Мусаси уже стоял на ногах. В горячке боя он не чувствовал боли и правой рукой, в которой еще была сила, попытался нанести удар. Но из плеча хлынула кровь, и он, уронив копье и зажав рану, стал боком уходить под сосны. Ряса на нем распахнулась, и Натабура увидел мастерски изготовленную кольчугу – источник странного шуршания, надетую поверх санэ – доспехов в форме птичьей груди. Как же он раньше не распознал знакомый шум!
– Кто?! – Натабура заступил дорогу, держа кусанаги перед собой.
Мусаси попытался обойти его и, спотыкаясь, полез в гору. Желтая ряса с правой стороны у него окрасилось в красный цвет. Афра с азартом участвовал в схватке, повиснув на подоле. Капюшон упал с головы монаха, и миру предстало страшное лицо в ореоле жестких волос, торчащих во все стороны.
– Останови мне кровь, и я все скажу.
Натабура засмеялся – гордый микоси просит о помощи. В былые времена они были союзниками монастыря Курама-деру. Но теперь, похоже, все изменилось.
– Говори, откуда ты знаешь? – Сталь кусанаги коснулась его горла.
– Что толку, если ты меня отправишь на небо, – просипел Мусаси, косясь и на кусанаги, и на Афра, которого мог, но не смел стряхнуть в траву. – Ты не узнаешь, кто хотел тебя убить. К тому же я знаю дорогу в город Нагоя.
Он попался, как простак.
– В Нагою… говоришь… Афра, отстань. Слышишь!
Афра повел белками и отвалился, как насосавшаяся пиявка. Натабура едва не рассмеялся. Щенок был комичен. Комичен до безобразия. Возомнил себя грозной собакой. Но в этом крылась его непосредственность, как ветра в облаках, а значит, приоткрывалась его божественная суть.
Мусаси протянул руку, из которой обильно струилась кровь:
– Сначала перевяжи…
– Ладно… – согласился Натабура. – Хотя за твою подлость тебя следовало бы убить!
Он оторвал от рясы полоску ткани и сделал перевязку. С плечом было сложнее. Пришлось сложить в несколько раз кусок ткани и притянуть ее к ране, а руку примотать к телу. Затем Натабура наложил ладони и прочитал молитву. Кровотечение прекратилось, но Мусаси от слабости стал валиться набок. Тогда Натабура положил правую ладонь ему на лоб – сделал так, как делал учитель Акинобу, одновременно дунул в лицо, делясь энергией ки.
– Зачем тебе кольчуга и санэ? – спросил Натабура, отходя на два шага и переводя дух. От Мусаси скверно пахло. – В них ты неповоротлив, как буйвол.
– Я не микоси. – Мусаси открыл глаза. Взгляд его был затуманен и смягчен.
– Это я уже понял, – сказал Натабура.
Язаки от досады крякнул – он боялся связываться со всеми: святыми, духами, кабиками и прочими иножителями.
– Ты не узнаешь меня? – Мусаси словно встрепенулся и ожил. Его темные пронзительные глаза налились прежней силой.
– Нет… – неуверенно произнес Натабура, вглядываясь в безобразное лицо Мусаси.
– Ты был слишком мал, но я запомнил тебя.
Темные пронзительные глаза Мусаси показались Натабуре знакомыми. Он подумал, что этот человек, даже без носа и ушей, смутно напоминает ему мастера Мусаси – одного из лучших фехтовальщиков, странствующих в Нихон. «Но победить я его не мог. Хоп! Это противоречило положению вещей. Значит, это не мастер Мусаси. Ведь настоящий мастер Мусаси не проигрывал ни одного боя, в том числе и без оружия. Боги не позволили бы. Да и моя рука не поднялась бы на великого мастера. Хоп! Ох, не зарекайся, ибо жизнь сложнее и неожиданнее. Ох, не зарекайся», – подумал он.
– Ты сделал все правильно, – похвалил Мусаси. – Умирает тот, кто не успевает обнажить оружие. Ты первый, кто оказался быстрее и ловчее меня. Я тоже выиграл свой первый бой в тринадцать лет.
– Похвала из уст мастера весьма лестна, – скромно ответил Натабура. – Но кто ты?
– Два последних года я служу господину Якуси-Нёрая…
– Хоп! Духу тени? – удивился Натабура. – Кими мо, ками дзо! – Он хотел добавить, что этого не может быть, но скромно промолчал: раз человек говорит, значит, так и есть. Но что это за человек, который служит духу? Обычно в этом мире было наоборот. Значит ли это, что человек пал низко?
– После поединка с Акинобу… – произнес Мусаси, и Натабура вспомнил.
