Какие у него теплые руки, думала она, притворяясь, что спит. Теплые и тяжелые. А на вид не скажешь. Жилистые, гладкие, а по сути – родные.

Афра, верный своим привычкам, привалился спиной, охраняя с другой стороны, и только подергивает лапами, от которых пахло, как от копченого окорока. Все бежит и бежит куда-то, повизгивая. Должно быть, охотится во сне на мышей. На самом деле ему снилась стая, в которой он родился. Он был горд за всех своих братьев и сестер, когда они устраивали свару на потеху ёми. Поэтому он бежал и дрался, скулил и кусался – и был счастлив, как может быть счастлив только щенок.

Язаки дрых в углу, обнимая мешочек карэи – красного дорожного риса, единственной еды, которая прилипла к его рукам. Тайком ото всех жевал даже во сне, наслаждаясь мучнистым вкусом. Зерна были длинные, узенькие, красного цвета. Таяли во рту, как мед.

Натабура встал – так тихо, что ни Юка, ни Афра не проснулись, и, прихватив кусанаги, вышел наружу.

Влетел назад через мгновение:

– Юка, Афра, Язаки!

Они высыпали наружу и увидели: небо было заполнено карабидами. Отряд за отрядом они взлетали со стороны города и, совсем как перелетные птицы, стая за стаей направлялись на юг – дальше и дальше, пропадая среди полуденных облаков. А на дороге пылили те, у кого не окрепли крылья и не отвердел санэ. Море пик в кожаных ножнах колыхалось над облаком рыжей пыли. Усталые и уже надорванные переходом. Непривычные к пешим маршам – крестьяне, ремесленники и торговцы. Брели уныло и отрешенно. Не помогали ни крики, ни понукания бывалых карабидов, сопровождавших их на низкорослых бурых лошадках. Пыль заслоняла горы, и ветром ее относило так далеко, что не было видно ни конца ни края.

– Побежали? – предложил Язаки, сжимая мешочек с рисом и отступая к стене кукурузы. Боевой молот он благоразумно забыл в подвале. Живот оказался дороже.

– Откуда столько? – удивилась Юка. – Неужто из соседних провинций?

– Я не думал, что он так силен, – заметил Натабура.

Юка спросила в свою очередь:

– Ты знаешь, куда бежит вода?

– Нет, – ответил Натабура.

– Туда, куда захочет!

– Ты хочешь сказать?..

– Смертным не надо вмешиваться. Боги сами разберутся.

– А как же Карта Мира?

– Мы только поможем одной из сторон.

«Я не знаю, – подумал Натабура, – плохо или хорошо то, что Боги просят нашей помощи? И почему? Потому что не вправе обретаться на Земле? Надо будет спросить», – подумал он и посмотрел на Юку. Она была готова к действиям, и лицо ее излучало энергию. Похоже, она не испытывает сомнений, и месть для нее – высший стимул.

– Ну побежали?.. – еще более жалобно предложил Язаки.

Афра тоже приплясывал на месте, выражая нетерпение. Ему хотелось бежать всегда и куда угодно, лишь бы не сидеть на месте. Он уже поглядывал на ворону, смахивающую на о-гонтё, прикидывая – погоняться или нет. Шишка на шее у него рассосалась, и он заметно вытянулся и окреп. Натабура подумал, что так и не покормил его, но, кажется, Афра это не особенно расстраивало.

Было ли это предчувствие, которое сродни Небу, или Язаки отчаянно трусил, ни Натабура, ни Юка не успели понять. Вначале резко пахнуло такубусума, а затем раздался нарастающий шорох, и с десятка два человек перебежали открытое пространство между полосками кукурузы и скрылись на другой стороне поля.

– Пригнись! – крикнул Натабура.

Несколько фигурок упали, пораженные стрелами, а из кукурузы, как тараканы, полезли карабиды.

