за рулем сложной техники, на ответственной работе, и уж тем более в номерных городах, где все завязано на гражданской ответственности? Не нужны они, пусть полиметаллические руды ломают под присмотром вооруженных бригадиров. Все это знают и учитывают. Вот как-то так.
Давид рассеянно покачался с пятки на носок, засунув руки в карманы куртки. Зита с трудом скрыла улыбку: странно и диковато выглядел лощеный грузинский кацо на покрытых лишайниками камнях Заполярья. Словно с другой планеты.
- Особых людей вы здесь вывели, и не спорь, - сделал вывод он. – Примени я такую схему, у нас бы сразу что? Сразу поднялись бы раздающие гражданские статусы. И их родственники. И друзья. И соседи по улице. И… ну и все на этом, конец стройке.
- Может, оно и правильно? – тихо сказала она. – Зато у вас мир. Никто никуда не спешит, все друг друга знают. У вас прекрасный народ, Давити. Я бы так хотела там жить…
- А я бы очень не хотел жить там! - хмыкнул Давид и кивнул на стройку внизу. – Муравейник! Еще и сверху землей засыплете, да?
- Не землей, концентратами руд, но да, засыплем.
- Защита от метеоритов, понимаю… или от обстрела, да? А с герметичностью как?
- Ребята из НИИ полимеров придумали многослойный герметик, при пробитии мгновенно вскипает и образует пробку. Вот из него ставим внешний контур и разделку автономных блоков.
Давид прикинул объемы и присвистнул.
Перевели производства на военное положение, - пояснила она. – Республика сейчас работает только на строительство ковчегов и поддержание собственного жизнеобеспечения.
- Никто в мире не верит, что вы готовитесь уйти в космос, - сказал Давид и остро уставился на нее. – Ни военные. Ни политики. Ни ученые. Никто.
- Строительство ковчега - не та операция, которую можно скрыть под маскировочной тканью, - слабо улыбнулась она. – Огромная гора, опоясанная серпантином до самого верха, снизу подведена железнодорожная ветка, две мобильных ТЭЦ рядом на реке, двухкилометровый амфитеатр с гигантской стройкой внутри… На нас сейчас наверняка все из космоса смотрят.
- Смотрят, - хмуро согласился Давид, недовольный результатами погляделок. – Я вот тоже смотрю. И что? Все считают, вы строите подземные города на случай ядерной войны. Я тоже так считаю. Потому что вот так, без экспериментов, на неизученных двигателях в космос не летают, это верная смерть для всех! И нет ни одного факта, подтверждающего, что у вас такие двигатели вообще есть. Больше похоже на мистификацию от отчаяния. И для своего населения, которое нетрудно обмануть. Так что бомбоубежища вы строите, и не спорь.
- Это хорошо, что никто не верит, - рассеянно оценила она. – Позже начнут военные действия.
- Это плохо! – рявкнул Давид, развернулся и схватил ее за плечи. – Очень плохо! От войны под землей не спрятаться, Зита! Вас тут перебьют, ты понимаешь?!
- Понимаю, - тихо отозвалась она.
Он напряженно вгляделся в ее лицо – и снова не нашел в нем чего-то очень важного для себя.
- Уходи со мной! – страстно сказал он. – Забирай детей и уходи немедленно! Правительственный самолет ждет на аэродроме в Копейке, садитесь со Светкой на ваши дурацкие «Стрекозы» и прямиком туда! Зита, поверь мне, это все, что я могу сделать для «Спартака»!
- А чего это ты меня обнимаешь, к груди прижимаешь? – мягко улыбнулась она. – Бабник ты, Давити, правильно Светка обещала навернуть тебе с ноги, есть за что!
- Не уедешь, - с горечью сказал Давид и отпустил ее. – И Светка не уедет. Плачет, с кровью Гогика от себя отдирает, а не уедет, дура! Обе вы дуры. Приросли к республике, а много ли вы обе добра от нее видели? Хоть детей отправь ко мне, не будь бессердечной дрянью!
- А детей нет, - сухо сказала Зита. – Леонид Михайлович предложил, а Майка решила, что жить с отцом будет правильней. Ну и Дениска от нее никуда, она ж для него больше мама, чем я. Так что мои дети сейчас… далеко, там, где пальмы растут и шепчет ласковый прибой. Все у них хорошо.
- И ты их отпустила, - озадаченно сказал Давид. – Представляю, как тебе это далось… С другой стороны, не в это же подземелье их прятать! Как там будут люди жить, закупоренные под землей, в тесноте?! Я бы рехнулся через неделю!
- Хорошо будут жить, - вздохнула Зита. – Ты – сын гор, привык к простору, а жители номерных городов, наоборот, с опаской наружу выглядывают, уже приходится убеждать, что выходы на природу необходимы. После ровного микроклимата, чистого воздуха подкупольников, да и после их зимних садов северная тайга, знаешь ли, производит гнетущее впечатление. Духота, гнус, ледяная вода в реках, болота под ногами, паутина на лице, солнца то нет, то жарит на голову во всю дурь… А там, в ковчегах, в каждом блоке есть свой центр культурной жизни, своя центральная площадь, в парках укромных уголков просто уйма, полно света и свежего воздуха, все рядом и одновременно в стороне…