– А против собак?
– Ганива? Нет, этих до конца придется бить чем-нибудь тяжелым. Они мягкими не становятся. В основном они останавливают человека, а потом уже налетают хирака. Сколько хирака-то?
– Тысяча.
– Тысяча?… – озадаченно произнес Натабура. – Хоп! Хе!
Он был озадачен.
– Ну и обыкновенной охраны хватает: по сотне человек у передних и задних ворот.
– А сколько наших?
– Сорок семь.
– Сорок семь, – как эхо повторил Натабура. – Хоп! Хе!
Он еще больше озадачился и внимательно посмотрел на капитана – не шутит ли? А капитан в свою очередь посмотрел на него – не испугался ли? Не похоже. Только на лице у него возникло такое выражением, словно он что-то подсчитывал в уме.
– С учетом двоих погибших, – добавил Го-Данго. – На нашей стороне только внезапность и везение.
– И времени нет?
– Времени нет, – согласился капитан Го-Данго. – Они нас ждут на праздник благодарения за первый рис лета. Тогда соберутся все: и регент, и оба его сына. Если кого-то из них упустим, то сам заговор потеряет всякий смысла.
– Значит, нужны еще люди, – сказал Натабура, беря из вазы яблоко и разрезая его на две части. Одну он надкусил, а вторую протянул капитану.
– Нужны. Но где их взять?
– Ага! – почему-то с облегчением воскликнул Натабура. – Вроде одного нашел. – Он поднял глаза на дерево. Как я раньше не разглядел: Баттусай прятался в ветвях ближайшего дуба. Если бы не разрезанное яблоко, он бы не шевельнулся.
– Кто он?
– Мой ученик.
Об учителе Акинобу он решил не говорить. Акинобу они примут безоговорочно. А Афра тем более. Кого из людей не приводил в изумление медвежий тэнгу?
– Завтра, – сказал капитан Го-Данго. – На закате. Приходи сюда. Я буду ждать. Все обсудим.
Капитан Го-Данго поднялся и ушел. Впервые за много дней вслед за ним не скользнула тень Баттусая.
– Господин, я так рад! Что мне делать?
Баттусай стоял за баллюстрадой, и Натабура видел только его сияющие глаза. Боже, неужели и я таким когда-то был?
– Не называй меня господином. Говори просто 'сэйса'.
Как он соскользнул с дерева, Натабура не заметил, а ведь он всего лишь на мгновение переключил свое внимание на уходящего капитана Го-Данго. Впрочем, прочь чувства. Дело – прежде всего!
– Да, сэйса.
– Завтра после полудня придешь ко мне.
– Да, сэйса, приду! – радостно воскликнул Баттусай.
– Знаешь, где я живу?
– Знаю, знаю.
– Тихо! Тихо-о-о… Никто не должен понять, что мы знакомы.
– Да, сэйса, – радостно произнес Баттусай и исчез.
Натабура пригляделся: на площади Цуэ уже собралась огромная толпа. Знакомый голос вещал:
– Если я пришел от Бога, и вы мне сказали: вот Бог! Я скажу вам, что вы ошиблись: я всего лишь уста его! Я блаженный, ибо я знаю, что он даст вам – счастье!
– Все дело в том, – услышал Натабура и оглянулся: рядом с ним незаметно появился учитель Акинобу, – что если бы Бог Яма услышал его речи, он бы лишил его силы пророка.
Понесло дурака, неприязненно подумал о Язаки Натабура.
– Это еще опасней, чем я думал.
– Не опасней, чем участвовать в заговоре.
До этого момента учитель Акинобу сидел в самом дальнем и темном углу харчевни. Афра несколько раз норовил улизнуть к нему, но Натабура не пускал. Люди за соседними столиками куда-то ушли. Похоже, они сидели здесь ради Язаки. Харчевня быстро опустела. Хозяин подошел и тяжело вздохнул:
– Уже второй день так. Народ мрачный ходит, но слушает.
Харчевник был толстый и жирный. Телеса выпирали из-под одежды, белые, как тесто.
– А что, правду говорит? – спросил Акинобу совершено бесцветным голосом, чтобы только не возбудить подозрение в насмешке.
– Еще какую, – испуганно ответил толстый харчевник. – В былые времена за такие речи… – он испуганно замолчал и убежал на кухню, где что-то громыхнуло.
– Сэйса, так почему Бог Яма лишил бы его силы? – спросил Натабура.
