Впрочем, от форта осталось одно название -- Кагалма. Мы это поняли сразу, как только покинули аэромобиль комиссара Ё-моё. Дома, правда, были сохранены. Заселены были и военные объекты. Пахло свежеиспеченным хлебом и какой-то экзотической похлебкой. Мне страшно захотелось есть.

  Вперед вышел большой человек и что-то сказал.

  -- Нас приглашают ужинать, -- перевел комиссар Ё-моё.

  Леха необычайно оживился:

  -- Мы согласны!

  Окруженные толпой, мы отправились в самое большое здание, которое судя по всему было когда-то казармой. Во всю длину помещения был накрыт стол. Я хотел спросить, кого ждали радушные афромарсианцы, но не успел оглянуться, как ни комиссара Ё-моё, ни юмона рядом уже не было.

  -- Бахагн, -- спросил я человека, который был за главного, -- вы что нас ждали?

  Он что-то ответил, но я ничего не понял. Возникла пауза. Бахагн улыбался. Мне, честно говоря, было не до шуток - получается, что столы накрыты в нашу честь. Ерунда какая-то.

  -- Что ты пристал к человеку?! - возмутился Леха. - Садись и не бери в голову!

  Ему не терпелось напиться. Это было написано у него на роже.

  -- Век бы тебя не видеть, -- проворчал я в сердцах.

  Вначале нам смотрели в рот, и мы подняли несколько тостов за наше же здоровье. На голодный желудок местный напиток ложится волшебным бальзамом. У меня так бывало: если я не пью слишком долго, то первые три дня пьянки, ходжу трезвым, как стеклышко - ничего не берет. Потом потихонечку выдыхался - печень уставала и начинала болеть голова.

  Постепенно о нас с Лехой забыли, и мы налегли на жаркое.

  Потом появилась высокая и толстая негритянка в оленьих шкурах. Начались экзотические танцы под не менее экзотическую музыку. Вслед за этим принесли большой сосуд, и любой желающий мог кинуть в него объедки. Толстая негритянка перемешивала содержимое сосуда, вынимала содержимое и гадала. При этом она безошибочно угадывала владельца объедок.

  -- Я своего будущего не знаю, кроме того, что подохну в одиночестве, как собака, -- сказал с обидой Леха.

  Мне стало его жалко. И я налил ему еще. Он выпил и совсем раскис:

  -- Я так люблю свою жену...

  Стало совсем тоскливо. Я вспомнил Полину Кутепову. Мы прожили семь лет. И у нас была дочь Наташка. Но потом по решению суда я не должен был приближаться к их дому ближе, чем на триста метров. Первые два года я сильно страдал. Особенно скучал по Наташке. А затем свыкся. Человек ко всему привыкает.

  Леха размазывал слезы по лицу и вздыхал, как тюлень. Толстая негритянка безраздельно владела вниманием наивных соплеменников. Их вождь Бахагн от нетерпения подпрыгивал на своем троне из оленьих шкур.

  Наступила пора делать ноги. Я подхватил Леху под мышки и поволок в темноту. Уж очень быстро он набрался.

  Снаружи царствовал ветер. Он прилетал с севера - холодный и дерзкий. Я любил его, как любишь старые воспоминания. Он холодил щеки и залезал за воротник.

  -- Привет... -- сказал я, опуская Леху на землю, -- привет, старый бродяга.

  Мне показалось, что Леха что-то бормотал. В пьяном состоянии он нес всякую чепуху. Срочно надо было найти аэромобиль комиссара. И ничего, что у нас с Лехой не было ключей -- в чем, в чем, а в технике я разбирался.

  -- Вам тоже нравится смотреть на звезды? - спросил кто-то за моей спиной.

  Я оглянулся. Это был белый. Среднего роста. В очках и какой-то чокнутый.

  -- Я прихожу сюда каждый вечер, когда выпадет первый марсианский снег. Все это... -- он показал на лежащую там в темноте долину. - Все это отражает лунный свет и маленькие зеленые человечки пляшут на льду.

  Черт, подумал я, сумасшедший.

  -- Вы подумали, что я сумасшедший? - спросил человек, словно угадав мои мысли.

  -- Нет, -- соврал я. - Не подумал.

  -- Понтегера, -- представился он с легким поклоном и щелкая каблуками.

  -- Не понял, -- переспросил я.

