Меня не повезли в шестой участок на Новосмоленскую набережную, где за краем земли блестел залив. Через несколько минут, когда мы свернули на Английскую набережную, я понял, что мы направляемся к Тане Малыш. Во дворе стояла 'скорая'. Дверь подъезда была нараспашку. В фойе сновали какие-то темные люди. Мы вошли в квартиру. Здесь царил такой бедлам, которого я в жизни не видел: мебель была перевернута, под ногами скрипело стекло, на полу валялись вещи и посуда из серванта. Меня втолкнули в кухню, и я плюхнулся на табуретку.

— Где ты был сегодня в три? — спросил Пионов, усаживаясь напротив, и я почувствовал, что что-то произошло.

— Во дворце спорта… А что случилось?..

Не мог же я им сообщить, что был свидетелем смерти летчика Севостьянова. Они бы с меня шкуру спустили.

— Случилось, дорогуша… — многозначительно произнес Акиндин. — Кто в кони пошел, тому и воз везти.

— Убили вашу заведующую редакцией… — поморщилась от его прыти Люся.

Он нее пахло, как от бывалого курильщика, а два пальца на правой руке были желтыми от табака.

— Не может быть! — воскликнул я.

— Может… — произнес Пионов. — Выворачивай карманы!

Они обыскали меня. На стол полетели: допотопный револьвер, обойма с патронами, планшетник, черный ключ с брелком, который я не успел вернуть блондинке, мой портмоне, блокнот с ручкой, платок и коробка спичек.

Акиндин брезгливо рассортировал вещи. Кончиком пальца он пододвинул к себе револьвер, портмоне и обойму. Я знал, что по закону имею право носить оружие, если применяю его при самообороне, и не особенно беспокоился. Люся внимательно наблюдала за моим лицом. Разумеется, я сделал вид, что меня интересует только портмоне и револьвер. Когда Акиндин снял его с предохранителя и понюхал ствол, я предупредил:

— Осторожнее, у него мягкие курок…

Акиндин испугался и осторожно положил револьвер на стол. Он явно не умел обращаться с подобным оружием.

— Ты что, дуришь нас?! — то ли спросил, то ли воскликнул Пионов.

— Никак нет, — по-военному ответил я. Эту странную фразу я тоже взял из старинных фильмов, и она у меня выскочила совершенно случайно.

Люся невольно улыбнулась, пряча лицо. Пионов как-то неопределенно сказал:

— В общем, так… учти, мы все знаем.

— Даже не сомневаюсь, — заверил я его, изображая на лице святую простоту.

— Что ты искал у нее в квартире?

Я сделал искренний вид, подумал и сказал:

— Блокнот.

— Вот этот? — он взял его и повертел в руках.

— Да, — признался я.

— Врешь?! — сказал он.

— Почему вру? Не вру…

— Ладно… — он наклонился над столом так, что стол заскрипел под его тяжестью и взял в руки планшетник.

Я уже знал, что планшетник раскрывается только в том случае, если брелок с черным ключом находится у человека в кармане или в руках. Пионов поиграл шариком, поглядывая на меня, потом его заинтересовала голограмма, и он с минуту рассматривал ее то на свет, то поднося к носу. Оказалось, что у него неважное зрение.

— Что это такое? — спросил он.

— Понятия не имею, — сказал я. — Нашел на улице…

— Ты что ударился в детство?

— Ага… — ответил я с иронией.

— Подожди, подожди… — вдруг произнесла Люся. — Детство, говоришь?!

Она забрала планшетник у Пионова и покрутила его в руках. Акиндин с глупым выражением на лице взялся помогать в качестве эксперта.

— Я видел такие, дорогуша…

Она его отшила:

— Не суетись!

Акиндин сел на место.

— Ты чего лыбишься? Ты чего лыбишься! — накинулся он на меня.

— Ну ладно, — миролюбиво сказал я, глядя ему в лицо, — ну не поймали, ну бывает…

Честно говоря, он мне уже надоел, а его вечные прибаутки вызывали рвотный рефлекс. Представляю, как мучились его напарники.

— Ты знаешь, что я с тобой сделаю? — спросил он, приподнимаясь.

— Держи свою игрушку, — сказала Люся больше из-за упрямства по отношению к Акиндину, чем из-за служебного рвения. Я с облегчение сунул планшетник в карман. — Лучше с умным потерять, чем с дураком найти, — подмигнула мне она и пристально посмотрела на Акиндина, который, как всегда, ничего не понял.