Все последующее происходило очень быстро. Язаки словно куда-то провалился. Афра мелькал где-то рядом, но словно на задворках осознания. Юка сделалась словно пелеринка – воздушная, неуловимая, – настолько быстро она двигалась. Сам же Натабура на мгновение припоздал, боясь раздавить путающегося под ногами Афра. Карабид, выскочивший из кукурузы, никак не ожидал увидеть перед собой вооруженного человека. Он отпрянул с тем, чтобы бросить лук и выхватить меч, но Натабура, конечно, не дал ему такого шанса и ударил косо через плечо – камасернэ. Причем он уже знал, что санэ – доспехи в виде птичьей груди – не пробить режущим ударом, ибо даже голубой кусанаги скользил по ним. Поэтому целился в узкий зазор между санэ и шлемом. И хотя зазор и был прикрыт кольчугой, она не выдерживала удара кусанаги. Карабид как-то по-поросячьи хрюкнул и стал заваливаться набок. Рассек ли Натабура ему шею, или кольчуга смягчила удар и он просто перебил артерию, времени разбираться не было. В такой сутолоке останавливаться было крайне опасно. Затем он уклонился от какой-то тени сбоку – почти распластался меж корней кукурузы и подсек карабида под ноги вместе со стеблями, что дало некий запас времени. Вышел на удар тычком в пах – одёрэ, благо карабиды налетали, как мотыльки на свет лампы. Подскочил выше голов, отрубил одну, не защищенную шлемом, и, опережая следующего карабида, завалил его, как борова, проткнув санэ тычком сбоку.

После этого наступило затишье. Все куда-то делись, пропали, и только они вдвоем с Юкой стояли на вытоптанной поляне. Оказывается, все это время они дрались спина к спине. В ушах стоял шелест скошенных стеблей и хрипы карабидов. Тошнотворно пахло горячей кровью и резким такубусума.

Натабура улыбнулся, глубоко дыша:

– Я не знал, что ты так умеешь, – и подумал, что если его удары были с проносом, то она двигалась с четкой фиксацией положения тела. Это давало необычайную скорость, ибо заметно укорачивало траекторию. Насколько это было эффективно, он понял, когда зарубил второго карабида, – Юка, принявшись за третьего, уже мелькала где-то в полуцуэ от него. Рука у нее оказалась очень твердой. Он видел, как она не побоялась провести прием, который назывался святым ударом в грудь и который срабатывал только за счет точного выбора момента. Для этого надо было предугадывать движение противника. А это, учитывая твердость санэ, было подобно высочайшему искусству не без участия Будды. Он едва не добавил: «Уважаю», но вовремя прикусил язык, ибо убоялся, что девчонка возомнит о себе бог весть что. А только улыбнулся до ушей. Вообще, эта улыбка перла из него так, словно пиво из кувшина. И он никак не мог себя остановить.

– Да, мне знакомо это оружие, – ответила она, тряхнув головой и втыкая чужой меч в землю. Ее волосы разлетелись, как осеннее пламя, сродни желтеющим листьям кукурузы.

«Молодец, – подумал Натабура. – Молодец! Умница! – Опять эта дикая улыбка. – М-м-м… как болят… Отобрать меч у карабида – это кое-чего значит! Но как? Тонкая и стройная, изящная до умопомрачения. Где она взяла силы? Ой-ой!» – зажал себе рот: то ли болели зубы, то ли смешинка попала.

– Неужели ты дралась этим? – вымолвил Натабура, глядя на другой меч – тика-катана – облегченный, сделанный специально для женщин. – Я не видел его у тебя.

Она взглянула на него, и сердце его в довершение всего скатилось куда-то в пятки. Он не знал, а только чувствовал, что так смотрит только влюбленная женщина. «Нет, не может быть, – думал он. – Я не готов, не потому, что боюсь, а потому, что чего-то не понимаю. И не знаю, хорошо это или плохо. Я вообще ничего не знаю. Боже, как тяжело-то!»

На самом деле он был не так уж оригинален. Просто по натуре он принадлежал к той категории мужчин, которые предпочитают долгое-долгое вступление. Самое странное, что, похоже, Юка, сама не зная того, тоже принадлежала к той же категории людей. Пусть в этом тоже будет тайна, сумбурно думала она, некая душевная чистота, волнующая неразбериха в чувствах. Пусть мы пройдем это вместе и скажем друг другу: «Спасибо». Она ощутила его заботу и хотела сказать, что в душе не так уж беззащитна, как кажется, но сказала другое:

– Ты забыл – мой отец был величайшим мастером. Драться двумя мечами он учил меня с детства. «Боже, как трудно!» – подумала она.

Но именно из-за этих мыслей он чувствовал, что она более цельна по натуре, чем он. Нечто огромное, бесконечное, как ветер в небесах, охватило его, и ему стало горько. Он даже открыл рот, чтобы глупо поведать об этом, но помешал Афра, который выскочил, с головы до лап облепленный жесткими листьями кукурузы.