В общем, выкинуло нас назад - под красную черепицу и ажурные водостоки Староконюшенного переулка -- назло врагам и недругам. Ни Жоры Мамырина, ни его сумасшедшей подруги - Сони Бергамаско рядом не было. Не было и каменов в черных плащах. Остался лишь один Петрович, который, оказавшись в одиночестве, мгновенно утратил всю свою безнаказанную наглость.

  Камен, показавшийся мне знакомым, словно испарился, а Петрович, с перепугу бросив на дорогу пистолет и берданку времен царя Соломона, задрал руки. Он был ошарашен.

  -- Вот видишь, -- злорадно сказал Леха, -- власть переменилась, -- и лягнул Петровича в зад.

  Петрович ойкнул. Зная Лехину натуру, я особенно не удивился.

  Леха как бы невзначай поднял ружье и стал его разглядывать, между делом направляя ствол в сторону Петровича.

  Петрович отбежал на пару шагов, потирая задницу.

  -- Э-э-э... поосторожней!

  -- Ты над нами издевался? - желчно осведомился Леха.

  Петрович что-то промычал и жалобно посмотрел на меня, ища защиты.

  -- Издевался? - спрашивал Леха, в открытую направляя на Петровича ружье.

  -- Пока, отец, -- сказал я, быстро поднимая свой огромный черный пистолет с вычурной скобой и ожидая преследования то ли со стороны Жоры Мамырина, то ли - каменов, то ли еще бог весть кого. - Оставь его, -- велел я Лехе.

  -- Нет, я с ним разберусь! - распалялся Леха.

  -- Надо сваливать, -- сказал я, с тревогой оглядываясь в обе стороны Староконюшенного переулка.

  -- У... гад... -- прошипел Леха.

  -- Сынок, вы куда?.. - жалобно спросил Петрович, обращаясь ко мне и к Федору Березину как к единственному спасению.

  -- Домой!

  -- А как же я?

  -- И ты тоже домой, -- я показал на филенчатую дверь, в которую мы с Лехой недавно ломились.

  -- А куда идти, детки? Я здесь ни разу не был...

  -- Туда иди, -- сказал я, показывая на дверь.

  -- Отсюда войти невозможно, -- произнес он странную фразу, -- если ее не открыть с той стороны.

  -- Иди! Иди! - злорадно крикнул Лека.

  -- Братцы! - бухнулся Петрович на колени, -- не бросайте!

  И он в двух словах объяснил, что всю жизнь провел в бабоне - вначале садовником, потом - тюремщиком, что он - раб Сони Бергамаско и что никогда в жизни не был за стенами, исключая того случая, когда я его вытянул из-за двери.

  -- Я самая распоследняя сволочь! - покаялся он.

  -- Вот это да! - изумился Леха Круглов. - Никогда не думал, что в центре Столицы вражеское гнездо!

  -- Иди, папаша, с глаз долой, -- сказал я, -- нам некогда с тобой возиться.

  -- Зря ты его отпусти... -- с сожалением произнес Леха.

  -- Пусть идет, -- сказал Федор Березин. - Не убивать же его в самом деле?!

  -- Спасибо... -- поклонился Петрович до земли, -- век не забуду!

  -- Топай, топай, -- сказал Леха. - Наши из тебя все равно пельмени накрутят.

  Эта минутная задержка спасла нам жизнь. Не успели мы расстаться с Петровичем, который потерянно побрел в сторону Пречистинки, и сделать пару шагов по направлению к легкомысленной Лехиной "тигвере", которая стояла напротив клуба "Африканда", как она взорвалась.

  Вначале пыхнул бензобак и одновременно крышка багажника подскочила выше крыш, и, вращаясь, как в кино, с грохотом упала на мостовую. Одновременно последовал настоящий взрыв: я помню красную вспышку, удар и решил, что мне оторвало голову. А когда через несколько секунд открыл глаза, у меня все еще звенело в ушах.

  "Тигвера" горела жирным пламенем. Колеса разлетелись в разные стороны. Столб пламени и черно-белого дыма взметнулся выше третьего этажа. Одно кресло забросило на фонарный столб, второе, разорванное пополам - в окно клуба.

