— Этого следовало ожидать, — философски заметил генерал Го-Тоба. — После сражения Чжэн Чэн-гун стал сам не свой. Его сердце не вынесло стыда за поражение.

— Что вы надумали, генерал? — спросил учитель Акинобу, когда фехтовальщика Чжэн Чэн-гун оттащили в кусты и дед Митиёри, подбросив в костер сучьев, поставил вариться то, что сумел наловить внук.

— Сниму доспехи, зарою меч и останусь сидеть здесь. «Не делай ничего и таким образом достигнешь всего», — процитировал он изречение Будды.

— По крайней мере, честно, — очень серьезно заметил Акинобу.

Конечно, можно было намекнуть, что борьба только начинается, что они для этого и пришли в столицу Мира. Но разве гусь свинье товарищ: генерал потребует войско и благополучно угробит его в первом же сражении. Нет, теперь надо полагаться только на себя и верить только в себя и в своих друзей.

Баттусай кивнул в знак согласия со словами учителя. Натабура понимающе улыбнулся — ему хотелось посмеяться над генералом Го-Тоба, как совсем недавно он посмеялся над великим фехтовальщиком Чжэн Чэн-гун, но пришлось сдержаться, ибо негоже еще раз унижать побитую собаку. Одному Язаки было все равно, что думает генерал Го-Тоба. Да еще Афра, который лишь едва на треть понимал речь людей. Ему всегда нравилось находиться рядом с хозяином, о другом он и не мечтал, ну, может быть, самую малость — о сахарной косточке.

День клонился к закату. По багровому небу плыли длинные, как драконы, тучи. На груди Язаки стал светиться кизэ. Со стороны Киото доносились странные звуки: то ли гром, то ли там шло грандиозное сражение, то ли невидимый великан разрушал город. Афра то и дело отвлекался и, навострив уши, смотрел в сторону города, а потом снова с вдохновением принимался за старую кость, которую нашел в кустах. Баттусай спал под дерюгой, экономя силы — он, как бывалый солдат, заваливался при любом удобном случае. Учитель Акинобу и генерал Го-Тоба тихо беседовали, признав друг в друге родственные души. Митиёри и его дед копошились в хижине.

Вдруг Язаки что-то воровато достал из-за пазухи:

— Вот, что у меня есть!

— Ну?.. — Натабура приподнялся на локте.

Он уже дремал, вспоминая дом и Юку. Язаки чем-то щелкнул, и из круглого и плоского вылезли иглы, поверх которых пробежали голубоватые искры. И запахло странно — как перед дождем.

— Ежик, — тут же с некоторой опаской окрестил Натабура.

— Ежик! Оро?! — вдруг хихикнул Язаки. — Майдара[87], а не ежик!

— Майдара, так майдара, — согласился Натабура.

— Только непонятно, для чего, — горестно вздохнул Язаки.

— Что тут непонятного?! — удивился Натабура и осторожно провел рукой, не касаясь. Искры, треща, посыпались во все стороны. Пахнуло дождем. — Ежик, он и есть ежик… только для чего?

— Вот я о том же, — с горестью вздохнул Язаки и спрятал майдару за пазуху.

Ему нравились искры, которые собирались на кончиках игл.

— Погоди, погоди, — оживился Натабура. — Давай разберемся. Чего ты его прячешь?

— Это мой ежик! — уперся Язаки.

— Да твой, твой. Покажи.

Язаки достал и со вздохом протянул.

— Ну? — он следил за каждым движением Натабуры, как если бы опасался за свою находку.

— Вот что, — произнес Натабура с видом знатока, — вещь эта ценная. Не у каждого есть…

— Ясное дело, — напряженно кивнул Язаки.

Лицо его с застывшими глазами выражало досаду. Он уже жалел, что доверился другу, и нюхом ощущал, что поступил глупо, но не знал, в чем прокололся.

— Покажем генералу, — поднялся Натабура.

Язаки издал странный звук:

— Э-к-к-к… — и двинулся следом, следя за ежиком — как бы тот не пропал в самом деле.

Как только Натабура сунул под нос генералу Го-Тоба ежика, его словно ветром сдуло. И все с удивлением слушали, как за убегающим генералом трещит камыш.

— Вот?.. — удивился Натабура и с испугом уставился на ежика, а потом снова на камыш. — Чего он испугался?

У Язаки не было слов. Он забыл закрыть рот и не мог издать ни звука. Что же я такое нашел? — лихорадочно соображал он, тихо злорадствуя.