Они занялись блокнотом. Пионов сказал:

— Я его забираю!

— На каком основании? — спросил я. — Я что, арестован?

— Это можно сделать в любой момент, — заверил он меня.

— Но тогда сделайте! — возмутился я. — А блокнот я не отдам. Это инструмент моего ремесла.

— Как хочешь, — сказал Пионов, — сам напросился. — Он вынул из чехла наручники и надел на меня. — Так тебе легче? — осведомился он, отдуваясь. Его огромный живот мешал ему нормально двигаться. Он пыхтел, как бегемот во время гона.

— Так справедливее, — ответил я.

— Ну и целуйся со своей справедливостью, — заметил он и принялся листать мой блокнот.

Акиндин участливо спросил:

— Ты в Бога веруешь?

— В какого? — удивился я.

— Пожалел волк кобылу, оставил хвост и гриву! — торжествующе произнес он, намекая, что я убийца.

— Наш чин не любит овчин? — спросил я.

— Чего-о-о?.. — опять не понял он.

— Я к тому, что не надо радоваться раньше времени.

В этот момент в кухню втолкнули сонного Леху. Он был в зеленых армейских трусах и босой. От его прически с перышками не осталось и следа — укатали сивку горки. Следом появилась фитилявая консьержка. На этот раз она предпочла темный атласный халат. На ногах у нее были тапочки-пуфики.

— Это он… — уверенно показала она на меня жилистым пальцем. Край халата распахнулся, и я понял, что она под ним, как всегда, голая. Леха сладко зевнул.

— Ты кто? — спросил Пионов у Лехи.

— Это мой напарник, — ответил я за него.

— Я тебя не спрашиваю, — желчно заметил Пионов.

— Фотограф-профессионал, — галантно представился Леха и щелкнул голыми пятками.

— Вот ты-то мне и нужен, дорогуша, — обрадовался Акиндин. — У меня дочь родилась!..

Леха поморщился.

— Не-е… — гордо ответил он, — у вас зарплаты не хватит…

Акиндин удивленно помолчал, а потом ударил Леху с правой, и Леха сел на пол.

— Ты чего дерешься? — удивился Леха, осторожно ощупывая ухо. — Странный у нас народ, вначале в морду бьют, а потом просят об услуге. Теперь я из принципа…

— Ты был с ним? — сурово спросил Пионов у Лехи, который ничего не боялся.

— Нет, — вступилась консьержка, — он был со мной…

— Ага… — обрадовался Пионов, — вся банда в сборе!

У консьержки побледнели щеки.

— Я же сама позвонила… — пролепетала она.

— Иногда у преступника не выдерживают нервы и он делает глупости, — пояснил Акиндин с умным видом.

— Но ведь это я позвонила… — повторила она с отчаянием.

— Ну и что, дорогуша? — удивился Акиндин. — Сядешь за компанию…

В общем, полиция в своей стихии. Я даже залюбовался. В кухню вошла Люся, чего-то прошептала Пионову на ухо. Я услышал конец фразы:

— …Хороший адвокат… от этого вопроса… камня на камне не оставит…

Они вышли. Акиндин с тревогой посмотрел им вслед и сказал, обращаясь неизвестно к кому:

— Пока солнце взойдет, роса очи выест…

— Скажите, что я не при чем! — потребовала консьержка.

— Сама скажи, — ответил Леха, поднимаясь с пола.

Консьержка сжала губы и отвернулась.

— Все мужики одинаковы…

Леха посмотрел на меня. Если бы я мог, то развел бы руками. Зато покачал головой. Он понял, что к убийству я не имею никого отношения.

— Не шептаться! — предупредил Акиндин, с подозрением поглядывая то на нас, то в коридор.

Кажется, его основательно выживали из полиции, и даже его друг Пионов ничем не мог помочь.

Затем послышались шаги, и кухню заполнили какие-то люди. Среди них были Алфен и Лука.

— Комиссар, снимите с моего подзащитного наручники! — потребовал человек в светлом летнем костюме и галстуке. Нос он прикрывал, как средневековый граф, белоснежным ажурным платком. Должно быть, на кухней действительно чем-то воняло. Но я ничего не чувствовал.

Пионов безропотно выполнил просьбу. Акиндин даже не попытался возражать. Люся сделала вид, что все происходящее может быть только в правовом государстве.