Что еще произошло, пока я отсутствовал? Леха не хотел, чтобы мы вспоминали о Тане Малыш. Вообще, похоже, он стал праведником, и консьержка не должна знать о его похождениях. Хорошо. Пусть все валит на друга.

— А?.. — я хотел спросить о Лавровой, но вовремя прикусил язык.

Вдруг она в соседней комнате? А на Леху нельзя положиться. Я потащился проверять. Но ее, конечно, след простыл. Закон не знаю, какой подлости. Мне так хотелось ее увидеть, обнять, прижаться. Следовательно, я один такой чокнутый, а Леха ничего не помнит. А что помню я? Я помню, что мы тащили астронома и рассуждали о вторжении таинственных астросов, которых никто никогда не видел. Так, значит, дело в этом. Значит, меня выбросило неизвестно куда и Леха несет какую-то ахинею о женитьбе. Значит, в настоящем происходят совсем другие события, а здесь одни видимость. Но где настоящее, а где ненастоящее, я определить не мог. Это было выше моих сил.

— Знаешь что, — сказал я, — позвони Алфену. Пусть вместо меня, полетит Лука, что-то я себя неважно чувствую.

— Ну ты даешь! — удивленно посмотрел он на меня, — совсем чокнулся? Лука на Марсе в командировке…

— Давно? — спросил я, почему-то ничему не удивляясь.

— Три месяца. Ты что? — воскликнул он. — Мы же с тобой вчера мало выпили.

— Как это ему удалось?

— Алфен получил большую субсидию, и у него роман с его рыжей женой.

— Понятно, — сказал я, — это я помню.

Вдруг меня посетила дикая мысль: у власти черные ангелы или хлысты. Откуда же еще субсидии? А сам я давно перекодирован. Я действительно чувствовал себя паршиво: болела голова, и звенело в ушах. Тогда я решил взглянуть на себя в зеркало и заглянул в кухню, где в мойке обнаружил объеденный кусок мыла. Так, значит, пока я отсутствовал в этом измерении, здесь все-таки происходило что-то странное.

Навстречу мне, потягиваясь, вышел Росс. А из зеркала на меня глянуло совершенно нормальное лицо — без синяков и шрамов, правда, под глазами — тени. Но состояние моего лица еще ни о чем не говорило. Спросить же Леху в лоб мне казалось большим риском. Кто знает, какие сейчас отношения между людьми, а странный обмылок со следами человеческих зубов навел меня на мысль, что вместе с привычкой пить кровь у хлыстов извратилось и чувство вкуса.

Меня мучила страшная жажда. Направляясь на кухню, я заглянул в комнату. Леха возился со своей любимой 'мамией'. Он был сама безмятежность. На его круглом лице светилась обычная идиотская улыбка. Я открыл холодильник, но то ли спешил, то ли слишком резко дернул дверцу — бутылка 'мерло' упала к моим ногам и вдребезги разбилась. Брызги и осколки разлетелись во все стороны. С минуту я оторопело наблюдал, как мои изголодавшиеся муравьи бросились вылизывать красное вино. Все было кончено: это была новая реальность — не хуже и не лучше предыдущей — с перекодированным Лехой и неизвестностью за окном. Впору было бежать куда глаза глядят.

Вдруг я обнаружил, что снова открываю холодильник. Прежде чем я что-то сообразил, целехонькая 'мерло' стояла на полке в холодильнике. Но теперь я изловчился и ловко поймал ее до того, как она ударилась о пол, чтобы разлететься на тысячи осколков и залить мою кухню. От этих усилий я едва не задохнулся и присел на пол. Сердце билось где-то в горле. Меня посетила странная идея: неужто я только что прилетел с Марса? Действительно, настали веселые времена — успевай только оглядываться. Или я один помню все временные сдвиги? Хотя почему? Ведь Леха только что намекнул на вчерашнюю пьянку, о которой я не имел малейшего понятия. Но по идее я даже воспоминаний о своих мыслях не должен был помнить. Хотя, возможно, что новая реальность заключалась именно в том, что человек помнил фрагментарно. Тогда больницы должны быть полны сумасшедших, потерявших память. Рассуждая таким образом, я вернулся в большую комнату в надежде, что вместе со сдвигом времени изменился и Леха. Но дудки — он сиял как новый пятак.

— Ну что, едем?!