  Это был не мой день - я плохо соображал. После трех часов полета, водки и всех приключений голова у меня гудела. Но оказывается, приключения еще не кончились.

  -- Рем Понтегера, -- повторил он, не отрывая взгляда от долины.

  -- Простите... Викентий... Сператов... журналист.

  -- Искатель истин?! - то ли спросил, то ли риторически воскликнул Рем Понтегера.

  Я промолчал, потому что обычно не представлялся журналистом - если в этом не было надобности. Период, когда я метал икру, рассказывая, какой я умный, давно прошел. Теперь я знал, что жизнь - жестокая штука. Везет в ней не всем. И вел себя скромнее.

  -- Пойдемте, -- предложил он, - я кое-что тебе покажу.

  Мое секундное замешательство привело его в восторг.

  -- Не бойтесь, -- он схватил меня двумя руками за воротник куртки, и я увидел, что глаза у него за стеклами очков светлые, как туман над рекой, и дикие, как у кошки.

  -- Я и не боюсь, -- сказал я из вежливости. - Идемте. Но надо взять... -- я осторожно пнул Леху, лежащего на боку, как мешок с картошкой.

  Казалось, Понтегера только теперь обратил внимание на Леху. С минуту он сосредоточенно пялился на него.

  -- Друг. Круглов, -- представил я Леху.

  -- А я знаю, -- ответил Рем Понтегера.

  Я не успел спросить, откуда он знает Леху Круглова. Рем Понтегера повернулся и пошел в темноту. Мне осталось только, кряхтя, подхватить друга и последовать за Ремом Понтегера, ориентируясь по едва различимой фигуре, поминутно спотыкаясь о камни и чертыхаясь. Со стороны казармы доносилось хоровое пение.

  Внезапно Рем Понтегера остановился, и я с разгона налетел на него.

  -- Ужасная привычка переходить на ты, -- извиняясь, Рем Понтегера, ткнул меня пальцем в грудь.

  -- Ничего... -- сказал я миролюбиво, топчась на месте, -- бывает.

  -- Я рад нашему знакомству, -- заметил он.

  Меня вдруг осенило. Я едва не уронил мирно посапывающего Леху. Он него несло табаком, кислятиной и еще какими-то козлиными запахами.

  -- Послушайте... -- сказал я.

  Мы стояли перед чем-то массивным и темным. Потом это массивное и темное вдруг разрезала яркая полоса света. Я зажмурился. Рем Понтегера бесцеремонно подтолкнул меня в спину.

  -- Осторожно ступенька...

  Я едва не рухнул вниз. Из подвала тянуло сыростью и конюшней. На свету я разглядел, что Рем Понтегера рыжий, как лиса, и волосатый, как енот, -- из-под ворота рубашки торчали густые волосы.

  -- Я знал, что ты придешь, -- сказал он, с непонятной тревогой поглядывая вниз.

  -- Почему? - спросил я, внимательно смотря под ноги - лестница была крутой и щербатой, словно по ней часто ходили.

  Рем Понтегера загадочно улыбнулся.

  -- Знал, и все.

  -- Послушайте, -- снова сказал я, поправляя Леху на плечах. - А что вы празднуете?

  -- Как что? - удивился Рем Понтегера. - Новый год.

  -- Какой новый год?

  Сердце мое упало куда-то в пятки.

  -- Какой, какой?! - удивился Рем Понтегера. - Год бывает только один - новый.

  -- Какой именно?! - гнул я свое.

  На этот раз Рем Понтегера снизошел до объяснения.

  -- Две тысячи сто восемнадцатый.

  -- Не может быть... -- осипшим голосом произнес я и едва не уронил Леху.

  -- Почему не может быть? - удивился Рем Понтегера. - А какой ты предпочитаешь?

  -- По меньшей мере две тысячи сто шестнадцатый. Да и до нового года еще два месяца...

  -- А мы празднуем один и тот же год сто двадцать пятый раз.

  Я не успел спросить, что это означает. Мы двигались по длинному коридору. С одной стороны он был освещен, с другой - терялся в темноте.

  -- Вы говорите загадками, -- сказал я, когда мне надоело считать шаги.

  -- Точно так же, как и ты, -- насмешливо парировал Рем Понтегера.

  -- Какими? - удивился я.

  -- А не ты ли обладаешь способность перемещаться во времени? Тебя здесь все ждали.