— Мне цыганка предсказала, — воскликнул Лука, — что я буду королем. Но так как королем еще надо стать, то ничего плохого с нами не случится.

— А цыганка не предсказала тебе держать язык за зубами, — напомнил я Луке о нашем договоре.

Лука испуганно закрыл себе рот ладонью, но было уже поздно. Из развалин выскочил никто иной, как маленький бравый полковник и направил в нашу сторону большой черный пистолет. Должно быть, он сидел в засаде и страшно нервничал. Но ему не повезло — Лука был слишком зол, и я увидел наконец, что значит бесконтактный бой. Выбросив перед собой руку, Лука сделал вдобавок странное движение плечом, и полковник, словно ткнулся в невидимый шест. Удар был настолько силен, что он отлетел шага на три и ударился спиной о стену. После этого маленький полковник начал стрелять. Но видно, от удара и от того, что привык стрелять из автомата или иного оружия, он выпустил в нас всю обойму, как в белый свет, и, разумеется, не попал. А Лука с диким выражением на лице бросился к нему. Полковник, с изумлением взглянув на собственный пистолет, завалился набок, дернулся несколько раз и замер, уставившись в небо.

Таким сердобольным я Луку еще не видел. Он пал перед маленьким полковником на колени и стал приводить его в чувства. Потом почему беспомощно посмотрел на меня, словно приглашая поделиться радостью, и пролепетал:

— Он мертв?..

Если бы он точно так же сожалел о расстрелянном городе. Но нет, ему нужен был полковник, который секунду назад едва не застрелил его из большого черного пистолета.

— Ну, конечно, ты же его ударил, — объяснил я таким тоном, словно выдал ему индульгенцию на все оставшиеся грехи, — и он умер.

— Как умер?

— Ну, умер, и все! Как умирают? От страха!

— Он что мертв?.. — снова повторил Лука с трагическими нотками в голосе.

— Ты же сам его… приемом бесконтактного боя… — пожал я плечами.

— Да ведь я никогда… ведь я… ведь я пошутил… — стал оправдываться Лука. — Да и не умею я.

— Я умилен до слез, — сказал я нетерпеливо, потому что пора было сматываться. — Между прочим, он в нас стрелял.

— Фу… чуть не плача, Лука смахнул пот со лба и поднялся с колен, — сумасшедший город…

Я почти догадался, кто вел со мной игру с помощью 'ракушки'. Конечно, маленький полковник. Не знаю, кем он был на самом деле. Но, несомненно, руководил хлыстами, хотя это уже не имело никакого значения.

Лука, прижавшись к пальме, проливал слезы. На всякий случай я обыскал полковника и в кармане брюк обнаружил пропуск — клочок кожи, который на глазах разбух и превратился в икосаэдр с двадцатью правильными гранями. Что-то там Акиндин говорил о Привратнике? Я оглянулся, Лука, ничего не замечая, проливал слезы раскаяния.

— Господи, дай мне силы пережить все это! Господи, будь благоразумен по отношению ко мне, не вводи в искушение раба своего…

Получалось, что маленький бравый полковник был из компании черных ангелов. Вот почему он вертелся рядом со мной, понял я. Но что ему нужно было? Или планшетник, или зеркальный диск-юла, которым интересовался Акиндин, рассудил я. А может быть, и то, и другое.

В этот момент мы увидели Пионова. Его фигура возвышалась над развалинами какого-то древнего забора с остатками чугунной арматуры. Вначале мы не поняли и отпрыгнули метров на десять, ломая кусты и побеги деревьев — в общем, производя неимоверный шум. При этом я даже не заметил, как в меня вонзились три десятка ядовитых колючек. Но потом я остановился и осторожно, соблюдая все правила разведчика, вернулся назад — Бык справлял нужду, при этом он был мертвецкий пьян — от него разило, как от пивной бочки.

Он сидел в позе Будды, но со спущенными штанами, и спал. Однако стоило Луке присвистнуть от удивления, как он открыл глаза и уставился на нас. Впору было снова бежать — такой у него был дикий и отрешенный вид: глаза красные, волосы всклокоченные, а шрам на голове, который никогда не зарастал, — багрового цвета. Истерзанная фирменная полицейская рубашка как всегда была усыпана перхотью, а от воротника до последней пуговицы была залита, как я понял, томатным соусом.