Леха ловко открыл бутылку и налил вино в стаканы. Казалось, что он не заметил сдвигов времени. Что было очень и очень странно. Я почему-то старался не поворачиваться к нему спиной. Меня смущали следы зубов на мыле.

— Едем, — согласился я, выпил вино и медленно, чтобы не душила одышка, влез в армейские шорты, которых у меня прежде никогда не было и в кармане которых я обнаружил надушенный одеколоном платок — привет от Лавровой. Странно, запах меня раздражал, должно быть, из-за моей слабости. Значит, это она купила мне новые штаны. Неужели, она тоже стала хлыстом? Мне даже не хотелось об этом думать.

Моя сумка с вещами стояла в прихожей. Я натянул свежую майку и вышел в коридор, распространяя запах одеколона, потом вернулся, взял из тумбочки револьвер и засунул его за спину под ремень, а сверху закрыл майкой — так на всякий случай. В барабане оставалось еще четыре патрона. Кто знает, что сейчас делается в городе. Я совершенно не хотел быть перекодированным помимо воли — лучше застрелиться.

— Совсем забыл, — сказал Леха, когда я захлопнул дверь, — вот тебе новый пропуск на две недели.

— Зачем? — спросил я, вытирая со лба липкий пот.

— Новая власть — новые законы, — дипломатично ответил он. — Я за тебя поручился.

— Стой! Подожди!

Я вернулся в квартиру и полез в мусорное ведро, вспоминая незлым добрым словом Лаврову. Стоило мне это еще пары минут одышки.

Всех можно обмануть, но только не плесень. Не могла она так разрастись за пару дней — неделя, не меньше. Зато отвадила брезгливых хлыстов от исследования мусорного ведра и сохранила для меня диск-юлу. Я сунул его в самое потаенное место — в задний карман шорт. Может быть, это тот единственный шанс, который выпадает раз в жизни и который поможет нам избавиться от черных ангелов? Слабый, но шанс, хотя Мирон Павличко в него и не верил. Я тоже не верил, но что было делать?

Уже покидая квартиру, я чисто машинально открыл кладовку в прихожей и посмотрел на полки. Что-то привлекло мое внимание. Баллончик с дихлофосом! Чуть поржавевший, но почти полный. Пригодится на всякий случай, решил я. Опять же они жуки, как-никак.

Конечно, я не знал. Я ничего не знал. Я не знал, вернусь ли назад на базу к Мирону и Люсе и каким путем. Смешно было думать, что я спасу человечество с помощью какого-то игрушечного диска, револьвера и баллончика с дихлофосом. Но мне так хотелось душевного спокойствия, что я на всякий случай вооружился чем попало.

Мы выскочили во двор. Дождь прекратился, и выглянуло солнце. Я посмотрел в старое выцветшее небо, и это наполнило меня ощущением, что все пропало! Мир стал не таким, каким он был. А был он гораздо лучше, и солнце прежде сияло ярче, и небо было голубее и бездоннее.

Такси уже ждало нас. Мы бросили вещи в багажник и поехали. На углу Невского и Мойки бурлила толпа — все здоровые, крепкие, с румянцем на щеках и самое странное — белокожие, как марсиане. Нет, я не мог быть перекодированным, потому что не испытывал никакого сублимации с ними. Я покосился на Леху. Он сидел рядом с водителем и следил за дорогой.

— Хлысты тоже у власти? — спросил я.

— Ты сегодня какой-то странный, — заметил Леха, оборачиваясь. — Какие хлысты? Новообращенные!

Значит, мне не показалось, подумал я. Значит, хлысты вымерли, а появились новообращенные.

— А кто это такие? — спросил я.

— Люди, — пояснил он вполне логично, чуть заметно кивая на толпу. — Просто люди.

А как же следы зубок на мыле и странные недоговоренности Лехи? Нет, хлыста точно остались в качестве касты тайных надсмотрщиков.

— Ты тоже станешь таким же, — сказал, оборачиваясь, Леха.

На его честную морду можно было молиться — настолько он был искренен. Честно говоря, я даже поддался его обаянию, ведь Леха всегда был очень естественен и не потерял эту черту характера. Однако на всякий случай я спросил:

— Зачем? — и незаметно трогая револьвер за спиной. — Мне и так хорошо.

— А будет еще лучше, — уверенно заявил Леха, — и здоровее! Посмотри, каким я стал.