Я молча кивнул и покинул кабинет, направившись вниз. Отдал дежурному бумажку-пропуск, его помощник вернул мне вещи, и я, собравшись, покинул здание. Закинув лямки сидора на правое плечо, направился к дому, в котором мне выделили квартиру. Транспорт не нужен, тут рядом совсем, минут пять идти.

Квартира находилась на четвёртом этаже шестиэтажного дома. Неплохо. Управдом был у себя, в своей квартирке. Суетясь, он проверил документы и ордер, а потом, сорвав бумажку с двери опечатанной квартиры, всё мне показал.

Квартира была четырёхкомнатная: две спальни, кабинет и гостиная. Плюс кухня-столовая, совмещённый санузел и два балкона. Я осмотрел приобретение. Действительно не хватало некоторых предметов обихода: зеркала в ванной комнате и ещё кое-чего по мелочовке. Управдом записал все мои пожелания. Вода горячая была, и я даже принял душ, всё необходимое у меня имелось с собой. Когда уходил, проследил, как дверь снова опечатали, и в пролётке, которую нашёл для меня управдом, направился на вокзал.

Добрался до вокзала, нашёл эшелон. Повезло, было место в купейном вагоне. В полночь, когда наступило уже шестое января, я был в Туле. Вообще, нам бы дальше нужно было проехать, но пути повреждены, их ещё восстанавливали, так что дальше своим ходом или автотранспортом. На ночь глядя ехать не хотелось, но уж больно удобно выходил попутный обоз, да ещё моей же дивизии.

Причём командовал обозом знакомый мне техник-интендант, успевший получить третий кубарь в петлицы и медаль «За боевые заслуги», чем не преминул похвастаться. А было за что, обозников ведь обычно не награждают от слова совсем. Он обрадовался моему появлению, выдал мне место в санях. Это раньше по бедности в основном повозки были, саней мало, всего семь штук, а сейчас сорок саней загруженных.

И вот в два часа ночи мы двинули. Я сидор в санях оставил, а сам шёл впереди, общаясь со старшим обоза. Узнавал, где дивизия стоит, какие новости имеются, заодно, как бы между прочим, выяснил по «красотуле», что за меня замуж хотела. Буду я ещё до штаба дивизии ждать, меня любопытство снедает.

Так как разведчики язык за зубами не держали (видимо, мой командир не препятствовал), вся дивизия, а на данный момент и вся армия, знали подробности от начала до конца. Вот он мне и рассказал. Предысторию вы уже знаете, теперь расскажу, чем всё закончилось.

Я немного ошибся в своих предположениях о том, что произошло в землянке, но не суть. Так вот, когда убивец, которому приказано было доставить мою голову, с ножом и сумкой прокрался в землянку, часового на посту не было, но, стоило ему войти, как на него кинулись из темноты. И какие бы единоборства он не знал, его, думаю, не учили отбиваться от женщины в период гона. Девица его со мной спутала: шинель комсостава, фигурами мы схожи. Хищница хоть и девкой была, но обученной (ещё бы, имея пять старших сестёр), так что швырнула немца на койку и прыгнула сверху, заявив: «Ты всё равно будешь моим!» Немец даже и не понял, как с него вся форма слетела.

Ну а потом он сбежал, забыв в землянке и нож, и сумку. Вернулся к своим в полной прострации, и только оплеухи вернули его к жизни. Потом рассказал, что с ним было, вызвав у остальных если не шок, то близко.

А тут прибыли сотрудники НКВД, а потом немецкую группу разведчики скрутили. Первый же допрос вызвал истеричные признания, причём пострадавший немец требовал принять его заявление об изнасиловании. Ситуация, конечно, комичная, но комдиву разбираться было некогда, наступление идёт. Главное, что его командир оказался не виноват, что и было документально засвидетельствовано.

Взятых немцев комдив отправил в штаб армии по линии Особого отдела, а «красотуле» начштаба оформил перевод, кажется, даже на другой фронт. Та, правда, орала, что это всё подлог, мол, на самом деле с ней был я и никто другой. Совсем крышей поехала. В общем, вопрос решили и дальше уже воевали без этих страстей. Вроде бы и смешно, но одновременно и грустно всё это. Хотя я, конечно, рад, чувство такое, словно пуля у виска свистнула: обошлось, и это радует.

