С другой стороны, может, и хорошо, что в рейд. Там штурмовики в своей стихии, там понятно, кто враг. Там врага можно убить. А здесь… здесь ожидается визит члена Высшего Военного Совета с сопровождающими лицами. По слухам, резкий и жесткий руководитель, не терпит возражений. Что самое опасное — одновременно представляет и военную, и политическую власть. Не по душу ли спартаковцев он летит? Политика — грязная работа! Что будет, если он столкнется в военном городке со спартаковцами, а? Столкнется и что-нибудь скажет. Или, не дай бог, прикажет. А эти отморозки, например, недавно целого полковника на три буквы послали. Прибегал уже жаловаться на беспредел политических войск. Но если начальник АХЧ утерся да злобу затаил, то член Высшего Военного Совета просто вызовет расстрельную команду. Начальство и штурмовики несовместимы в армейских рамках, не зря их собирают из частей, чтоб запихнуть в «Спартак» от греха подальше. Штурмовики признают только собственное руководство. С другой стороны, начальник комендатуры как-то же с ними сработался…

— Капитан, а тебя почему штурмовики не посылают? Начальник АХЧ жаловался — его вот послали. Далеко.

Главный комендач осторожно повернул страшноватое лицо: один глаз заплыл полностью, второй еле открывается, на пол-лица жуткий синячище. Вместе с ранеными штурмовиками прикрывал эвакуацию госпиталя, прилетело обломком стены. Сотрясение, рассечения, тем не менее — в строю. Хотя мог бы — и должен бы — сейчас находиться в госпитале в Медногорке. Почему здесь — очень интересный вопрос.

В этот момент Зита наклонилась к рюкзаку со всей грацией юности, и командир бригады мгновенно понял, почему капитан остался в части и куда сейчас пялится единственным заплывшим глазом. И сразу накатило раздражение, захотелось наглеца построить в три шеренги и отправить бегом рыть траншею отсюда и до обеда. Командир бригады еле сдержался.

— А я делом занимаюсь, Игорь Николаевич. И спартаковцы тоже. Вынуждены находить общий язык. Видимо, поэтому.

Командира бригады покоробило от недопустимо гражданского «Игорь Николаевич». И вот это непонятно что — кадровый офицер?! Он даже открыл рот, чтоб резко напомнить о субординации… и вдруг понял, что прямо сейчас его проверяют на какие-то неведомые качества. Ну, судя по внимательному взгляду капитана в полглаза. Все же какой наглец! Совсем как штурмовики. Нахватался от малолеток дурных привычек!

— А начальник АХЧ, по-твоему, груши околачивает, да? — в результате буркнул он, потом вспомнил, как полковник орал что-то насчет «я его всего лишь с поручением отправил, всего лишь!», и поморщился. Ну да, отправлять диверсанта спецподразделения, только что вернувшегося из рейда, смертельно уставшего, с массой собственных обязанностей и ответственностей, за водкой на разбитые склады — это, как бы помягче выразиться… где-то рядом с заготовкой груш и находится. По армейским меркам вроде как и правильно — любой целый полковник имеет неотъемлемое право приказать любому сержанту, чего ему вздумается — но на самом деле?..

— Товарищ генерал, а вы не похожи на дубы, которыми крепка армия, — без всякого страха заметил капитан. — Поэтому вам, наверно, лучше узнать следующее: офицеры бригады считают отправку «Спартака» в рейд через двое суток после возвращения вашей личной местью командиру штурмовиков. Личной местью по личным причинам. За женское невнимание, например.

Командир бригады огромным усилием воли сдержался от необдуманной реакции. Потом и от обдуманной тоже. Постоял, поморщился, кашлянул и невольно потер грудь. Пневмония или нет, но прицепилась гадость, никакими антибиотиками до конца не сбивается. К концу дня не остается сил держаться на ногах. А новые офицеры штаба наверняка считают, что генерал ездит вечером бухать к любовнице, вон какие выводы делают насчет «Спартака» …

— Значит, офицеры бригады, — нехорошо усмехнулся он, придя в уме к определенному решению. — То есть ты.

— В том числе я.

В изуродованном лице капитана ничего не дрогнуло. Действительно, чего ему бояться? Смерти? Так встречался с ней недавно, еле откопали.