— Генерал покинул нас, — констатировал учитель Акинобу. — Чем вы его напугали?

— Вот… — Натабура вытянул ладонь, на которой лежал злополучный ежик. В его иголках вспыхивали голубые искры.

— Хитрецы, — весело и одновременно с укоризной сказал учитель Акинобу. — Вам бы в императорских советниках ходить.

— Конечно, — дипломатично согласился Натабура. — Только я ничего не пойму.

— А что понимать, — как в разговоре с неразумными детьми, вздохнул учитель Акинобу. — Чего понимать-то? Ежик это! Ежик!

— Ну и?.. — осмелился проявить туповатость Натабура.

— Ежик — эта такая штука… которая…

— Ну да… — неназойливо подсказал Натабура.

— Подожди, ты меня не сбивай, — оборвал его учитель Акинобу, и глаза его под сердито нахмуренными бровями насмешливо блеснули. — Это то, что описано у…

— Точно! — вспомнил Натабура. — У Платона!

— Да! — согласился учитель Акинобу. — Атлантида! Энергия в чистом виде. Говорят, что из иголок брызжут искры и всех, всех, всех убивают. Только таких штук нужно как минимум три.

— Так что он тогда испугался? — кивнул на кусты Натабура.

— А он не знал, — не удержался и хихикнул учитель Акинобу, — генералы, они все такие.

— Отдай! — потребовал Язаки. — Я еще две штуки найду, и мы им покажем, — он многозначительно посмотрел в сторону столицы, откуда громыхало.

— Да, спрячьте, — согласился учитель Акинобу. — Пригодится. Ты с огненным катана разобрался? — спросил он у Натабуры.

— Нет еще, сэйса.

— Ну так разберись. Это пока нужнее. А ежик — штука бесполезная, если она одна.

— Ладно, — согласился Натабура.

— Нет, не ладно.

И Натабура понял, что сейчас ему будет преподан урок логики.

— Я утверждаю, что сказанное мной — ложно!

— Нет, так не может быть, — не согласился Натабура.

— Ну хорошо. Тогда получается, что если я сказал истину, то она все равно ложна.

— Ложна, — согласился Натабура.

— А если она ложна, то согласно смыслу моей фразы, что она не ложна, и в силу вступает закон исключающего третьего, то есть она истинна.

— Да, сэйса, — кивнул Натабура, сбитый с толку.

— А это значит, что мое высказывание о ежике может быть одновременно ложно и не ложно.

— Здорово, сэйса! — согласился Натабура.

— Ну идите, — Акинобу остался довольным.

Они вернулись к костру и стали вертеть в руках мшаго. Тяжелая была вещица. По объему небольшая, но тяжелая — даже для веера. Правильно, подумал Натабура. Рукоять и должна быть тяжелой, ведь луч ничего не весит. Таким мечом не особенно и порубаешь — руку вывихнешь, а тяжелая рукоять уравновешивает. Но все равно получается, что мшаго не сбалансирован. Как же им драться? Одно дело распороть брюхо иканобори, а другое дело помериться силой с арабуру, тоже вооруженным мшаго.

— Ты вот эту штуку крутани, — посоветовал Язаки.

Штукой он назвал то, что в рукояти катана именовалось касирой. Натабура покрутил ее. Касира три раза щелкнула, но ничего не произошло. Зато, там где должен быть клин мэкуги, наличествовала кнопка. Натабура нажал на нее, и произошло следующее: веер мгновенно свернулся, а вместо него из рукояти выскочил луч, но не бордовый, а чисто белый. Мшаго тихо загудел, казалось, он ищет противника, в которого можно впиться и выпустить кишки.

— Хоп!.. — с восторгом воскликнул Натабура.

Язаки, выпучив глаза, произнес:

— Ух, ты-ы-ы…

Натабура покрутил касира — цвет луча поменялся на желтый, затем стал бордовым.

— Понял? — спросил Натабура, ничего не поняв.

— Понять-то я понял, — чуть-чуть оторопело, согласился Язаки, — но зачем три цвета?

— Не знаю, — честно ответил Натабура.

Он так же, как и Язаки, испытывал почти детский восторг. С Язаки не надо было хитрить. Язаки был просто другом. Он был ясен, как яблоко на ладони, немного с фанфаронством, с бахвальством. Ну иногда врал от восторга, но без злого умысла, по-мальчишечьи глуповато, а в общем-то, безобидно, просто от избытка молодости.