Пообщавшись так со старшим обоза, я вернулся к своим саням. Тут у возницы старый тулуп, я замотал в него ноги, устроился поудобнее, и покатили. А на санях комфортнее, чем на телегах и повозках, я оценил. Был я в новеньком белом овчинном полушубке и шапке-ушанке, на ногах – синие командирские галифе и валенки, так что достаточно ноги прикрыть, а остальное фиг продует. Полушубок мой, я получил его ещё в столице. Трофей из дома бандитов я тоже носил, но редко, по ночам, старался не светить его. На лице у меня шарф; хотя он в уставную форму не входит, но без него тяжко: мало того что градусов тридцать мороза, так ещё и ветерок, что всё тепло выдувает.

Лошадям тоже трудно. Пусть на них попоны, а у некоторых ещё и защитные мешки на головах, но ветер вымораживал, вставать надо. Обозники это тоже понимали, так что торопились дойти до ближайшего укрытия. Но все деревни по этой дороге были сожжены, и мы встали в овраге. Тут тихо. Почистили его лопатами, костры разожгли и так пережидали непогоду. Днём двинем дальше, полегче будет.

Один стоял на часах, ещё один разводил костры и топил из снега воду для лошадей; дежурных меняли каждый час. Остальные спали: несколько саней освободили от груза, накидали шкур и легли на них, накрывшись также шкурами. Мне тоже место было, вполне тепло, даже лицо к утру не отморозил. Видно, что обозники не в первый раз так встают на ночёвку на отрытом воздухе.

Утром позавтракали: была каша, приготовленная на костре, причём неплохая, не подгорела, и чай. Лошадей напоили горячей водой, потом запрягли и двинули дальше. Передовые сани пробивали тропу. Чуть позже поравнялись со встречным армейским обозом, пошли по проложенному им пути, стало легче.

К вечеру следующего дня, это уже восьмое было, добрались до тылов дивизии. Там меня ждал посыльный, он и сопроводил к штабу. Встретили меня хорошо, сразу же обмыл мою вторую «звёздочку» – и отдыхать. Койку мне выделили в командирской землянке на десять человек.

А дальше… А что дальше? Потянулись интересные будни службы.

Фронт на этом направлении стоял, это касалось и нашей дивизии. Все силы, какие могли, уже пустили в дело. В общем, как писали в документах, наступательный порыв иссяк, поэтому мы окопались. Причём не так и далеко от Мценска, от передовой до него примерно километров десять. Но наша дивизия стояла дальше, слева. Шли бои местного значения, улучшали свои позиции. Другие фронты ещё наступали, а вот мы стояли, что есть, то есть. Да и те постепенно вставать начали, тоже теряя наступательный порыв.

Наша двести девяностая дивизия стояла на сорок километров восточнее Мценска, и в личном составе было едва три тысячи бойцов и командиров – обескровлена, как и другие части вокруг. Встав в оборону, вгрызаясь в промёрзшую землю, дивизия получала пополнение, постепенно восстанавливая численный состав. Когда я прибыл, они уже неделю стояли там, успели много что накопать, землю шашками рвали: ломы не брали, гнулись, настолько мёрзлая она была.

Личный состав дивизии уже чуть выше пяти тысяч, то есть понемногу пополнялись. А вот на отдых и пополнение не выводили, потому что некем было заменить: кто же дыру у передовой оставит? Командир мой, начальник разведки майор Казаков, был тяжело ранен и находился в госпитале, прислали нового, капитана, из резерва нашей пятидесятой армии. Были и другие потери: убитые, раненые из знакомых, и даже пропавшие без вести – случалось и такое.

В первую ночь я отправил дрон, на вторую – проверил изменения. Их было немало, отметил это на карте. У нас уже целый гаубичный полк, сформированный из трофейных советских пушек, вот он по моим данным и принялся накрывать всё, что я нашёл. Немцам напротив нас сразу кисло стало: ничего не спрячешь, все укрытия известны. Немало блиндажей было разрушено: это одно попадание в накат нестрашно, а если целый дивизион бьёт, то попадания идут одно за другим, с разрывами вокруг, до уничтожения. Словом, немцы несли значительные потери.