— Не красней, девочка, — сказала графиня Беллинетти, оборвав смех. — Мне очень нравится, что ты серьезно относишься к этому делу. И я понимаю, что ничего смешного в исчезновении профессора нет. Прости меня, что я так не вовремя засмеялась.

— Ой, я совсем не обижаюсь! — ответила Алиса. — Я просто не заметила, что выгляжу как воробей в орлиных перьях.

— Не расстраивайся, — сказала графиня. — Для начала я хочу тебе показать, как выглядит излучатель. А то ты увидишь его, но не обратишь внимания, потому что не догадаешься, что это такое.

Серафина вытащила из стола пластинку, сжала ее пальцами, и в воздухе возникла голограмма портативного излучателя. Он был похож на старинный электрический фонарь: трубка длиной пятнадцать сантиметров и толщиной с початок кукурузы, с раструбом на конце. На трубке были кнопки, с помощью которых можно было управлять излучением.

— Так просто? — удивилась Алиса.

— Все гениальное просто, — ответила графиня.

— А зачем профессор прислал вам голограмму?

— Мы как-то разговаривали с ним, и он показал мне, как испытывает этот прибор. И на память об испытаниях прислал мне его голограмму.

— А кто, кроме вас, знал, как выглядит прибор?

— Только Мариам, — ответила графиня.

— Вы сказали — Мариам?

— Это моя помощница. Она вне подозрений, — сказала Серафина.

— Простите, пожалуйста, — настаивала Алиса. — Можно, я с ней поговорю?

— К сожалению, Мариам две недели назад улетела домой, она готовится поступать в медицинское училище. Ведь медицина — ее призвание.

— А где живут ее родители?

— Алисочка, ты бываешь несносной! — воскликнула Серафина. — Если я тебе говорю, что Мариам — хорошая девочка, значит, она хорошая. Я чувствую это.

— Дорогая мадам Серафина, — сказала Алиса. — Ну подумайте, что получается: никто не знал, кроме вас и вашей помощницы Мариам, что профессор уже собрал экземпляр портативного излучателя. Вы ждали, когда профессор кончит испытания и пришлет вам этот излучатель…

— Он сделал бы для меня второй прибор, — сказала Серафина.

— Не важно. Я хочу только сказать, что о приборе знали вы и Мариам.

— Но, может, у профессора были еще друзья, может, он рассказал об излучателе каким-нибудь знакомым?

— Нет, — ответила Алиса. — Никто в Урумчи о приборе ничего не знал. Мы разговаривали с ученицами и помощницами профессора из тамошнего института, но они ничего не слышали о портативном приборе.

— Я знаю, что профессор был очень осторожным, — вздохнула графиня. — Он говорил мне, что боится, как бы его приборы не попали в руки плохих людей. Он даже как-то писал мне, что выбрал такое безлюдное место для жизни не потому, что ему надоели люди, а чтобы чувствовать себя в безопасности. Ведь в пустыне ты издалека видишь путника или флаер. Вот сделаю все, закончу опыты — и передам человечеству, говорил он. Знающие люди найдут способ оградить человечество от опасностей.

— От каких? — спросила Алиса.

— Он не стал мне о них рассказывать…

Они помолчали. Из сада доносились детские голоса. Сорока залетела в комнату и попыталась схватить со стола пластинку с голограммой прибора.

— Еще тебя не хватало, Цицерон! — рассердилась графиня. — Лети на кухню и попроси, чтобы тебя покормили.

Сорока резко крикнула — явно обиделась. И вылетела из кабинета.

— Я расскажу тебе о Мариам, — сказала Серафина. — И ты сама решишь, что делать.

— Спасибо.

— Мариам нашли на шоссе среди холмов, севернее города. Она была туристкой. Из тех самостоятельных туристов, которые берут рюкзак, надевают башмаки на толстой подошве, вешают через плечо видеокамеру и топают от горы к горе, от озера к озеру. Дело было вечером, стоял туман, и водитель машины на горной дороге заметил Мариам лишь в последний момент, когда поворачивал за скалу.