  Я так и не понял, что это было: то ли проделки Жоры Мамырина, то ли сбежавшего камена. Но еще не успели стихнуть звуки взрыва, как в переулок со стороны Старого Арбата и со стороны Ситцевого Вражека, визжа тормозами и завывая сиренами, влетели с десяток полицейских "жигулей", которые развернулись как по команде, и нас взяли на прицел. С минуту мы оглядывались, оцепенев. В довершении ко всему, в небе появились два длинноносых патрульных "джива", которые заходили над кварталом, как шершни над врагами.

  -- Всем лечь! Руки на затылок! - раздался голос из мегафона.

  Как только мы уткнулись мордами в асфальт, к нам бросились со всех сторон с таким напором, словно мы были самыми главными врагами во всей вселенной и за ее пределами.

  Через мгновение мне надавили коленом в области почек, уперлись в затылок дулом пистолета, надели наручники и обыскали. Сделали все это очень быстро и профессионально.

  -- Фамилия! Имя! Год рождения!

  Леха от страха забыл собственное имя. Его начали хлестать по лицу и топтать ногами.

  -- Да Алексей он! Круглов! - громко произнес я, за что был награжден тычком рукояткой в спину.

  Потом нас поставили на ноги и куда-то потащили. Единственное, что я успел заметить в тот момент, когда меня поднимали - группа "кальпа" штурмовала филенчатую дверь в бабон, стреляя для острастки в воздух. Но почему-то я был уверен, что они там ничего не найдут.

  Еще догорала наша несчастная "тигвера", еще гремели выстрелы, а меня усадили в машину и какой-то офицер без знаков различия сунул в лицо удостоверение, причем так близко, что я не успел разобрать, что в нем было написано. Пришлось поверить на слова.

  -- Метаполиция!

  -- Наконец-то!.. -- воскликнул я. - Вы как всегда опаздываете.

  -- Сейчас будет не до смеха, -- заверил офицер.

  Если он мечтал меня чем-то удивить, то зря старался. На Земле я не раз попадал в лапы полиции. Однажды мне едва не сломали руку, пристегнув к наручником к ножке стола. Сделал это никто иной как самый огромный и пузатый человек в Солнечной системе - комиссар Пионов по кличке Бык. Мир его праху. По сравнению с ним офицер был даже не щенком, а голым и розовым крысенком.

  -- Чем я вас так расстроил? - спросил я.

  -- Мы за вами давно следим. Вы прилично наследили!

  Похоже, он решил меня уличить во всех смертных и несмертных грехах.

  -- Естественно, не по своей воле, -- заверил я его, -- а исключительно по необходимости.

  -- Вот мы это сейчас и узнаем, -- многозначительно бросил он. -- Вы убили комиссара Ивана Михайловича Балицкого?

  -- Чего? - спросил я.

  -- У него еще такая глупая присказка: ё-моё.

  -- А... этого... Нет, он остался в космосе, -- пояснил я, глядя на офицера честными-пречестными глазами.

  -- В космосе? - удивился он.

  Видно, мои слова не согласовывались с его версией.

  -- Свидетели есть?

  -- Есть. Виктор Ханыков, -- сказал я, забыв, что он мертв, да и какое это имело значение после всех наших приключений, -- и Дуракон сорок пять.

  -- Дата пропажи? - спросил он.

  -- Дата - тот день, когда пропал звездолет Абелл-085".

  -- Проверим...

  Офицер, несомненно, был знаком с Виктором Ханыковым, потому что сбавил обороты. Да и Сорок пятый был не последним юмоном в их епархии. И вообще, офицер как-то сразу стал попроще, словно признал меня своим - марсианином, а не каменом, хотя они тоже были марсианами.

  -- Покажите зубы.

  Я показал. Он разочарованно покривился.

  - А сюда, зачем явились?

  Я собрался было рассказать ему всю свою жизнь, с того момента, когда родился, крестился и женился, но в стекло двери вежливо, но настойчиво постучал никто иной как Лука Федотов собственной персоной. Офицер переменился в лице и быстро опустил стекло. Признаюсь, и мне стало не по себе.

  -- Майор, это по нашему ведомству... -- скучным голосом сообщил Лука, кивая в мою сторону.

  В Луке было что-то такое, что заставило майора суетливо снять с меня наручники и вернуть документы, а за одно и большой черный пистолет с вычурной скобой.