Все оказалось прозаичнее: Боги регулярно вмешивались в людские дела, но мастер Мусаси никогда не служил Богам. В нем был развит дух противоречия. Поэтому, наверное, он и стал слугой Якуси-Нёрая. Его жизнь протекала в поисках сильнейшего противника, и он не проиграл ни одного поединка – даже учителю Акинобу, который между делами тоже искал, с кем бы помериться силой, применить знания, привезенные из других земель. Однажды в местечке ёсинэ, где они задержались, возвращаясь домой с Картой Мира, доброжелатель нашептал, что мастер Мусаси принимает ванну в соседнем постоялом дворе и что у него нет оружия. Учитель Акинобу счет такое сообщение низким и едва не отрезал язык доброжелателю. Но сдержался и приказал отнести мастеру Мусаси цветок лилии, что означало приглашение на поединок. Они встретились на следующий день в бамбуковой роще. Собралась огромная толпа любопытствующих. Никто не смел произнести ни слова – настолько был велик авторитет мастеров. В отличие от учителя Акинобу, который оделся неброско, но и небедно, мастер Мусаси явился, как всегда, непричесанным, в лохмотьях и с черной неряшливой щетиной.
– Я слышал, – крикнул мастер Мусаси, – что ты тот, кто всю жизнь совершенствуется в боевом деле и постиг все школы Мира!
– А я слышал, что ты лучший среди лучших! – ответил учитель Акинобу. – И ты велик в своем деле!
К разочарованию зрителей, они простояли напротив друг друга, так и не выхватив мечей, до тех пор, пока солнце не стало припекать. После этого рассмеялись, обнялись и отправились в самую лучшую харчевню «Дзиэ» – «Трель соловья», где заказали комнату, богатый обед и три дня играли в нарды, а затем разошлись по своим делам: учитель Акинобу в сопровождении Натабуры – во дворец Киото, чтобы вручить императору Карту Мира, а Мусаси – дальше по стране в поисках нового противника. Натабура однажды спросил, почему учитель не дрался с великим Мусаси. Оказалось, учитель Акинобу почувствовал силу Мусаси и уважение, которое тот питал к нему самому. Этого оказалось достаточно, чтобы не обнажать мечей. «Нас всего двое, – сказал учитель Акинобу, – если останется один, ему станет скучно, ибо пропадет реальная опасность».
– Якуси-Нёрая? – Язаки вывел Натабуру из воспоминаний.
Во время стычки он благоразумно прятался в ближайших кустах и теперь сделал вид, что знает, кто такой господин Якуси-Нёрая. Но, разумеется, он не слышал ни об учителе Акинобу, ни о мастере Мусаси, не говоря уже о Якуси-Нёрая, который в качестве тени сопровождал каждого человека и его можно было убить лишь после заката и в полдень – в тот момент, когда он ложился отдыхать. С его смертью забиралась и жизнь человека. Однако этот господин действительно был востребован всеми, потому что ни один человек, ни одно живое существо, ни дерево, ни скала, ни даже Земля не обходились без него. Он был единственным духом сродни Богам и поэтому был бессмертен.
– Да. Его так называли, – ответил Мусаси. – Он славен подвигами, поэтому у него много врагов. Однажды мы погнались за одним из них и попали в ловушку. Наш корабль захватили странные люди – сплошь на одно лицо. Они были волосатыми и круглоглазыми. Я попал на судно, которое называлось галерой. Пять лет я проплавал на ней и научился понимать язык варваров. Все эти пять лет я думал о родине. Мы гребли с утра до вечера. Нас пороли высушенными бычьими пенисами и кормили полбой, к которой я так и не привык. Три раза я пытался бежать. Прятался в горах острова под названием Сицилия. Но моя внешность была слишком заметной. На меня устраивали облаву. Я питался козьим сыром, который воровал у пастухов, научился плавать и дурачил их целый год. Наконец они сообразили послать ныряльщиков со стороны моря, меня поймали в сети и снова отправили в море, но теперь в качестве матроса – в те годы я был силен и ловок. Мне пришлось участвовать во многих сражениях, и я видел странные вещи, людей с белыми волосами и невероятных чудовищ, изрыгающих огонь. Когда судно проходило рядом со знакомыми берегами, я прыгнул за борт и не ошибся. Это оказалась моя родина. Но меня уже забыли и приняли за шпиона, потому что я знал язык варваров и умел молиться их Богу, хотя, каюсь, не всегда верил ему. Мне нравились у него десять заповедей, которые он подарил Моисею. Так вот, они не учили предавать так, как любят предавать у нас. Результат возвращения ты видишь на лице. Поэтому ты меня не узнал. С тех пор как мой господин удалился на покой, я стал ронином – буси без хозяина и средств к существованию. Меня никто не нанимает, кроме Богов.