– Потому что богоподобными становятся те, кто пуст, как разорванный мешок, кто не глаголет на площади, а познает истину в одиночестве и молчит до самой смерти. Мы его сегодня на этом и проверим. Недаром Миры разделены.
– А как познается истина другими, обделенными? – Натабура кивнул на площадь.
– А никак, вопрос из вопросов. Бог не может никого удовлетворить, ибо Он уже в каждом.
– Так что лучше: молчать или говорить? – спросил Натабура, потеряв терпение и на мгновение забывая, что перед ним учитель Акинобу.
– Каждый выбирает сам.
Они вышли из харчевни и приблизились к храму. Язаки разошелся не на шутку. Он выкрикивал вещи, за которые обыкновенному смертному в лучшем случае отрубали голову, а в худшем – с живого сдирали ли кожу. Наконец он их увидел и, незаметно кивнув, пригласил следовать за собой. Они прошли через храм в жилые помещения. На подстриженной лужайке монахи предавались сатори. На деревьях сидели птицы с длинными хвостами и кричали кошачьими голосами.
– Мы пришли узнать, что делать с твоими деньгами? – сказал Натабура, все еще находясь под впечатлением речей Язаки. А ведь новоявленный пророк говорит правду, – удивился Натабура. Откуда он ее нахватался? Никогда не замечал у Язаки острого языка. – Ты ли это, Язаки? – спросил он.
– Я, я, – засмеялся Язаки. – А деньги возьмите себе.
– Вот как! Ова! – удивился Акинобу.
Афра – простая душа, как всегда, полез целоваться. Видать, он тоже почувствовал, что видит Язаки в последний раз. Он завалил его на футон и тщательно облизал лицо. Язаки терпеливо сносил издевательства.
– Но они не наши, – возразил Натабура, оглядываясь на учителя, который внимательно смотрел на Язаки.
Казалось, он ищет ответа на свои вопросы.
– Если я возьму какое-либо добро для себя, то только от заблуждения, будто есть мое, или что я – Бог, но я не Бог, так зачем же мне чужое? – очень просто произнес Язаки, выбираясь из-под Афра. Он даже хихикнул так, словно все еще оставался другом Натабуры.
Натабура удивился:
– Это что, твои собственные мысли или ты цитируешь сутры?
– Мои… – вздохнул, отдуваясь Язаки – Афра был силен и когтист. На физиономии Язаки уже красовалась длинная полоса от его лапы.
– И давно ты так? Я тебя не узнаю, – признался Натабура.
Язаки говорил о таких вещах, которыми совсем недавно абсолютно не интересовался, ведь, как известно, Язаки был большим специалистом пожрать, но никак не долго думать, тем более о высоких вещах. Стало быть, одно из двух: или Язаки спятил, или его действительно посещал Бог Яма – тогда он тоже спятил и надо спрашивать с этого Бога. Но где его найдешь? Да и можно ли с Бога спросить?
– Давно, но я скрывал, – скромно признался Язаки, трогая лицо, но по привычке не смея грубо оттолкнуть Афра. – Мною владела гордыня. Я хотел… Я знал, что во мне скрыты силы.
– Какие? – насмешливо удивился Натабура и огляделся. Комната была маленькой, скромной и темной. В одном углу находилась постель, в другом стоял ночной горшок, да между ними лежала тонкая циновка, на которую они с учителем Акинобу сели. Сквозь узкое окно, затянутое рисовой бумагой, вместе с прохладой сада едва сочился свет. Натабура подумал, что последние два года они жили не лучше, но в любом случае монастырь Курама-деру на озере Хиёйн, предпочтительнее, чем эта темная, как подвал, келья. Вещал бы там себе и вещал. Правда, для кого? Для местного каппа Мори-нага или для его лягушек?
– Гордыня? Что-то я не помню, – насмешливо сказал учитель Акинобу. – Ты просто упрямый.
– Я не упрямый, – терпеливо, как полоумным, стал объяснять Язаки. – Просто отныне я всегда прав.
– Он прав! Ишь ты! – покачал головой учитель Акинобу. – Хитро!
Это было покушением на его права учителя. Но, честно говоря, Акинобу не считал Язаки своим учеником, скорее, он признавал его другом Натабуры, поэтому и возился с ним, обучая самурайскому делу. И все-таки ему сделалось немного горько – ему показалось, что Язаки чуть-чуть, но все же предал его, ведь вольно или невольно он вложил в Язаки частичку своей души.