— Значит, так, умник, слушай тихо, — зло сказал командир бригады. — В курсе, что наша ударная группировка взяла Карс? Вижу, в курсе, хотя никого не информировали. Так вот, супостаты запросили перемирия. И наше руководство, естественно, пошло им навстречу! Ну, как всегда, понимаешь? Договорились, вплоть до закрытия полетной зоны. Над наступающими войсками! В курсе? О, наконец не в курсе, хоть что-то не разболтали… И сейчас наши войска стоят там от Гори до Карса, как, м-мать… без поддержки с воздуха стоят, без разведки, без снабжения — и без приказов, мать их! Перемирие, понимаешь? Когда можно одним ударом взять Стамбул и переименовать к чертовой матери в Константинополь! Что более погано — у нас перемирие, но кто-то бьет и бьет по десантникам, и ничего, все улыбаются! Понимаешь? И часть ударов — сразу за перевалом, в зоне ответственности бригады! Вот что я, по-твоему, должен делать? Смотреть и улыбаться?! Или отправить за перевал, мать вашу, единственное у меня надежное и боеспособное подразделение, чтоб отбили всем желание нападать вместе с, мать вашу, почками и бошками?!

— Извините, товарищ генерал, — тихо сказал капитан.

— Меня попросили друзья с той стороны помочь, потому что терпеть нету сил, — хмуро сказал генерал. — За ними плотный контроль, перемирие же, а мы можем кое-что сделать, не афишируя. Мы же как бы на переформировании, небоеспособны. Точнее, штурмовики могут. Они армии не совсем подчиняются, за ними контроль меньше. И умеют держать язык за зубами, в отличие от нас. Вот я и попросил несовершеннолетнюю девочку выполнить за мужчин грязную работу. На коленях попросил!

— Послезавтра прибывает пополнение, рота разведки в том числе, — пробормотал капитан. — Можно было…

— Заткнись, а? — устало сказал командир бригады. — Не считай себя самым умным. Что мне послезавтра, если завтра прибывает с инспекцией член Высшего Военного Совета с шоблой сопровождения? И хрен его знает, нас он летит проверять или штурмовиков вычищать! У них там вверху сейчас нехилая драчка, и штурмовики на другой стороне, если не в курсе. На штурмовиков у него власти хватает, сам понимаешь. А в любом рейде накладок столько, что при желании можно под расстрел хоть кого подвести. При таком раскладе «Спартаку» безопасней находиться за перевалом. Там они хотя бы отстреливаться могут. Вот такие дела, капитан.

— Первый раз передо мной оправдывается генерал-майор, — криво улыбнулся капитан. — Очень непривычно. Очень. Могли бы просто арестовать.

— Не бери в голову. Так в «Спартаке» принято, вот я и решил попробовать, как оно — быть подотчетным перед подчиненными. Хреново, если честно.

— Все равно непривычно. И непонятно.

— Ну должен же я кому-то доверять? — усмехнулся генерал. — Почему не своему заместителю? Пусть даже третьему заместителю?

— ???

— Мне в штабе нужны свои люди, — хмуро сказал командир бригады. — Как воздух нужны. А за тебя поручился «Спартак». Так что идем, капитан, как ты говоришь, заниматься делом. Перевод тебе уже оформлен, ознакомишься в штабе.

Перед уходом генерал не выдержал и оглянулся. Штурмовики без спешки, но сноровисто и быстро запрыгивали в блиндеры. Две девичьи фигурки чуть задержались, одна прощально подняла руку. У генерала внезапно защемило сердце. Когда и как он успел привязаться к юной девочке?! И ведь привязался так, что отрывать только с кровью. На молоденькую потянуло? Так не похоже, вон их сколько в Медногорке, стройных, молодых и очарованных энергичным генералом — и в госпитале, и в штабе, и в службах обеспечения. Бери любую, насыщайся — так нет же. Да Зиту и не назвать неотразимой красавицей, та же ее подружка намного эффектней, и себя подавать умеет… Да похрен вся их красота! Зита — подруга, вот в чем дело! Юная, но одновременно и взрослая. Надежная, верная, заботливая, часто ироничная, с ней можно спорить на равных, быть мальчишкой, слабаком — она все поймет правильно! Она верит в него! И — она не предаст. Никогда.