Потом он неуклюже поискал листик. Мы стыдливо отвернулись. Кряхтя, Пионов поднялся и натянул шорты. Надо заметить, что и шорты у него были армейского фасона — зеленовато-серого цвета. Когда он утвердился на ногах, мы поняли, какие мы маленькие по сравнению с ним — словно пигмеи. Не обращая на нас внимания, Пионов встряхнулся, как слон — если эти движения применимы к слону, — от кончиков ушей до проймы штанов и куда-то пошел. Вот тогда-то я и понял, значение фразы 'не разбирая дороги' — кустарник для Пионова был, как трава, а деревья толщиной с руку — как стебли камыша. Кистью руки он сделал неуловимое движение, и, восприняв это как своеобразное приглашение, мы с Лукой двинули следом. Через мгновение мы оказались под сводами древней покосившейся беседки, которая так заросла плющом и другими лианами, что можно было пройти в двух метрах и ничего не заметить. Здесь в зеленом полумраке у Пионова был накрыт шикарный стол: консервированное мясо всех видов, соленые помидоры, квашеная капуста и большая редкость, которую я видел только на Марсе, — черный хлеб — ровно три ломтика. Я с опаской сел на ветхую скамейку. Бык налил себе стакан водки и, глядя куда-то в непролазные чащи поверх наших голов, произнес:

— Я сегодня выпустил всех подозреваемых… — Он обвел нас налитыми кровью глазами. — Один из них заявил: 'Наш город ждут большие испытания. Мы все умрем! Хотел его застрелить, но рука не поднялась.

Ого! Что-то раньше я не наблюдал в нем признаков сентиментальности.

Лука вовремя подсуетился с бутылкой и стаканами. Мы чокнулись. Водка была хороша — холодная, с привкусов спирта и черного хлеба. Как раз то, что требуется для души в тропическом климате.

Я хотел спросить Пионова о Курдюмове. Правда ли, что он все знает? А если правда, то откуда?

— А я только что убил человека, — в унисон Пионову поддакнул Лука.

Но его никто не услышал.

— Они думают, что нас возьмут! — сказал Пионов, почему-то оглядываясь себе за плечо. — А вот! — он сунут мне под нос дулю, величиной с приличную еловую шишку.

— А я только что убил человека, — снова сказал Лука, и на этот раз на глазах у него навернулись слезы.

— Бывает, — мимоходом заметил Пионов. — Главное, что нас не возьмут!

— Конечно, не возьмут, — обиделся Лука, откусывая огурец. — Зачем нас брать, мы сами сдадимся!

Пионов опустил взгляд в свой стакан. Его скулы окаменели. Но Лука или ничего не заметил, или специально нарывался.

— Мы сами все просрали! И страну, и планету. Доверились кучке негодяев, вот они за нас и крутят. А я убил человека! Правда, у меня руки давно чесались.

— Ага… — хитро соглашался Пионов. — Ага… — он заводился, как английский бульдог.

Я выковыривал из банки нежнейшую буженину. Шел обычный земной треп, к которому я давно привык. Мне ли не знать, чего хотят люди. Один Леха чего стоил. А желания у него были самые необузданные. И вдруг я понял, чего мне его не хватает — не с кем перекинуться парой ничего незначащих фраз, ведь с Лукой надо было всегда держать ухо востро, а Бык вообще ни к чему, кроме сыска, не был пригоден. Мне стало грустно.

— Вот, что… — прервал Пионов Луку, — Хватит болтать. Смирно! Руки по швам! (Я действительно едва не подскочил) Пойдете в ополчение! Ты будешь моим адъютантом, — он указал на Луку грязным пальцем, — а ты — начальником штаба. Нет, наоборот…

— Я служить не пойду! — заявил Лука, с хрустом закусывая малосольным огурцом.

— Что значит, не пойду?! — после паузы удивился Пионов. — Все пойдут, и ты пойдешь!

— Я свое родине отдал!

— Когда это? — удивился Пионов, почесывая грудь, на которой был размазан томатный сок.

— Когда надо, тогда и отдал! — отрезал Лука.

— Погоди! Ты ж только на год старше меня?! — удивился, замерев, Пионов. — А выделываешься?

— А я что этого хотел?! — воскликнул Лука.

Логика Луки озадачила Пионова. Я впервые видел, как он задумался.