Он остановил машину и, к своему ужасу, увидел, что девушка неподвижно лежит на асфальте. Водитель решил было, что он ее убил, но, к счастью, оказалось, что девушка жива, только от удара она потеряла память. Моя клиника была ближайшей от места происшествия, и девушку привезли ко мне. Вскоре она пришла в себя, и доктор поставил диагноз: контузия и шок. Он сказал, что память к девушке возвратится, а так как серьезных повреждений нет, можно полагать, что через несколько дней она встанет на ноги.

И в самом деле через три или четыре дня девушка поднялась с постели. Но она, к сожалению, ничего не помнила. Ни откуда шла, ни кто ее родители, ни где она живет. Правда, через неделю она вспомнила, что ее имя — Мариам.

По-итальянски Мариам говорила с акцентом, но трудно было понять, какой язык ее родной, потому что она, как и положено современной девушке, знала немало языков и сама не могла сказать, какой из них предпочитает.

На вид ей было лет пятнадцать; скуластая, большие черные глаза, лицо доброе, волосы прямые. Мариам очень хотела вспомнить, кто она такая, и очень расстраивалась, что не может. Но она не любила сидеть без дела, поэтому стала помогать нашим санитаркам, а потом и медсестрам. Она умела обращаться с детьми, и дети тоже ее любили, никакой работы она не чуралась и никогда не уставала. Я стала уговаривать Мариам поступать в медицинское училище и работать дальше в нашей клинике, пока к ней не вернется память.

— А профессор Лу Фу знал о вашей помощнице?

— Разумеется, — ответила Серафина. — Мариам была не только санитаркой, но и моей секретаршей. Она вела все мои дела, потому что я ненавижу писанину, но клиника — это большое хозяйство, и приходится переписываться с различными людьми. В общем, Мариам избавила меня от самой неприятной работы, за что я ей очень благодарна.

— Значит, письма профессора она читала?

— Разумеется.

— Скажите, пожалуйста, — вдруг сообразила Алиса, — а вы начали свою переписку с профессором уже при Мариам?

— Ничего подобного! Я переписывалась с профессором уже несколько месяцев.

— А кто-нибудь знал о вашей переписке?

— В этом нет никакой тайны! Я даже давала интервью журналистам о том, как стараюсь использовать доброту для лечения детей. И о том, что сотрудничаю в этом с китайским профессором Лу Фу.

— Значит, кто-то мог подослать к вам Мариам? — строго спросила Алиса.

— Как тебе не стыдно! — возмутилась графиня Серафина. — Ты бы видела, в каком состоянии была эта несчастная девушка, когда ее нашли без чувств на горной дороге. Алиса, я даже не подозревала, что среди современной молодежи встречаются такие холодные и бездушные существа.

— И что было дальше с вашей Мариам? — спросила Алиса, которая совсем не собиралась сдаваться.

— Она трудилась… она вела себя безукоризненно!

— А потом?

— Не только я полюбила ее. Ее любили пациенты, ее любили мои сотрудники. Софи! Софи, куда ты подевалась?

Дверь в кабинет приоткрылась, и вновь заглянула санитарка. Алиса догадалась, что санитарка подслушивала под дверью, и графиня об этом знала, но не удивлялась. Может быть, половина сотрудников клиники подслушивали под дверью.

— Что, синьора? — спросила санитарка.

— Софи, скажи, что ты думаешь о Мариам?

— Она заменила мне племянницу, — с готовностью заявила санитарка.

И Алисе показалось, что из-за двери послышался хор голосов, который подтверждал точку зрения санитарки Софи.

— А что думал о ней профессор Лу Фу? — спросила Алиса.

— Ты жестокий, бездушный следователь! — воскликнула Серафина. — Профессор отлично знал Мариам, любил ее, приглашал к себе. Он говорил мне, что Мариам напоминает ему его внучку, живущую в Шанхае.

— И чем же кончилась эта история?

— Она кончилась две недели назад, — сказала графиня.

— Шестнадцать дней, — поправила ее санитарка, которая осталась в кабинете.

— Да, шестнадцать дней назад, как раз через два дня после того, как я получила от профессора эту вот голограмму излучателя и мы убедились в том, что излучатель действует. Мы ждали, когда профессор закончит испытания и пришлет нам экземпляр генератора доброты. И тут к нам приехал господин Ахмет аль-Барзани. Он оказался отцом девушки.